Не знаю, когда бы я решился на это, если бы не…
На обследование она попала случайно. Шарлатан, предлагающий на Дерибасовской прохожим полную диагностику за полдоллара, бесплатно порекомендовал Ольге провериться как следует.
Первое же, пока еще поверхностное обследование, результат которого от пациентки почему-то не скрыли, перевернуло всю нашу жизнь. Отношение к ней. И в тот же день я сообщил Ольге, что, как только выяснится, что эти коновалы ни черта не смыслят в медицине, мы распишемся.
— А если не выяснится? — испуганно спросила она.
— Такого быть не может, — ответил я.
— А если может…
Я недовольно посмотрел на нее:
— Тогда как захочешь. Можем сначала расписаться — потом вычухать тебя, можем — наоборот.
— Думаешь, удастся? — Она смотрела на меня с мольбой.
— Не смеши меня, — хмыкнул я. — Все это уже лечится. И за границей, и у нас.
Видеть ее излучающие отчаяние и веру в меня глаза было невыносимо.
— За границей, конечно, надежнее, — заметил я изо всех сил беспечно. — Если что — смотаемся.
Но я, конечно, тогда ничего не знал. Ни того, излечима ли болезнь, ни того, сколько стоит лечение. Узнал позже. Шанс и впрямь был. Но только при лечении за границей и очень слабенький. Стоил он пятьдесят тысяч долларов. Так сказал в неофициальном разговоре врач, который вел Ольгу.
Я знал, что не упущу этот шанс, что отдам за него все. Но того, что мог отдать, — не хватало. За квартиру получил бы тысяч пятнадцать, за машину — максимум пять. Если продавать срочно — и того меньше. И за то и за другое в сумме — не больше пятнадцати. Еще тысяч пять мог насобирать в долг. Итого двадцать. Тридцати не хватало, как ни крути.
Два дня назад, когда я общался с семейкой Шрагиных, были две надежды.
Одна — на Борьку-бизнесмена. Друга юности. Того самого, которого раскручивала такая же ловкачка, как эта Карина. Зная Борькину, не типичную для коммерсанта, размашистую натуру, не сомневался — поможет.
Другая надежда — на то, что диагноз не подтвердится. Такое, как мне объяснили, случается частенько.
На одну из двух надежд можно было рассчитывать. Потому я чувствовал себя более-менее уверенно. Обращал внимание на чулки и возился с обоими Шрагиными. Да и по жизни, насколько помнил, привести себя в уныние мне было непросто.
Но у Борьки оказались свои серьезные проблемы. Он пребывал под колпаком у экономической полиции и уже выяснил откупную таксу: сто тысяч долларов. Денег у него хватало впритык. Тех, которые не в деле.
Выяснив, что надежда на Борьку лопнула, я полдня ходил как хмельной. От растерянности. И вынашивал вариант, что диагноз не подтвердится. Это было вчера.
Сегодня варианта не стало. Ольга еще не знала об этом. Я попросил врача сказать, что результаты задерживаются. Она и без того была раздавлена страхом. Все время, пока я находился у нее, держала меня за руку и смотрела запавшими от слез и страха глазами, как на последнюю надежду. Изо всех сил верила, что сумею спасти ее.
Я обязан был сделать это. Достать пятьдесят тысяч. Тридцать тысяч. Для этого готов был на все.
Когда встретил во дворе Шрагину, был весь в себе. Вспоминал, кто мне рассказывал о том, что какие-то медицинские учреждения покупают внутренние органы доноров. Почки и прочий ливер. И сколько за это платят.
Все связанное с этой лживой дамочкой было в тот момент слишком далеко от меня, чтобы я, встретив ее, задержался хоть на шаг. И реплики, которыми отозвался на приветствие, вылетели автоматически.
О том, где достать деньги, я думал и весь оставшийся день. Анализировал варианты. В первую очередь, конечно, связанные с игрой.
За те годы, что я выпал из своего бывшего мира, оборвались все связи. И восстанавливать их не было времени. Да и не принесли бы они таких денег. Все перспективные участки уже застолблены. Сколько старателей, оставшихся не у дел, влачат жалкое существование. Ищут хотя бы крохи наживы.
Насчет продажи почки тоже выяснил. Максимум, что можно было на этом поиметь, — тысяч пять. Проблема не решится. И кто будет заниматься Ольгой, если я слягу?
В тот момент, когда я думал о том, что стоит попробовать продаться в игровое рабство кому-нибудь из паханов, раздался звонок в дверь.
Открыв, я с хмурым удивлением взирал на высвеченную светом из прихожей Шрагину. Бесцеремонно спросил:
— Чего тебе?
— Разрешишь войти?
Я отступил, давая ей пройти. Она уверенно прошагала в комнату. Осела в кресле. Попросила:
— Водки дашь?
— Обойдешься, — сказал я. Оставшись у двери, неприязненно смотрел на нее.
Она усмехнулась. Сообщила:
— Ты прав, я обманула тебя.
— Мне это не интересно.
Она кивнула:
— Письмо тебе написала моя подруга. От нее я все и узнала.
— И у тебя оказались те же проблемы. — Я криво усмехнулся. — Мне это в самом деле не интересно.
— Проблемы у меня другие, — строго сказала она.
— Я же сказал, меня они не…
— Мне нужны деньги.
— И ты рассчитываешь на мою помощь? — Я смотрел на нее, как на чокнутую.
— Рассчитываю.
Я еще какое-то время пялился на нее. Потом пошарил у себя по карманам. Нашел несколько купюр. Протянул:
— Этого хватит?
— Мне нужны деньги, и я знаю, что смогу их заработать. И ты тоже.
— Сколько?
— Пятьдесят тысяч.
Я затаил дыхание. Недоверчиво спросил:
— На двоих?
— По пятьдесят на каждого.
Я еще какое-то время помолчал. Потом сказал:
— Я сейчас. — И пошел на кухню за водкой.
Она возилась целую вечность. Сначала опрокинула в себя стопку, которую я наполнил, потом закурила, потом, выпустив облако дыма, сквозь него многозначительно пялилась на меня.
Я следил за ней из своего кресла, расположенного по другую сторону столика. Вынужден был быть терпеливым.
Наконец она сообщила:
— Деньги ты выиграешь.
Что- то вроде этого я и ожидал.
— У кого?
— У Шрагина.
— У твоего мужа?
— Да.
Этого ожидать не мог. Как минимум по двум причинам. Во-первых, ее Шрагин — пустой. Во всяком случае, с наличностью у него не густо. Во-вторых, все, что у него есть, — и так принадлежит ей.
Я промолчал. Пусть сама объясняет.
Она объяснила:
— Он продал «мерc».
— За сколько?
— За тридцать.
— А остальные семьдесят?
— Это — потом.
— Когда потом? Где он их возьмет?
— Есть еще две квартиры и дача.
Я смотрел на нее во все глаза. Спросил:
— Потом ты его бросишь?
— Наши семейные дела тебя не касаются. Сейчас мне действительно лучше было не лезть, куда не следует. Слишком велика могла быть цена моей щепетильности. Размером с Ольгину жизнь. Но я все же не удержался:
— Ну и стерва же ты…
Она долгим пронзительным взглядом смотрела на меня. Потом неожиданно спокойно произнесла:
— Бросать его не собираюсь. Просто хочу сохранить хоть что-то.
— Не понял…
— Рано или поздно он проиграет все. Так вернется хоть половина.
Это могло быть и правдой. Но она говорила, что деньги нужны ей. Вряд ли вернет свою долю в семью.
— Зачем тебе столько денег? — спросил я. Она горько усмехнулась:
— Ты же не хочешь, чтобы я опять лгала?
— Не хочу.
— Тогда промолчу. Ответ мне понравился.
— Если выиграю эти тридцать тысяч, кто из нас заберет их? — спросил я.
— Поделим.
— Ты уверена, что после этого он продаст все остальное?
— Уверена.
— Но ты останешься ни с чем. Даже без крыши над головой.
— Я останусь с половиной. Если, конечно, ты меня не кинешь. — Она смотрела на меня насмешливо.
— Есть сомнения? — спросил я.
— Нет. — То, как она произнесла это, выдавало ее уверенность во мне. Или в себе.
— Как скажешь, — произнес я после некоторого раздумья. — Но есть маленькая проблемка…
Шрагина была спокойна. Видно, обо всем уже подумала.
— Твой муж — не полный идиот? — поинтересовался я.
Она усмехнулась.
— Тогда он вряд ли сядет играть со мной.
— Конечно, не сядет. Ты будешь играть с Котей.
— С кем?! — Я решил, что ослышался.
— С тем, который выиграл у него шестьдесят тысяч.
— Сама до такого додумалась? — спросил я ехидно.
— Сама.
Я подозрительно поразглядывал ее. Подумал: чтобы такое предлагать, надо быть либо полной дурой, либо обладать незаурядной хитростью. С кем имею дело, обещало выясниться в ближайшее время.
— Будешь играть с Котей и проиграешь ему деньги моего мужа.
Этого еще не хватало. Как я и думал, чистое дилетантство.
— Даже если по какой-то невероятной причине Котя согласится на игру, — елейным тоном, как с пациенткой, пришедшей на прием к сексопатологу, заговорил я, — нам придется отстегнуть ему по меньшей мере тридцать процентов.
