Ознакомительная версия.
– Очень приятно, – пробормотала я и протянула профессору руку. – Екатерина!
– Цви Каан, профессор истории права. Вы себе не представляете… меня сегодня ограбили! – профессор скорбно покивал головой. – Около Колумбийского университета, в метро. Я почувствовал чью-то руку у себя на плече, обернулся – громадный тип, абсолютно черный, с белыми глазами, а минуту спустя у меня уже не было ни кошелька, ни портфеля с лекциями, ни лэптопа. Вот, смотрите! – Он показал дыру в куртке на месте оторванного кармана и просунул в нее руку. – У меня не осталось ни копейки. Если бы не ваш муж, я остался бы ночевать на улице.
– А что… полиция? – пробормотала я, чувствуя себя последней хабалкой и скандалисткой.
– Полиция отвезла меня в госпиталь, там мне сделали укол от стресса и отпустили. Коллега-профессор, который пригласил меня читать лекции, уехал за город, а номер его телефона был у меня в портфеле.
– Садитесь, профессор, – Ситников махнул рукой в сторону дивана.
– Спасибо, – с достоинством ответил профессор, подошел к дивану и сел. Сложил руки на коленях. Курточку свою он так и не снял. Равно как и берет.
Ситников побежал в спальню, содрал с кровати покрывало, схватил свою подушку и швырнул на диван рядом с профессором.
– Пошли ужинать! – обратился он к гостю. На меня он не смотрел. Ну и не надо!
Они отправились в кухню. А я снова осталась в одиночестве. Да что же это такое!
…Потом я долго лежала без сна, представляя себе, как откроется дверь, войдет виноватый Ситников, начнет извиняться… понимая в то же время, что сцена эта из мира фантастики. Ситников в принципе не умеет извиняться. Периодически вспыхивала фиолетовая реклама под окном спальни. Вспышки сопровождались негромким шипящим звуком, и я всякий раз вздрагивала. Эти двое орали на кухне и, кажется, пили. А еще профессор! Они обсуждали экологические проблемы человечества; оказывается, еще кодекс царя Хаммурапи запрещал строить кожевенные мастерские и металлургические предприятия в черте города. Это был первый письменный закон по защите окружающей среды.
– Пять тысяч лет назад! – в отчаянии кричал профессор. – Они уже понимали, что такое экология! А сейчас? Что стало с людьми? Что творится вокруг? Кто скажет мне, что стало с людьми? Я ничего не понимаю! Природа умирает! Террористы, загрязнение окружающей среды, озоновые дыры! Овечка Долли! Завтра они создадут нового Франкенштейна на погибель человечеству! Мы еще поплатимся за наше легкомыслие! О, глупость человеческая! Нет ей предела! Куда мы идем?
Ситников сообщил профессору, куда, и я от души понадеялась, что тот не понял. Кроме того, он со своей стороны тоже выкрикивал разные страшилки.
Под крики Ситникова и его гостя я стала погружаться в тяжелый зыбкий сон. Мне снилось, что я иду по полю, усыпанному зелеными плодами, похожими на огурцы, и они взрываются… Пронзительный вопль, раздавшийся из соседней комнаты, вырвал меня из сна. Испуганная, я рывком уселась на кровати и прислушалась. Героиня из одного итальянского фильма в подобной ситуации кричала, хватаясь за сердце: «Кто умер?»
Никто, к счастью, не умер. Профессор, видимо, звонил жене. При этом он вопил, будто его резали.
– Мириам! Доброе утро! Ха-им ат шомаат оти? Такшиви, Мириам![4]
Раздался звон разбитого стекла. Я прислушивалась к незнакомому языку и словно видела, как он темпераментно размахивает свободной рукой, сбивая на пол чашки и блюдца.
– Ани беседер! – страстно уверял профессор. – Тираг’и! Успокойся, Мириам, успокойся! Со мной все в порядке! Ани беседер![5] – надрывался профессор. По голосу было слышно, что он достиг наивысшей точки возбуждения.
Часы показывали четыре утра. Профессор все кричал. В его голосе были древние, как мир, тоска и страсть.
Шипела и взрывалась фиолетовая реклама, призывая купить что-нибудь такое же полезное, как электроблоховычесыватель для «понимающих собак», или поехать на край света и остаться там навсегда. Ситников был беззвучен, словно растворился в небытии. Профессор наконец замолчал, и я снова погрузилась в неспокойный предрассветный сон…
* * *
…За окном кабинета виднелся знакомый домашний пейзаж – заснеженный парк, темные деревья, скамейка, на которой, несмотря на мороз, сидела старая женщина, закутанная в платок. Рядом с ней на скамейке стояла сумка, из которой женщина время от времени вытаскивала бутылку, делала несколько глотков и, не глядя, совала обратно.
Пронзительный звонок телефона заставил меня вздрогнуть…
– «Королевская охота»!
Минуту-другую я прислушивалась к бормотанию в трубке, потом сказала с досадой:
– Послушайте, вы уже звонили сюда раньше, я узнала ваш голос. Поймите, мы не детективное агентство, мы предоставляем охрану. Телохранителей! А следить за вашим мужем – это вам совсем в другое место. Понятия не имею. Почитайте объявления в газетах!
Женщина на скамейке снова достала бутылку из сумки и, запрокинув голову, хлебнула изрядно. Утерлась ладонью и спрятала бутылку. Сидела и улыбалась.
Мне страшно хотелось позвонить Галке, но я держалась – не хотелось объяснять, почему я уже дома, а не в Нью-Йорке. Я смотрела на женщину в заснеженном парке и… даже сказать неловко! Завидовала ей. Она казалась самодостаточной и довольной жизнью, а я… Ситников так и не позвонил, видимо, на сей раз обиделся основательно. Ну и пусть!
Я задумчиво потыкала карандашом в кнопки телефона, набирая знакомый номер, услышала длинные гудки – один, другой, третий…
Галкин раздраженный голос с интонацией «кого еще там черти несут!» закричал:
– Да!
– Галюсь! Это я. Привет!
– Катюха? – удивилась Галка. – Ты из Америки?
– Нет, я из «Королевской охоты».
– Как – из «Королевской охоты»? Ты ж в Америке!
– Уже нет, – сказала я сухо. В голосе подруги я не услышала радости.
– Почему?
– По кочану! Извини, я, кажется, не вовремя.
– Катюш, подожди! – закричала Галка. – Да что ты как… неродная! Я страшно рада, что ты вернулась! У меня точно крыша поехала! Эта команда, блин, меня достала! Веник опять сошел с ума и переехал к маме, а Павлуша снял квартиру. Они, видите ли, хотят жить отдельно. Я говорю: зачем деньги тратить, у нас же в футбол можно играть, вся комната ваша, даже две! А он говорит, хочу, наконец, покоя, хочу пожить для себя… Риткины уроки делать ему надоело и вообще. У него медовый месяц, представляешь? Деньги, говорит, давать буду, в школу на собрания – тоже, а жить отдельно! Я говорю, неужели тебе плохо с нами? А как же мы без тебя? Не в смысле денег, а вообще? Чем же вы питаться будете? В «Макдоналдс» ходить? Пиццу жрать? С твоим гастритом? Кофе хлебать с утра до вечера? Покоя ему захотелось!
Галка возмущалась, я, улыбаясь до ушей, слушала родной голос. Галка – самый близкий мне человек. Неунывающая мамаша четырех детей, кузнечиком скачущая по жизни, оптимистка в принципе в отличие от меня, зануды, правильной личности, погрязшей в комплексах «можно-нельзя», «прилично-неприлично» и «что люди скажут».
Мы дружили с незапамятных времен. Я – домашняя тонкослезка, Галка – дворовая хулиганка, острая на язык и скорая на кулаки. Да и разница в возрасте – почти четыре года – не шутка, и социальная среда тоже разная – все было против нашей дружбы, но, как говорится, сердцу не прикажешь. Дружба началась с той самой минуты, когда Галка, некрасивый угловатый подросток, зареванная и несчастная, позвонила в дверь нашей квартиры и спросила докторшу Татьяну Николаевну, мою маму. Я, сгорая от любопытства, сидела на диване и терялась в догадках, что могло привести к нам Галку. Можно было, конечно, подойти на цыпочках к двери спальни, где шел серьезный разговор, и попытаться подслушать, но воспитанные девочки так не поступают, и я терпеливо сидела на диване и ожидала конца беседы. В итоге переговоров мама и Галка пошли к Галке домой, на третий этаж, и Галка призналась сначала своей маме, а потом и папе, что она беременна. Папа, как ни странно, не убил беспутную дочь, а наоборот, покричав для приличия, простил. Моя мама, которую Галка просила устроить ее «на аборт», стала крестной ее первенца Павлуши.
Павлуша был всеобщим любимцем, а дед, человек суровый и строгий, души в нем не чаял. Потом Галка вышла замуж, потом развелась, потом познакомилась на танцах с Вениамином и снова вышла замуж, родила близнецов Славика и Лисочку, а через пару лет – оторву Ритку.
Жили они бедно, но весело. После рождения близнецов родители Вениамина, спавшие и видевшие, что они не сегодня завтра разбегутся, смирились и купили молодоженам трехкомнатную квартиру на выселках, в пригороде. Квартира была захламлена донельзя, стиль жизни был безалаберный: в доме постоянно ночевали и даже жили какие-то люди, не то случайные встречные-поперечные, не то дальние родственники или знакомые; крупное и мелкое зверье – собаки, кошки, суслики, хомяки и белые мыши – путалось под ногами.
Ознакомительная версия.
