— По вполне понятным причинам время не терпит, — заметил Кэнфилд. — Какой срок вам нужен, чтобы принять решение?
— Мне необходимо поговорить с женой, — ответил я. — Естественно, обещание молчать будет касаться и моей жены. Она должна знать, чем я занимаюсь, поэтому я поручусь и за нее.
Кэнфилд кивнул.
— Разумно.
— Давайте по возможности упростим договорную процедуру, — предложил Рембек. — чтобы вам зря не мотаться туда-сюда, обговорим сейчас финансовую сторону на случай, если вы дадите согласие.
— Хорошо.
Рембек кивнул Уильяму Пьетроджетти, бухгалтеру, который до сих пор не произнес ни слова, так что я почти забыл о его существовании. Сухим и бесстрастным голосом Пьетроджетти заговорил:
— Мы предлагаем аванс в пять тысяч долларов, пятьдесят долларов в день, возмещение всех расходов, притом что расследование займет максимум десять дней, и премию в пять тысяч долларов, если дело закончится с удовлетворительным результатом.
— Мы, разумеется, оформим это письменным контрактом, как полагается, — добавил Кэнфилд.
— Условия вас устраивают? — спросил Рембек.
— Вполне, — ответил я. Имея пять тысяч долларов, я мог бы какое-то время не думать о деньгах. Кейт могла бы уйти с работы. А если я найду того человека, сумма возрастет вдвое. Да, условия меня вполне устраивают.
— Следующий вопрос — как платить? — продолжал он. — У вас есть какие-нибудь пожелания?
Я не понял, что он имеет в виду, в чем честно сознался.
Он пояснил, разведя руками:
— Отчасти это связано с вашими налогами. Вам, разумеется, придется внести в декларацию этот доход, и надо, чтобы сумма отчислений не превышала разумных пределов. Вы можете прямо сейчас получить первую сумму в качестве единовременной выплат или, если это вас больше устроит, мы сумеем распределить ее на двухгодичный период, или же, если вам немедленно нужны наличные, но вы предпочитаете рассрочку, то мы выдаем вам всю сумму наличными, а на бумаге растянем срок выплаты до января.
— У меня нет подобных проблем с налогами, — ответил я. — Я сразу возьму всю сумму наличными.
И кивнул, хотя я был уверен, что ответ показался ему слишком простым. Он предпочел бы немного пожонглировать этими пятью тысячами. Однако тем же бесстрастным голосом он продолжал:
— Другой вопрос — источник дохода. Возможно, вас спросят. Не от нас ли вы получили деньги, и тем самым поставят в затруднительное положение. Если вас это волнует, я буду рад помочь дам и вписать данный доход в рамки ваших обычных поступлений.
Я покачал головой:
— В этом нет необходимости. Если я возьмусь за работу, я ничего не буду скрывать. Если меня спросят, я отвечу, откуда эти деньги и как я их заработал. — Я взглянул на Рембека и добавил: — Не вдаваясь в подробности.
— Как вам будет угодно, — отозвался Рембек. — Вы еще что-нибудь хотите узнать, перед тем как принять решение?
— Мне больше ничего в голову не приходит.
— Прекрасно. — Рембек поднялся со словами: — Вас отвезут домой да моей машине.
— Не беспокойтесь, — сказал я, тоже вставая. — Я доеду.
Рембек сделал нетерпеливый жест.
— Я не из вежливости предлагаю, мистер Тобин. Если вы возьметесь за работу, нам всем придется торопиться. Вам понадобится съездить в Аллентаун, а быстрее, чем на моей машине, туда не добраться. И доставить вас домой на машине, чтобы вы поскорее поговорили с женой, тоже лучший способ.
— Ах, тогда конечно, — согласился я.
Рембек вышел из-за стола, усмехнувшись уголком рта.
— Попытайтесь расслабиться, мистер Тобин, — посоветовал он. — Никто на ваше целомудрие не покушается.
Сидя в одиночестве на заднем сиденье черного «линкольна-континенталя», я размышлял, правильно ли я отреагировал на предложение о работе. Расследование, как таковое, обдумывать не требовалось: если оно не содержало других элементов, кроме тех, что мне описали, это было прямое и честное предложение. В состоянии ли я выполнить расследование — другое дело, но ни с юридической, ни с моральной стороны я не должен был испытывать по поводу него угрызений совести.
Нет, сложность заключалась не в работе, а в моей на нее реакции. Мне ужасно хотелось притвориться, будто никакого предложения и не было, я мечтал вернуться к строительству моей стены и не думать ни о чем, кроме земли, кирпичей и бетонных блоков. Однако в глубине души я чувствовал некоторое возбуждение, мне не терпелось приступить к расследованию; это в какой-то степени явилось бы возвращением к потерянной мною жизни, задачей, соответствующей моей компетенции, работой, по которой я изголодался.
Моя реакция на их предложение объяснялась еще и чувством настороженности и недоверия, безусловно связанное с замешанным в данном деле Рембеком. Логически я понимал, что он говорит правду, что все они — бизнесмены, а не пособники Дьявола, покушающиеся на мою бессмертную душу. И все же, и все же… Я чувствовал себя простаком-деревенщиной, окруженным шайкой хитро улыбающихся мошенников, и все время ловил себя на мысли: «Чего же они от меня хотят?»
Это была моя первая поездка на лимузине и одно из первых путешествий из Манхэттена в Куинс на таком автомобиле! И эта двойная новизна нарушала ход моих мыслей. И все же к тому времени, когда мы свернули с бульвара Вудхавен и проезжали мимо оставшихся до моего дома последних четырех кварталов, мне удалось освободиться от неподвластного разуму какого-то иррационального недоверия, мешавшего мне принять решение.
Я указал на свой дом, и шофер притормозил прямо за моим «шевроле». Мне было неловко выходить из такого авто перед таким домом. Более некстати лимузин мог бы выглядеть разве что рядом с эскимосским иглу.[2] Я побрел к подъезду.
Перед тем как покинуть апартаменты Рембека, я позвонил Кейт в магазин, сказал только, что мне нужно кое-что обсудить, и попросил ее прямо сразу ехать домой. Она встретила меня у входа и изумленно поглядела мимо меня.
— Ты на этом приехал?
— Сейчас я тебе все расскажу, — сказал я, увиливая от ответа.
— Пойдем на кухню, — предложила она. — Я приготовлю кофе.
Мы прошли через коридор мимо лестницы.
— Где Билл? — поинтересовался я.
— Не знаю, где-то гуляет. Ты пообедаешь?
— Пока не решил. Как получится.
Я сел за кухонный стол и, пока она заваривала кофе и доставала тарелку с шоколадным печеньем, поведал ей всю историю. Она села напротив меня и, дослушав до конца, спросила:
— Ты хочешь взяться за это, Митч?
— Похоже на то. Я уже начал подумывать, что рано или поздно все равно придется подыскивать какую-нибудь работенку. Так почему не сейчас? Это дело поможет нам некоторое время продержаться на плаву. И работодатель не будет задавать мне лишних вопросов.
— Митч, прошу, не допускай, чтобы деньги все решали за тебя. Я уже говорила, что могу внести свою лепту и ничего не имею против, пока не подвернется что-нибудь подходящее.
— Такая лепта тебе не по силам.
— Не соглашайся только из-за денег, — настойчиво повторила она. — Обещай мне, Митч! Прошу тебя.
— Иными словами, ты не хочешь, чтобы я брался за их работу.
Она покачала головой:
— Нет. Я, собственно, этого как раз хочу. Но не ради денег, так будет не правильно.
— А как будет правильно?
— Ты стоишь на месте, — пояснила она. — Полгода назад ты словно застыл без движения, заглохший мотор. Может, это тебя снова заведет.
Я поднялся из-за стола и, пройдя через черный ход, вышел на крыльцо. От удлиненных вечерних теней вырытая яма снова стала похожей на могилу. У меня там были нагромождены кучи кирпичей, прикрытых брезентом, возвышающиеся словно уродливые грибы. Вот чем бы я хотел заниматься — работать руками и плечами, думать о лопатах выкопанной земли, проверять глубину ямы, следить за уровнем стены, чтобы очистить сознание, думать вплотную лишь о подробностях, касающихся строительства стены, чтобы в мыслях не осталось места ни для чего другого.
Значит, ради денег. И чтобы вселить в Кейт надежду.
Я вернулся на кухню.
— Мне надо собрать кое-какую одежду, — просто сказал я. — Не знаю, сколько мне придется пробыть в Аллентауне.
Аллентаун расположен приблизительно в девяноста милях к западу от Нью-Йорка. Мы вернулись в Манхэттен, захватили Роджера Керригана, наблюдателя от корпорации, на углу Третьей авеню и Тридцать четвертой улицы и час двадцать минут спустя, не доезжая Аллентауна, съехав с шоссе 22, остановились на посыпанной гравием площадке перед мотелем «У дороги».
Керриган сначала попытался завязать светскую беседу о бейсболе, о кино и прочем — в поисках темы, которая могла бы заинтересовать меня. Однако ни желания разговаривать, ни простой вежливости не было и в помине с моей стороны, так что через некоторое время он умолк, и мы в молчании продолжали нестись на запад каждый в своем углу лимузина.
