— Какими судьбами, чертушка, — соскочил с тахты, точно с аравийского скакуна, ошпарив при этом чаем кота. Тот дурно заорал и дернул под стол.
— Вах, и так живет лучшее перо российской журналистики, — вскричал мой друг, аккуратно обнимая меня за бока. — Зачем зверя обижаешь, да?
— Это я от радости, — повинился. — Какими судьбами, Сосо? Сто лет не виделись?
— Три года, семь месяцев и двенадцать дней, — уточнил мой товарищ, отличающийся от всех нас разгильдяев удивительной пунктуальностью.
— Чаю? Кофе? Или ещё чего? — решил проявить скромное гостеприимство.
Неожиданный гость желал вкусить чашечку индийских опилок, хотя был грузинским князем и уважал исключительно национальный продукт. За милым чаепитием мы вспомнили наше родное МГУ: бесконечные семестры, скоротечные экзамены, душку профессора Воскресенского и друзей, разбредшихся по СМИ, как печенеги по славянским степям.
— Эх, хорошо было, — цокнул Сосо. — Как у Господа за пазухой. Не ценили, брат, не ценили, да?
Я согласился: казалось, что вся жизнь впереди, а она, мерзавка, вот тут, мешается под ногами, как половая тряпка на швабре. Проблемы, кацо, догадался мой друг. Проблемы, вздохнул я. Это понятно, у тебя всегда проблемы, усмехнулся Сосо и поведал о своих поисках меня.
— Какие женщины, — проговорил он, облизывая пальцы в липкой халве. Бенгальские тигрицы. Они так тебя, Вано, ненавидят, что любят.
— Но я же не тигр, — вздохнул, — лучше от них держаться подальше. Сожрут, как дрессировщика, и не заметят.
— Так ты, друже, трижды герой!
— Твоя правда, Сосо. Три раза вырваться из одного и того же капкана. Согласись, дано не каждому.
Отсмеявшись, мы вернулись к проблемам текущего дня. Я коротко изложил свою трудовую биографию. Не слишком удачную. За последний год. И признался, что уже стою на пороге того, чтобы тащиться на овощную базу разгружать вагоны с капустой. Или авокадо.
— Вах! Какая авокада! — подхватился мой товарищ, запуская руку во внутренний карман пиджака. — Три минуты и ты спецкор, гарантия моя! — и выудил на свет божий толстый, как гамбургер, записной блокнот. — Минута! Подобно иллюзионисту, вытянул из воздуха спутниковую трубку телефона. Я открыл рот. — И это только начало, Вано! — Подмигнул, точно джин из сказки. — Чтобы лучшее перо России, — телефончик в его руках пищал, как первый спутник земли. — Алле! Это я — Сосо! Привет!..
Дальнейшие события напоминали театр одного актера и одного зрителя. Лицедеем выступал Сосо, я же сидел как бы на галерке, а ошпаренный кот в партере, то бишь под столом. Мой товарищ думал, что вернулся в старую, добрую и хлебосольную столицу, и его встретят с распростертыми объятиями. Он не знал, что изо всех углов на мирных обывателей щерится хищнический оскал капитализма и выбирать особенно не приходиться: либо ты тоже будешь скалить зубы, либо собственные пломбированные кусалы — на полку. От голода. Помнится, раньше и водка из золотой арканзаской пшенички стоила 4 руб.12 коп., и человек человеку был брат: после первой, и тем более после второй. Бутылки. А что теперь? Родную гонят из северокорейской сои, а люди — волки. Пей — не пей, все равно звери. Могут и укусить. В минуту душевного волнения, которое возникает всякий раз, когда по ТВ показывают откормленные харизмы членов и кандидатов в члены правительства.
Поначалу мой друг бодрился и отпускал шуточки по поводу того, что о моем даровании попадать в самые невероятные истории знают во всех средствах массовой информации. Потом погрустнел и начал коситься в мою сторону, как солдат на вошь. Наконец поперхнулся, едва не заглотив трубку. Когда начал мирные переговоры с господином Щусевым. В чем дело, занервничал я. Мой друг почесал свою княжескую потылицу и признался: ему сообщили такое, что он не верит собственным ушам. И что же, не унимался я. И получил ответ, меня вконец расстроивший.
Вот так рождаются мифы и легенды нашего смутного гнусного времени. Оказывается, есть высокое мнение, что я, Иван Лопухин, готовил террористический акт против Государя свет Батюшки. От удивления и огорчения я свалился с тахты на несчастного кота и заблажил не своим голосом:
— Какой акт?! Они там, что, совсем охерели на государственных дотациях? Нет, акт был! Меня и бачка, ха-ха!..
— Тебя с кем? — вытянулся лицом князь.
Я ответил с употреблением великого и могучего, вспомнив свой сон в холодном багажнике и горячие злоключения после него.
Никогда не видел, чтобы так смеялся человек. После моего подробного признания. С некоторыми подробностями моего душевного состояния. После того, как крышка контейнера с дерьмом…
А не выступать ли мне с вечерами устного рассказа? Буду пользоваться скандальной популярностью и успехом. И пока Сосо хрюкал от удовольствия, я вытащил из шкафа резиновые сапоги и фуфайку. В коротких перерывах между приступами смеха мой товарищ поинтересовался: что я делаю?
— Что-что, — огрызнулся, — пойду на ядерные рудники.
— Почему на рудники, ха-ха?
— А больше никуда не подпустят. На пушечный выстрел.
— М-да, — задумался Мамиашвили, — случай летальный, да нет таких высот, которые мы с тобой, генацвале, не брали, да?
— Не знаю, — вздохнул, — боюсь, что на сей раз нам пик Коммунизма не перевалить.
— А где Мойша Могилевский? — вспомнил князь. — Где эта семитская жопа с ручкой?
— Жопа в Малайзии, — меланхолично ответил я, — вместе с шаловливыми ручками.
— И что делает?
— Бизнес вроде. С хохлушками. Выдает их за шведок — и в бордель. Для янки.
— Комбинатор, — и снова защелкал только ему известный шифр на телефончике. — Алле' Гога!.. — и заклекотал на своем родном: у меня возникло впечатление, что сижу меж скалистых гор, где рвется взбешенная речка.
Потянулся на тахте, вспоминая дивные годы студенчества: от нашей великолепной троицы страдало все руководство МГУ. Я катал неформальные листки и стенгазеты, призывающие к свержению архаичного парткома, любвеобильный и богатенький князь менял девушек «потока», как ковбой объезженных мустангов, а Миша Могилевский по естественному прозвищу Мойша Могила занимался банальной фарцовкой, меняя шило на мыло и наоборот. Сколько было скандалов в парткоме, слез и соплей, нечаянно потерявших честь девиц, шмонов и приводов в ментовку. И что же? Я оказался проницателен: парткомы упразднили вместе с СССР. Все падшие грешницы удачно вышли замуж и, небось, по ночам вспоминают дерби с опытным и страстным наездником из горной страны грез. А Могилевский выбился в люди, то бишь коммерсанты, носит пудовую золотую цепь, пиджак цвета расплющенных мозгов на мокром асфальте, лакированные коцы и таки продолжает менять шило на мыло, только сейчас в качестве оных выступают не джинсы «Levis», а пухленькие оладушки-блядушки из ближнего, но нищего зарубежья.
— Эй, — извлек меня из прошлого голос Сосо. — Ты в руках держал фотоаппарат?
— Держал, — признался я. — У нас в школе фотокружок был. А что?
И не получил ответа, мой друг продолжил клокотать в телефонную трубку. Я пожал плечами — помнится, был увлечен фотографией в девятом классе. Тогда я проживал в столице нашей родины. У одного из дядьков, который был строителем-инженером, правда, потом он уехал в Индию на строительство металлургического комплекса, и на этом моя ранняя городская жизнь закончилась. Но не об этом речь. Речь о первой любви. К фотографии. Был её увлечен! Вместе со всеми мальчишками. Дело в том, что кружок посещала девочка по имени Каролина из ВНР (Венгерской Народной Республики). Мать её была наша, отечественная, а заграничный папа работал в торгпредстве. От наших советских одноклассниц, пахнущих духами «Красная Москва», розовой пудрой и мелкими склоками, Каролина отличалась незакомплексованностью, легкой свободой в поведении и радостью общения с противоположным, так сказать, полом. То есть с нами, прыщеватыми юнцами. За это девицы класса её любили со всей ненавистью будущих ведьм, но дружили, поскольку мадьярская подружка раздаривала шмотки, жвачки и журналы мод налево и направо. Надо заметить и то, что тогда в школьных стенах ходила строгая директива: всем учащимся быть в форме. И все директиву выполняли, кроме Каролины. Кажется, с помощью её папы в школе появился первый компьютерный класс, что давало неограниченные возможности для дочери ходить в чем она хочет. Каролина была сдобна, как колорийная булочка с изюмом, и обтягивала свою нижнюю пышечку в модные прорезиненные джинсики.
Это было что-то! Когда девочку-булочку вызывали к доске, чтобы решить алгебраическое уравнение с тремя неизвестными, все хулиганы к удовольствию преподавателя превращались в самых примерных учеников. Со стальными перьями в штанах. Как говорится, любовь нечаянно нагрянет. Но чтобы коллективная?
Потом Каролина записалась в фотокружок, и все мальчики дружно шагнули проявлять и закреплять пленки. В инфракрасных лучах фонаря. И этот влекущий, плюшевый полумрак и гипертрофированные от него близкие формы девочки действовали самым странным образом: фотолюбители беспрестанно отбегали как бы делать художественную съемку местности, а на самом деле в укромных кусточках ублажали свою молодую разбушевавшуюся плоть. Кроме меня. Я искренне увлекся фотоделом, и поэтому так уверенно ответил на вопрос: держал ли я фотоаппарат? Да, держал, и не только его. А еще, если это кому-то интересно, мечту всего нашего 9 «В» — попку гражданки ВНР, упругую, как юность.
