- Не лампочка.
- "Висит груша - нельзя скушать" всегда была лампочкой.
- Нет, это тетя Груша повесилась.
Секунды три она смотрела на него приоткрыв рот. Потом засмеялась, и обрадованные волосы опять застелили плечи. Она их вновь отбросила, мгновенно перестав смеяться.
- Дурацкая загадка.
- Как раз для следователя, с трупом.
Рябинин принялся за чай - напиток номер один. Он мог пить его всегда и везде. Мог пить как вино, вместо вина, в веселой компании и уж тем более в одиночестве. Когда Лида на кухне заваривала чай, он из комнаты безошибочно выкрикивал ей сорт. Все хотел завести чайник в прокуратуре, да как-то стеснялся бегать со стаканами. А чай был бы ему полезнее отдыха. В столовском же буфете стоял импортный никелированный агрегат, пофыркивающий и погудывающий, - теперь все пили кофе. Без молока и сахара. Из маленьких чашечек. Смакуя.
- Еще налить? - спросила Лида, чуть тревожа голос: третий стакан.
- Конечно.
Чай для Рябинина был не просто напитком. Как многие городские жители, инстинктивно жаждущие связи с природой, он чувствовал ее даже в чае. Чай и есть частичка природы. Он пах травами, да и сам был обыкновенным сушеным листом. Стакан чая - его нужно пить только из стакана, - поставленный на солнце, солнцем же и вспыхнет, словно эта звезда плеснула в него свою огненную жидкость, потому что чай жил под солнцем и запас бушующего света не на одну заварку. Для чая не годились маленькие чашечки, вроде кофейных, его там не видно, да и не идет ему манерность, как, скажем, не идет писать на маленьких пачках членистоногие выражения "Росглавдиетчайпром". Нужно очень просто и очень кратко - "Чай". Только золотом. Казалось бы, не наше слово, а давно обрусело и стало своим, как "дом" или "хлеб". Есть длинный и нежный цветок "иван-чай". Но нет и не могло быть "иван-кофе" или "иван-какао".
- Еще? - удивилась Лида, удивляясь этому каждый вечер.
- Последнюю.
- Водянка будет. Может быть, теперь кофейку? - хитренько спросила она.
Если чай Рябинин считал самой природой, то кофе относил к продукту научно-технической революции, к ее издержкам. Когда он видел чашку темной дегтярной жидкости с ободком желтой пены, ему казалось, что ее зачерпнули из мутного городского ручья. Тут напечатанное на коробке слово "Ростовкофецикорпродукт" его не коробило. Он не верил любителям кофе, подозревая их в простой приверженности моде.
- Спасибо.
Рябинин поднялся и поцеловал Лиду.
- Что будешь делать? - спросила она.
- Прокурор дал небольшой матерьяльчик. Уж посмотрю сразу, чтобы завтра быть свободным.
- Небольшой? - Она прищурилась, и ее серые глаза потемнели: эти большие и небольшие матерьяльчики бывали почти каждый выходной.
- Крохотный, - заверил Рябинин и, чувствуя от чая некоторую тяжесть, прошел в комнату к своему огромному столу.
Ампирная старинная лампа сияла позолотой, как собор. Он сел в кресло и включил ее, хотя в комнате было еще светло, - для уюта. Желтый свет упал на крупно исписанные листки его статьи, а может быть, целой монографии, озаглавленной "Виновное поведение". Для кого писал, кому она нужна... Только для себя, с единственной целью - выговориться, отдать свои мысли бумаге, потому что они мешали, толкали на споры, которые никогда не приносили ему облегчения. Впрочем, статью можно предложить какому-нибудь юридическому журналу.
Он начал разгребать место...
Статью подсунул под папку с выписками и вырезками о достижениях криминалистической техники. Пачку журналов осторожно сдвинул вправо так, чтобы она вторым боком стиснула пачку книг. Пишущую машинку переставил на самый край. Дневник пока заткнул между кипой обвинительных заключений и куском лилового флюорита, который под абажурным светом казался черным. Свинцовый кастет, употребляемый как грузик, был отправлен в кучу, второй год растущую в том месте, где стол примыкал к стене: беглые записи, письма, брошюрки, конспекты, фотографии... Перед собой оставил только портрет Иринки, которая сейчас была у Лидиной мамы, - выпросила ее пожить в предшкольный год. И от этого у Рябинина частенько портилось настроение и ныло сердце.
Место было расчищено. Он извлек прокурорский материал и начал читать, ни к чему не прислушиваясь и не приглядываясь, но чувствуя каждый Лидин шаг. Вот она включила воду - моет посуду. Выключила. Вытирает, позвякивая ложками. Отбросила волосы, и они, видимо, недовольно и сухо зашуршали. Идет в комнату. Дождался... Оказывается, он тихо и нетерпеливо ждал, когда она сядет в кресло, включит торшер и возьмет книгу. Тогда можно не оборачиваясь протянуть руку, которая котенком уткнется в ее теплое плечо.
Он засмеялся:
- Ты когда-нибудь видела м'куу-м'бембу?
- Видела, - спокойно ответила Лида.
Рябинин повернул к ней голову - она сидела в кресле с ногами, свободно там умещаясь.
- Где же?
- У себя на работе. Сидит в соседней комнате. Двадцать лет пишет кандидатскую диссертацию. Дурак дураком. Черный, уже лысый, нахальный. Типичный этот... которого ты назвал.
Рябинину нравилась ее свободная фантазия, которая соединяла, казалось бы, несоединимое.
- А что? - Она кивнула на его листки. - Вашу мембу украли или убили?
Он вышел из-за стола, потому что все прочел и осталось только спланировать вызовы свидетелей. И подумать, какой тут будет состав преступления, а думалось лучше всего на ходу.
- Мошенничество. Например, за деньги одна дама предсказала молодоженам, что их брак окажется долговечным.
- И правильно предсказала?
- Пока живут.
- Сережа, тогда я не понимаю, что такое мошенничество.
- Завладение чужим имуществом путем обмана.
- Какой же она допустила обман? Гадали добровольно. Деньги отдали сами. И предсказание, возможно, сбудется.
- Другую женщину за деньги учила обращаться с мужем.
- И правильно делала.
- Это почему же?
- А кто девушек этому учит? В школе? В семье? Подружки?
- Сердце.
- Сердце научит любить.
- А любовь сама знает, как обращаться с любимым человеком, - убежденно ответил Рябинин.
Он подошел к ней и аккуратно, как тончайшей золотой проволокой, обмотал свою руку ее волосами. Лида закрыла книгу и не мигая смотрела на торшер, как смотрят в огонь. Она уже была во власти той мысли, которую готовила для ответа.
- Сережа, должно быть место, куда человек мог бы пойти и спросить о том, что его мучает. Например, о совести, о сомнениях, о той же любви, о тоске своей...
- К батюшке, что-ли?
- Не-ет, ведь хочется знать мнение не кого-нибудь, а государства.
- Есть общественные организации.
- Не-ет, тут нужен специалист по человеческой душе.
Однажды Рябинин не смог вразумительно ответить студентам юридического факультета на вопросы: почему человек идет за советом к следователю; почему заключенные пишут ему письма, а после отбытия наказания частенько приезжают поделиться, как со старым другом? Потому что следователь - тот представитель государства, который в конечном счете занимается человеческой душой. Лида на вопрос студентов ответила бы сразу. Откуда у нее взялась такая зрелая мысль? Ведь он только что восхищался ее очаровательной наивностью...
- Но ведь мошенница получала деньги, не затрачивая труда.
Лида улыбнулась, заблестев веселыми глазами:
- Вот тот мумба, про которого я говорила, получает немалые деньги и не затрачивает никакого труда.
- Женская логика.
- Я и есть женщина.
Он размотал волосы, взял ее ладошку и погладил своей растопыренной пятерней, ожидая прикосновения к нежной коже. Но ладонь оказалась сухой и шершавой, пожалуй, грубее его ладоней. Он руками только писал и печатал. Ее же маленькие ладошки стирали, мыли, убирали... Та раздерганная мысль, которая во время разминки хотела зацепиться в голове да так и пропала, теперь вернулась осознанной:
- Ты окна разгерметизировала?
- Что я... окна?
- Распечатала?
- Да. И балкон.
- Я же хотел сам...
Рябинин поднял ее руку и поцеловал эту выдубленную мойками кожу, чуть пахнувшую хвоей:
- Вот тебе надо сходить к этой мошеннице.
- Зачем? - удивилась Лида.
- Узнать, как со мной обращаться.
- А я знаю.
- И кто ж тебя научил?
- Сердце, - шепотом ответила она.
- Но ведь сердце умеет только любить.
- Да. А любовь уже все умеет.
И з д н е в н и к а с л е д о в а т е л я. Сегодня листал телефонную книгу и удивлялся: какая пропасть научно-исследовательских институтов. Чего только не изучают! Полимеры, цемент, свеклу, огнеупоры, сварку, масличные культуры, полупроводники... Не понимаю, как можно интересоваться состоянием, скажем, цемента, когда рядом живые люди, - их же состояние интереснее. Изучают поведение насекомых, рыб и животных... Опять-таки не понимаю, как можно изучать, например, поведение обезьяны, общаясь ежедневно и ежечасно с людьми... Да ведь человек интереснее! Его поведение нужно изучать, его повадки!
