— Каким бы сильным ни было чувство к умершему человеку, его нельзя назвать любовью.
Я опустился на колени, на жалкий невзрачный коврик, и обхватил ее ноги своими горячими руками, а ее длинная изящная рука потянулась к моему лицу с нежной грустной лаской.
— Вы на всю свою жизнь останетесь маленьким диким мальчишкой, Альбер!
— Почему?
— Не знаю, мне так кажется.
Я взял ее руку и поднес к губам. У нее была нежная, шелковистая и удивительно теплая кожа.
— Самая красивая рука на свете, — пробормотал я. Улыбка скользнула по ее лицу.
— Мне очень нравится, что вы это заметили. Обычно мужчина не говорит женщине о ее руках.
В эту секунду она обнаружила на краю своего рукава два маленьких красных пятнышка в форме звездочек. Они были, довольно далеко друг от друга, и действительно крошечные, но выделялись на светлом материале.
— Что это еще за пятна? — прошептала она, поняв, что я тоже заметил их. Я засмеялся.
— Разве можно назвать пятнами булавочные головки?
Мой веселый тон не успокоил ее нисколько. Она очень огорчилась. Оказывается, было достаточно такого пустяка, чтобы все испортить. Я с горечью понял, что все оборвалось. Всего несколько секунд назад мы словно находились в другом мире, эта женщина уже принадлежала мне. Все, что мы говорили друг другу, все, что мы делали, то, как мы молчали, — вело нас к логическому концу. И вот все кончилось. Мы снова оказались такими, как прежде: растерянными и одинокими, бесконечно одинокими в самом сердце этого странного Рождества.
— Мне нужно немного воды. Попробую замыть эти пятна.
В нашей квартире не было ванной. В течение двадцати лет я совершал туалет у раковины. Я отвел ее на кухню, но вода была перекрыта, хотя я написал консьержке, что буду оплачивать все услуги. Когда я повернул кран, из него не вытекло и капли воды. Кажется, моя спутница расстроилась еще больше.
— Пойдемте, — вздохнул я. — Пойдемте в какой-нибудь бар.
И вот мы вышли. Глядя, как она перешагивает порог моего дома, я подумал, что, продлись молчание еще минуту, я бы обнял ее. Я испытывал болезненную удрученность, мое тело заныло от громадного сожаления.
Сколько раз, лежа в своей мальчишеской кровати, я мечтал о том, что сжимаю в объятиях женщину. Каждый раз иную. Они походили на тех, что я встречал в течение дня: улыбнувшаяся продавщица; шикарная дама, за которой я тайком подсматривал, когда она выходила из машины, или актриса с обложки журнала.
Годы спустя моя мечта сбылась, и реальность была прекрасней…
— Вы подавлены? — заметила она, когда мы вновь пустились в странствия по пустынным улочкам.
— Да, немного.
— Почему, Альбер?
— Прошу вас, не называйте меня Альбером.
— Я не умею произносить ваше имя?
— Нет.
Я не был груб, просто старался быть откровенным.
— Для того чтобы произнести имя мужчины, нужно любить его.
— Можно подумать, вы сердитесь на меня?
— Это правда.
— Почему?
— Я считаю несправедливым то, что вы не разделяете мои чувства.
— Кто вам сказал, что не разделяю?
— Я знаю. Страсть, настоящая, доступна только мужчине. У женщины слишком ясный ум, чтобы в считанные минуты достигнуть вершин любви.
Она остановилась.
— Поцелуйте меня, — попросила она.
Это был почти приказ, в ее голосе слышалась решимость. Я обнял ее за талию и прижался губами к ее губам. Поцелуй окончательно лишил меня разума. Когда наши уста разъединились, мы зашагали быстро, очень быстро, как люди, которым страшно.
— Вы хотели… только что, в вашей комнате… да?
— Да.
— И вы на меня немного сердитесь?
— Теперь нет. Так даже лучше.
Она пожала плечами.
— Естественно, так лучше. Нужно быть мужчиной, чтобы думать иначе.
Мы как раз проходили мимо переполненного кафе. Мы зашли туда и остались стоять у стойки, потому что все столики были заняты.
Кто-то похрапывал, празднично одетые молодые люди в клоунских колпаках подыгрывали на дудке играющей пластинке. В глубине помещения на четырех столиках играли в карты. И это было Рождество! С ума сойти!
— Вы меня извините, на секунду?
Лавируя между людьми, она направилась к туалету. Я заказал очень крепкий кофе и в ожидании наблюдал за музыкальным автоматом, который переливался огнями. Пластинка вращалась словно жернова мельницы, а головка была похожа на рычаг.
— Ну вот, с неприятностью покончено!
Она показала мне кончик своего влажного рукава.
— Что это было?
— Капли воска от свечки.
Это заявление неприятно удивило меня. Я видел пятна и хорошо знал, что это не воск.
— Что вы будете пить?
— Ничего. Мне нужно вернуться домой. Не забывайте, у меня там дочка одна.
Сооружения Драве в лунном свете напоминали строения из кубиков. Сажа и копоть, овладевшие всем кварталом, еще не успели покрыть стены, и белая штукатурка четко выделялась в эту декабрьскую ночь.
— Ну вот, — вздохнула мадам Драве, — мы сейчас расстанемся. Который час?
Я посмотрел на часы.
— Без четверти двенадцать.
— Через пятнадцать минут Божий сын родится еще один раз. Как вы думаете, он искупит однажды все грехи мира?
Мне вдруг стало смертельно скучно.
— Мне плевать на все грехи мира, мадам Драве. Мне плевать на весь этот мир. Все, что сейчас меня интересует, это вы. Мне плохо от одной только мысли, что мы с вами, может быть, больше не увидимся…
— Мы увидимся.
— В другой жизни? — проворчал я.
— Не будьте несправедливым! Не хотите ли выпить в последний раз перед этой вещей полночью?
Не покидать ее! Видеть ее еще! Слышать ее еще!
— Да! Да! Да!
Она открыла темные ворота. Я вновь очутился во дворе с грузовиками вдоль стен, с горами бумаги под стеклянным навесом, с запахом клея и картона.
— Что он переплетает, ваш переплетчик? Книги?
— Да. А еще обслуживает разные агентства.
Когда мы вновь очутились в грузовом лифте, она неожиданно прижалась ко мне, и пока стальная клетка поднималась, она поцеловала меня так же страстно и горячо, как в первый раз.
Лифт остановился, а мы продолжали дико сжимать друг друга в объятиях. Ее нога скользнула между моих ног, я крепко сжал ее.
Теперь у нас был один рот, одно дыхание.
— Пойдем, — сказала она, неожиданно отталкивая меня.
Движение было настолько сильным, что я потерял равновесие.
Она открыла дверь и повторила то, что сказав первый раз:
— Осторожно, здесь ступенька.
Мы вошли к ней без шума, чтобы не разбудить спящего ребенка.
Только когда мы были уже внутри, она закрыла за собой дверь и включила свет. И вот тогда она закричала. Точнее, это был не крик, а нечто напоминающее стон.
— Что случилось? — взволнованно прошептал я.
Ее глаза были прикованы к вешалке в вестибюле. На ней висело темно-серое пальто с велюровым воротником. Когда мы уходили, пальто не было. Это пальто наводило страх. Она старалась не дышать и прислушивалась, словно по тишине в квартире хотела определить, где опасность.
Опасность была!
Я чувствовал это с той уверенностью, которая убивает всякий страх.
— Это пальто вашего мужа? — прошептал я. Она быстро кивнула головой.
— Значит, он здесь?
Я собирался еще что-то сказать, но она быстро закрыла мне рот ладонью. Она продолжала прислушиваться. Самым страшным было это пальто и абсолютная тишина в квартире. Я отстранил ее ладонь, но не выпустил из рук, будто старался придать женщине смелости. Я слышал, как громко стучит ее сердце. Я опять задал вопрос, делая ударение на каждом слоге:
— Он не должен был вернуться?
Она отрицательно покачала головой.
— Может быть, он переоделся и ушел?
Пожатие плеч. Она колебалась.
— Может быть, он лег спать?
В тишине раздавался лишь мой свистящий шепот. Наверное, я был похож на немого. И еще — немые так шумят!
Она снова отрицательно покачала головой. Казалось, женщину вывела из равновесия не столько опасность этого присутствия, сколько его дерзкий характер.
— Вы хотите, чтобы я ушел?
Предлагая ей это, я боялся сойти за труса. Персонаж, желающий быть галантным в подобной ситуации, выглядит довольно пошло, к тому же мне нисколько не хотелось спасаться бегством. Я как раз был настроен побравировать перед ревнивым мужем. Энергия во мне искала выхода.
Она колебалась и ничего не ответила. Я прекрасно понимал то неловкое положение, в котором она оказалась. Она не знала теперь, что делать дальше — бежать или, наоборот, противостоять.
Потом она неожиданно решилась и спросила почти уверенно:
— Ты здесь, Жером?
Тишина! Острая тишина, которая вонзалась в наши натянутые нервы. Я пожал плечами:
— Я же сказал, что он ушел. Увидев, что вас нет, он решил провести ночь в другом месте…
