Ознакомительная версия.
Герда была в деревянных башмачках и простеньком платьице, перевязанная шерстяным платочком, белокурая, ясноглазая, с легким румянцем на щеках. Кай тоже казался настоящим, с пепельными вихрами, торчащими в разные стороны, карими веселыми глазами.
– Папочка, папочка, неужели это все ты сделал сам?! – бросилась Зоя к отцу, страшно счастливая.
Раздались восхищенные возгласы няни: «Ну, Владимир Михайлович, ну мастер, надо ж такое сотворить, чисто живые, а королевна-то, королевна, аж мороз по коже, до чего злющая рожа».
– Они и есть живые, – закричала Зоя. – Только будут перед вами притворяться. И говорить станут только со мной. Можно я пойду в детскую?
– Сначала поешь, никуда не убегут твои игрушки!
– Полина, это не игрушки, я же говорю, они живые. И папа сказал, – закапризничала девочка, но послушно села за стол. Коробку поставила рядом.
– Забивают ребенку голову всякой ерундой, – заворчала себе под нос няня, раскладывая по тарелкам аппетитную утку. – Куклы, они и есть куклы. Хоть и красивые.
Хозяин дома разлил в два бокала шампанское, дочке налили газировки. Стол оказался накрыт на четыре персоны. Пустующий стул Надежды Александровны был немного сдвинут в сторону, будто она ненадолго вышла и сейчас вернется.
– Ну, с праздником вас, дорогие мои! С Рождеством Христовым! – Владимир Александрович поднял бокал. Зазвенело, соприкасаясь друг с другом, тонкое прозрачное стекло.
– С Рождеством, мамочка! – Зоя подошла к маминому месту и прикоснулась своим фужером к ее нетронутому. – А почему вы не чокаетесь? – обратилась она к остальным. – Мама же с нами, только она сейчас невидимка.
Полина с отцом переглянулись и вздохнули, но присоединились.
* * *
Этой осенью Зоя должна была пойти в школу. Все близкие переживали, как пройдет этот важный шаг в жизни девочки. Так сложилось, что у Зои никогда не было близких друзей, она почти не общалась с детьми во дворе, все время проводя с няней и со своей семьей. И если когда была жива мама, они любили гулять с ребятней из их дома, то теперь Зою можно было вытащить на улицу только под предлогом помочь Полине по каким-нибудь домашним делам, сходить, к примеру, на рынок. В основном она предпочитала сидеть дома и ждать папу. К тому же малышка день ото дня все больше погружалась в свой придуманный мир, где оживали игрушки и была рядом мама. Но эти такие понятные человеческие трудности ушли на задний план, когда в июне в жизнь этой и миллионов других семей внезапно ворвалась война.
* * *
Через несколько дней профессор Светланов в составе медицинской бригады добровольцем отправился на фронт. Полина пристроилась санитаркой в больницу, и девочку брала с собой. Зоя почистила большую корзину, в которой раньше хранились овощи, застелила ее уютно тряпочками и носила с собой кукол. Вот с этой корзиной она ходила среди раненых и показывала им придуманные ею маленькие спектакли, пела песни, читала стихи, и солдаты очень любили маленькую артистку, всегда радовались ее появлению. А навещала она их часто. Работы становилось все больше, и Полине приходилось оставаться здесь целыми сутками, а Зое все меньше хотелось идти в одинокую квартиру, где теперь, как и в царстве Снежной королевы, царили холод, тишина и одиночество. Полина валилась с ног от усталости, любя по-прежнему свою маленькую воспитанницу, может, даже еще и сильнее, но не уделяя девочке столько внимания, как прежде. И маленький ребенок шел туда, где любви и внимания было вдосталь, – к таким же обделенным чувствами и заботой, молодым и старым, изувеченным войной солдатам.
– А вот и наша артистка идет!
– Всем бы такую няньку, тогда все на следующий день на своих уже бегали б.
– Поди-ка, доча, я вон мальчонке твому шапку сгоношил, а то его эта зараза сворует, а как он там на полюсе без шапки, нехорошо, хоть из бумаги, да лучше, чем никакой!
– Спасибо, дядя Матвей!
– На-ка, примерь! Эх, ладно сидит. Как война кончится, пойду шапки точать. Ну, расскажи-кась, как сегодня мы злыдню-то твою зеленоглазую победим.
И Зоя вдохновенно начинала свой ежедневный спектакль. Со временем королева превратилась у нее в фашистского врага и брала Кая в плен, а Герда и Надя были партизанами, или солдатами, или медсестрами и бесстрашно спасали его. Солдаты только успевали комментировать с шутками и прибаутками Зоины неиссякаемые фантазии. После спектакля Зоя в который раз показывала всем свои игрушки, рассказывала, что папа у нее врач и он на фронте тоже лечит раненых и борется с немцами, поэтому у него нет времени и он не пишет.
Как-то вечером, во время очередного представления, когда все опять хохмили и радовались за победу «наших» над «не нашими», девочка заметила, что Саша, совсем молоденький солдатик лет восемнадцати, всегдашний заводила и шутник, красивый бледный мальчик с большими карими глазами, не балагурит, как обычно. К слову сказать, Зоя была втайне (как она думала, а солдаты все время подтрунивали над Сашком по этому поводу) в него влюблена, конечно, совершенно по-детски, но ее задело такое отношение. Как он мог заснуть, может, притворяется. И ловко пробравшись сквозь нагромождение кроватей, она потянула его за руку:
– Я так не играю, ты чего не смотришь? – Рука была холодной и странно твердой и гладкой, словно восковой. Парень не отвечал. Приподнялся на локте новенький, с соседней койки.
– Кликни-ка доктора, дочка, – ласково сказал он, но лицо его стало встревоженным. – Он тебе его вмиг разбудит. – И Зоя послушно пошла за врачом. Вернулись в палату.
– Носилки, – коротко сказал врач сестре, стоявшей рядом, и удалился. А сестра пошла искать санитаров, и в глазах у нее стояли слезы.
– Не пожил, совсем еще мальчишка, – всхлипнула она. На Зою, тихонько притаившуюся рядом, никто не обратил внимания. Ошеломленными, широко раскрытыми глазами, красноречиво говорившими о полном непонимании и неверии в происходящее, она смотрела на мертвого.
– Эх, лучше бы я помер, – вздохнул Матвей. – Иди ко мне, доча. Не горюй.
В этот момент прибыли санитары, переложили солдатика на носилки и повезли.
– Я немножко его до коридора провожу, – ответила Зоя пожилому солдату и тихонько пошла следом.
Погрузились в лифт. Персонал больницы привык, что Зоя вечно бегает по разным этажам, и никто не задал лишних вопросов. Первый этаж. Носилки подвезли к большой железной двери, лязгнул тяжелый засов, показался длинный, плохо освещенный тоннель. Здесь прятаться будет сложнее, но санитары, не ожидающие, что рядом может находиться еще кто-то, были увлечены своим разговором.
– Погоди-ка! – сказал один.
Остановились, он достал папироску, прикурил. Зоя чуть не чихнула от терпкого запаха дыма и удивилась, как буднично воспринимают эти люди смерть. Куря одной рукой, а другой подсобляя товарищу, парень двинулся дальше.
– Прибыли. – Дверь была лишь прихвачена крючком. Ее широко открыли, и помимо табачного дыма в нос ударил незнакомый противный запах. Смесь лекарств, хлорки и трупов. Запах смерти. Девочка приостановилась, но раздумывать было некогда, и она юркнула в страшный зал, спрятавшись за шкаф.
– Эх, ребята, что-то много вас нынче накопилось, – шутил тот, что курил. – Не едет за вами провожатый, а пора бы. Передеретесь ведь из-за свободных столов. Не знаешь, чего шофер задерживается? Еще денек и трамбовать их придется.
– Да небось в других местах он тоже нужен. Что поделать, война...
Сашу сняли с носилок, положили на стол, под бок кому-то. Мелькнули спины, звякнул крючок, погасла единственная тусклая лампочка. Зоя осталась в темноте. Ей стало страшно, она села на корточки рядом с дверью и в ожидании санитаров задремала. Вздрогнула и очнулась, когда услышала знакомый шелест колес по кафельному полу и голоса сопровождающих. Вскочила, затаилась. «Надо будет потом свечку найти и спички», – промелькнуло в голове. Мгновения хватило на то, чтобы тихонько проскочить за спинами в белых халатах и побежать по неяркому коридору к железной двери. Первым делом пошла в комнату, где в редкие свободные минуты отдыхали врачи. Ей повезло – там никого не было. Девочка открыла шкаф и стала быстро осматривать полки. Чай в коробке, стаканы, ложки. Все не то, не то. Взяла стул, чтобы забраться повыше. Вот чайник, какие-то папки. Наконец за папками она обнаружила несколько свечных огарков и коробок со спичками. Быстро завязала все это в валявшуюся тут же косынку и вернулась в палату, откуда забрали Сашу, спрятала узелок на дно корзины и пошла искать Полину, которую застала за стиркой.
– Зоюшка, лапушка, давно я тебя не видала. Ты уж прости меня, совсем я тут замоталась, некогда и внимания деточке моей ненаглядной уделить. Вот, погоди, сейчас дополоскаю белье, да попьем с тобой чайку.
– Нянюшка, а если солдатики умирают, они, как и мама, тоже к ангелам отправляются?
– Конечно, боженька прибирает их к себе. Здесь-то им было плохо, а на небе будет хорошо.
Ознакомительная версия.
