— Я так понимаю, что у вашего мужа есть компромат на Зубарева, и тот боится, что эти материалы попадут в СМИ?
— Да.
— Почему же, в таком случае, Виктор Сергеевич не сказал мне этого?
— Я не могу отвечать за своего мужа. Спросите у него самого.
— Не премину это сделать.
— От себя же замечу, — уже не скрывая ядовитых интонаций, добавила Савина, — что мой муж никогда не доверял спецслужбам, в особенности местным, из нашей области, а к вашей помощи прибег только потому, что хорошо знает какого-то вашего начальника. Он не называл его фамилии, так как все это очень секретно, но я догадываюсь, кто это такой.
Вне всякого сомнения, госпожа Савина имела в виду Андрея Леонидовича Сурова. Нужно будет с ним созвониться, отметила для себя я.
Разговор тем временем окончательно расклеился. И склеить его, как любил говаривать один мой знакомый бандит (кстати, уже покойный), — склеить его было куда сложнее, чем одному из собеседников склеить ласты. То бишь отправиться к праотцам.
Людмила Александровна подняла на меня строгие глаза и произнесла:
— Я все-таки верю, что вы не пойдете на поводу у вашего коллеги Зубарева и честно выполните свою работу.
— У вас есть сомнения? — холодно произнесла я и встала. — До свидания, Людмила Александровна. Разговор с вами очень помог мне.
И — почти против моей воли — в заключительной фразе прозвучала нотка тонкой, ядовитой издевки…
* * *
Ну и семейка, думала я, выходя из частного охранного бюро «Центурион» и спиной чувствуя, тяжелый, острый взгляд. Веселая семейка. Не удивлюсь, если в финале окажется, что это именно госпожа Савина и ее смазливый личный доктор раскрутили маховик всего этого, в сущности, банального и привычного мне по опыту предыдущей работы дела.
…Но банальности этой суждено было улетучиться. Начисто. И точкой отсчета для дьявольского танца сорвавшихся с цепи обстоятельств стал голос за моей спиной:
— Юлия Сергеевна! Подождите, Юлия Сергеевна.
Я обернулась и увидела, что за мной поспешно — аж спотыкаясь! — идет доктор Глеб Константиныч. Прядь аккуратно уложенных волос соскользнула на высокий лоб, накинутое на плечи черное полупальто сбилось набок.
— Да, я слушаю вас, Глеб Константиныч, — ровным голосом произнесла я и улыбнулась, прокручивая в мозгу версии: какого черта ему от меня надо? Впрочем, повод оказался самым что ни на есть естественным и оттого почему-то смехотворным.
— Простите, что беспокою вас, — проговорил он, — но не могли бы вы немного подвезти меня? Вы все равно, я думаю, едете в сторону центра, да?
— Да.
— Ну вот, — оптимистически закончил он и глупо улыбнулся.
Я махнула рукой:
— Садитесь. Подвезу.
— Хорошая у вас машина, — сказал он. — Я и не знал, что сотрудники госбезопасности получают такую зарплату, чтобы кататься на подобных машинах.
В голосе его прозвучала насмешка, которая разозлила бы меня, скажи это любой другой человек (в особенности — высокочтимая Людмила Александровна Савина); но в исполнении Глеба Константиныча это показалось… мило. Я не стала смотреть на него взглядом Медузы-Горгоны, а просто невинно улыбнулась и отозвалась:
— А я и не на зарплату ее купила. А на то, что при социализме формулировали как нетрудовые доходы. Садитесь, Глеб Константиныч. Ваши ботинки явно километра не прошли. А пальто стоит не меньше пятисот долларов. Это как раз и составляет зарплату врача, я понимаю.
Он поднял вверх руки и серьезно сказал:
— Сдаюсь.
* * *
Все получилось так же неожиданно и глупо, как всякий раз получается, когда даже не допускаешь возможности хотя бы легкого флирта, а потом открываешь глаза и видишь себя в постели с мужчиной, имя которого вспоминаешь лишь с большим напряжением всего мозгового арсенала.
Я ведь, по сути, очень легкомысленный человек. И тем более легкомысленный, что часто произвожу серьезное, основательное и неприступное впечатление. Многие мужчины, даже не зная того, что я агент спецслужб, подсознательно начинали питать ко мне повышенный пиетет и возмутительную, приторную вежливость и осторожность в выборе каждого сказанного в мой адрес слова. Как будто я ущербная какая!
И какой уж тут флирт.
Доктор Глеб Константинович отнесся ко мне совсем по-иному: с очаровательной смесью присущего людям его профессии ненавязчивого цинизма и пронизанной тонким юмором непосредственности.
Так и получилось, что сначала мы поехали с ним в ресторан (причем согласилась я поехать туда совершенно неожиданно для себя), а потом — черт побери, Юлия Сергеевна! — мы оказались в его уютной двухкомнатной квартирке. Жилище Глеба Константиновича сильно смахивало на несколько усеченный по площади вариант резиденции нового русского. Отделанная по европейским стандартам, обставленная дорогой мебелью и под завязку забитая электроникой, квартира Глеба ничем не выдавала того, что здесь обитает последователь Эскулапа.
В прихожей стояла небольшая статуя — Афродиты или какой иной античной пропагандистки нудизма.
Как оказалось, Глеб Константинович обычно использовал ее под вешалку: надевал на нее свои шляпы, кепки, накидывал пальто и плащи.
Вот и сейчас он набросил на нее свое полупальто, надвинул на мраморные глаза элегантную черную шляпу. Заботливо укутав таким образом свою домашнюю Галатею, Глеб Константинович швырнул один башмак влево, другой вправо, причем едва не угодив в меня, и провозгласил:
— Вот мы и дома.
Глава 4 ОПЕРАЦИЯ «АНТИКИЛЛЕР»
Я стояла у стены дома неподалеку от въездной арки вместе с капитаном Сенниковым из местного РУБОПа. В руке у меня находилась рация, по которой я передавала распоряжения и, так сказать, сводки с места действия и получала сообщения от сотрудника ФСБ Курлова, сидящего в машине вице-губернатора Клейменова.
— Юль Сергевна, — проговорил Сенников, приближая губы к моему уху, — а что это за козел старый на прогулку вышел? — И он показал на дряхлого старичка, ведущего на поводке собачку — такую же старенькую, дряхленькую, с трясущейся головой, как и у самого хозяина. — Может его, это самое… убрать?
— Нехороший ты человек, Сенников, — поморщилась я (не столько от слов, сколько от запаха чеснока, густо замешенного на похмельном перегаре, исходившего от капитана). — Душегуб ты, Сенников. Тебе бы все убивать, наверно.
В рации булькнуло, и голос Курлова едва ли не нараспев произнес:
— Сворачиваем на проспект Победы. Пять минут.
— Вас поняла. Ждем, — ответила я и потеребила в кармане шубки внезапно ставший ненужным мобильный телефон. Черт бы побрал местных ментов с их допотопной техникой!
Я повернулась к Сенникову, который недовольно пожевал губами и сказал:
— Да я не про то, что в смысле — убрать. Я говорю: убрать, а то что-то старикашка разгулялся. Как бы его пенсии не лишили… досрочно. В связи с безвременной кончиной под колесами или под пулями.
— А, ты человеколюбец, оказывается? — с усилием пробормотала я. — Что-то у меня предчувствие нехорошее, капитан. Что-то…
— Так сегодня ж магнитная буря, — с готовностью доложил он. — У моей жены каждый раз, когда магнитная буря, голова болит, а когда сыро, так суставы ломит. Она меня тогда с самого утра ест. Так что я этот магнитный календарь получше всяких там синоптиков знаю.
— То-то и оно — магнитная буря… — буркнула я.
Из арки послышался шорох шин, и в этот момент в рации снова булькнуло, и голос быстро, с нарастающей, как снежный ком, тревогой, заговорил:
— Юля, мы в арке… так, прямо над твоей головой, на чердаке, блик… возможно, отражение оптического прицела. Хорошо, что сегодня солнечно.
— Снайпер? — быстро спросила я.
— А-а…
Я быстро сунула рацию в руки Сенникова и скороговоркой выпалила:
— Так, капитан… прикрывай выходы, а я на чердак!
— Понял, — по-военному четко ответил Сенников, а я, на ходу выхватывая пистолет, бросилась в подъезд…
* * *
Черная «БМВ», в которой сидел вице-губернатор Клейменов, въехала во двор. Перед ней шла черная «Волга» прикрытия, а сзади наползал массивный «мерседесовский» джип с личной охраной второго лица губернии.
Шофер «Волги» бросил взгляд на едва не попавшего под колеса дряхлого старичка и выругался, резко повернув направо и едва не смяв бампер о торчавшую из асфальта железную ось, которая невесть с каких пор находилась здесь. Старичок подпрыгнул на месте и засеменил прочь.
Шофер, не останавливая машину, высунул голову и заорал на бегущего представителя вымирающего коммунистического электората:
— Ну, ты, старый пень! Куда прешь, плешивая каракатица?!
Что еще хотел сказать водитель, осталось неизвестным, потому что он внезапно вздрогнул всем телом и горлом упал на край приспущенного стекла. По его телу пробежала короткая конвульсия, руки рванули руль вправо и медленно сползли с баранки, вжимая до упора сигнальную плоскость руля.
