Лицо инспектора Карлтона было таким же ледяным, как и его ягодицы. За исключением министра юстиции Соединенных Штатов Америки, Менделл не знал никого из присутствующих в кабинете. Один из них, с тихим голосом и волосами цвета пламени, казалось, председательствовал.
— Садитесь, Менделл, — указал он на стул.
Барни сел. Вид у всех был усталый. Инспектор Карлтон и министр выглядели рассерженными. Некоторое время никто не шевелился, потом человек с седыми волосами и носом, похожим на ключ, отложил сигару, которую курил, и встал перед Менделлом.
— Как вы считаете, Менделл, виновны вы или нет?
— Что это, трибунал? — спросил Менделл. — Вы будете судить меня в пять часов?
— Скажем, это предварительное следствие, Барни, — произнес человек с рыжими волосами. — И не беспокойтесь о ваших правах — они будут надежно защищены.
— Кто вы такой?
— Меня зовут Куртис.
— Это вы звонили мне в отель и предупредили, что позвоните еще?
— Да.
Со сложенными за спиной руками судья апелляционного суда Хирам Клейн раскачивался на ногах.
— Послушайте меня немного, Менделл. Если бы это был уголовный суд и я был судья, что бы вы ответили — убили вы или нет Вирджинию Марвин?
Дежурный предложил Менделлу, чтобы он взял с собой шляпу и плащ, и теперь Барни сидел со сложенным плащом на коленях. Он взглянул на красный цветок в петлице, потом посмотрел на человека с седыми волосами.
— Сколько раз я должен повторять одно и то же, мистер? Я не знаю.
— А как насчет того человека, который, кажется, ждал вас, когда вы вернулись вечером в отель?
— Что вы хотите этим сказать?
— Кто-то действительно был?
— Да, — кивнул Менделл. — Он оглушил меня из-за шестисот долларов. Я об этом не заявил, так как не хотел, чтобы репортеры появились в отеле раньше моей жены или прежде, чем я узнаю, где моя жена.
— Ваша жена — дочь судьи Эбблинга?
— Да, мистер.
Человек с седыми волосами вернулся к столу за сигарой, и Менделя проводил его взглядом.
— Итак? — спросил Куртис.
Судья Клейн закурил.
— Я считаю, — заявил он между двумя затяжками, — можно верить, что Менделл говорит правду. А как вы думаете, Джой?
— Возможно, — с сомнением проговорил тот, — но из-за шума, который подняли вокруг этого дела, у нас нет выбора. — Он повернулся к Карлтону. — У вас есть показания работавшего днем бармена, из бара Джонни?
— То же самое, что было с самого начала, — с горечью ответил Карлтон. — Рой и я терзали его всю ночь и все с тем же успехом. Он твердо придерживается своих показаний. Он утверждает, что Менделл вернулся в бар около двух часов, самое позднее — в половине третьего, и что он не слезал со своего табурета даже для того, чтобы пройти в туалет. Барни сидел там до тех пор, пока около пяти часов бармен не отказался наливать ему виски.
— Это то, что дает Менделлу алиби на полтора часа до четырех часов и приблизительно на такое же время после четырех.
— В данный момент, да, — ответил Карлтон. Но тем не менее, я готов поклясться, что Менделл был с этой мышкой и что он убил ее.
Министр подергал себя за свисающие кончики усов.
— Это проблема, господа. — Он посмотрел на Куртиса. — Мне кажется, что нужно сдаться. Правда газеты тут же обрушатся на нас, если обнаружат, что мы отпустили под залог человека, обвиняемого в убийстве.
За этими словами последовало молчание. Менделл оставался очень спокойным. Ему хотелось знать, что все это означает. По его мнению, здесь находилось слишком много людей, и притом довольно значительных. Он внезапно почувствовал себя совсем маленьким и невзрачным, будто выступал с боксером не своего веса. Потом он что-то вспомнил и засмеялся.
— Что вас рассмешило? — спросил инспектор Карлтон.
— Вы считаете меня ненормальным, да? Но если бы у меня были те бумаги, которые отобрал лейтенант Рой при моем аресте, я смог бы доказать вам то, во что пока никто из вас не в состоянии поверить.
— Что же это?
— Доказательство того, что я в полном рассудке, — ответил Менделл. — Прежде чем выпустить меня из больницы, мне выдали документ, который удостоверяет это.
Куртис вышел первым и проводил Барни к серому «форду». Они сели в автомобиль, и Куртис нажал на стартер. В это раннее утро город казался молчаливым и серым. Машин на улицах было мало и большинство из них — фургоны, подбирающие мусор, сваленный вдоль тротуаров, и содержимое зеленых ящиков с надписью «Помогите чистоте города».
— Кто заплатил за то, чтобы меня выпустили? Мистер Эбблинг? — спросил Менделл.
— Нет.
Менделл теребил узел своего галстука. Он был рад, что Розмари привезла ему чистое белье и костюм. Вне сомнений, Галь уже приехала и ждет его в отеле. Менделл надеялся, что разговор с Куртисом продлится не слишком долго. Куртис поехал на север, по направлению Медисон-стрит, потом свернул назад к реке. Наступившее молчание угнетало Менделла, и он попытался завязать разговор.
— Очень любезно с вашей стороны вызволить меня оттуда.
— Может быть, у меня был определенный интерес, — улыбнулся кончиками губ Куртис.
Менделлу очень хотелось бы знать, что означает этот «интерес», и он сказал наугад:
— Мой тесть — тоже судья. Человек с отличной репутацией.
— Да, — ответил Куртис, — я знаю.
Снова повернув на север, он остановил машину у здания на Белл-стрит и вышел из нее. Менделл проследовал за ним в здание. Лифты там были, но не было ночных лифтеров. После утренней прохлады холл показался жарким и душным. Куртис толкнул дверь запасного выхода, и они поднялись по лестнице до пятого этажа. Потом они вошли в коридор, еще влажный после уборки, а из него в контору, где на дверях не оказалось никакой надписи. Комната была небольшой, но чистой. В ней находились лишь письменный стол, пять стульев и металлический сейф.
Куртис закрыл дверь, открыл один из ящиков и поставил на стол бутылку виски и два стакана.
— Угощайтесь.
Менделл отрицательно покачал головой и сел на краешек стула.
— Если не возбраняется, я откажусь, вчера достаточно нагрузился.
— Да, можно сказать… — признал Куртис, наливая себе в стакан виски и начиная пить маленькими глотками. — Знаете, мне должны заплатить больше. Мне пришлось проделать эту проклятую работу, чтобы вытащить вас оттуда. — Он добродушно рассмеялся, что очень понравилось Менделлу. — Вы не задаете себе вопрос, Барни, что же все это может означать, а?
— Задаю, — согласился Барни. — Какой залог внесли за меня?
Куртис поставил бутылку и стаканы на место.
— Дорого.
— А кто заплатил? Галь?
Куртис уселся за письменный стол и положил на него ноги.
— Вы очень далеки от истины.
— Тогда кто?
— В настоящий момент будем считать, что это некто, сильно в вас заинтересованный. Некто очень влиятельный.
Менделл наполовину привстал со стула.
— Не тот ли тип, который ухлопал блондинку?
Куртис прикурил сигарету и толкнул пачку через стол Барни.
— Нет, этим по-прежнему занимается инспектор Карлтон.
— Хотите я вам что-то скажу? — Барни снова сел.
— Что именно?
— Я не верю, что я убил ее.
Прикурив, Куртис потушил спичку.
— Я тоже склонен усомниться в этом. И даже очень. Установив время смерти в четыре часа, полиция нам обоим тем самым очень облегчила задачу. — Неожиданно, резко изменив тему разговора, он спросил: — Каким было настоящее имя вашего отца, ну, до того, как он натурализовался в Штатах?
— Простите, не понял?
— Ваша фамилия не всегда была Менделл, не так ли?
— Да, старик изменил ее.
— Когда?
— Как только приехал сюда. Задолго до моего рождения…
— А какова была ваша фамилия в Польше?
— Мне ее даже трудно произнести! — засмеялся Менделл. — Менштовский. Но старик упростил ее, понимаете?
— Понимаю.
— Но то, что фамилия была Менштовский, я знаю. И даже видел эту фамилию на письмах брата моего отца.
— Которого звали Владимиром?
— Да, совершенно верно.
Немного подумав, Куртис продолжал:
— Родился в Гданьске в тысяча восемьсот девяносто седьмом году и женился на Софии Внела, чешке, тысяча девятьсот двадцать второго года рождения. — Он выпустил дым к потолку. — Профессор физики в университете в Польше, позднее в Сорбонне. Эмигрировал в Сан-Пауло, Бразилия, в тысяча девятьсот сорок третьем году, где открыл собственную лабораторию. Умер четырнадцатого сентября тысяча девятьсот сорок седьмого года, вдовец, детей не было.
— Мы даже не знали, что он умер, — как бы извиняясь, проговорил Менделл. — Мы потеряли его следы во время войны. — Он нагнулся вперед. — Но как произошло, что вам так много известно о моем дяде Владимире? Какое отношение это имеет к тому, что вы вытащили меня из тюрьмы?
