— Вика! — выдохнула Сашка и сделала ей навстречу неуверенный шаг.
— О боже, Александра! — Виктория встала и, улыбаясь, протянула руки. — Здравствуй, племянница.
Встреча была бурной. Оправившись от первой неловкости, молодежь наперебой кричала Вике что-то восторженное. Вова Паршин от избытка чувств даже прыгал вокруг и размахивал руками. Кухарка Галя просто беззвучно плакала, утирая глаза уголком фартука.
Виктория тепло поцеловала Сашку и обняла всех остальных. И Серегу, которого знала лишь нескладным подростком, и даже Паршина, которого видела впервые в жизни.
— Я теперь год мыться не буду, — восторженно выдохнул Серега, все еще сжимая тонкие пальцы Виктории в своих руках.
Такая пылкость была для него большой редкостью. В свои двадцать три он привык изображать гордую неприступность, соответствующую статусу богатого и влиятельного человека, коим он уже почти являлся.
— Я тебя умоляю, — улыбнулась Виктория и, приложив, похоже, немалые усилия, отстранилась от него. — Я обещаю обнимать тебя каждый день, только не забывай принимать душ. — Она повернулась к Александре: — Так вы теперь друзья?
— Более чем, — фыркнула та.
Виктория, разумеется, поняла, что Саша хотела сказать, но виду не подала. Она вообще принимала мир таким, каким ей его предлагали, не вдаваясь в подробности чужой жизни. А поэтому, раз Сашка дружит с Серегой, даже находя эту дружбу вынужденной от безысходности, — что ж, в конце концов, это ее дело. Виктория отнесется к другу своей племянницы именно как к другу, без всяких скидок на это фырканье.
— А я о вас много слышал! — вклинился в паузу Володя Паршин. — Лидия мне так много рассказывала!
— Лидия? — переспросила Виктория. — А она тоже здесь?
На что Сашка пожала плечами:
— И да и нет.
— Как же это может быть?
Племянница округлила глаза и перешла на заговорщицкий шепот:
— Теперь она поселилась в Виолиной части дома!
Виктория понимающе кивнула, представив на мгновение красочную картину семейных баталий.
— Сегодня ты ее еще увидишь, — добавила Сашка.
— Не-а, — посерьезнел Паршин. Он всегда становился предельно сосредоточенным, когда речь хотя бы вскользь заходила о Лидии. — Сегодня у нее интересная встреча. Она собирает материал для будущего романа.
— Не может быть! — усомнился Серега. — Если учесть специфику ее романов…
— Я бы попросил! — взревел Паршин, но, покосившись на гостью, тут же притих, добавив уже совсем еле слышно: — Быть корректным.
— Ну, конечно! — Сереге было чихать на возмущение литературного агента. Он и бровью не повел, продолжая в том же нахальном тоне: — Если учесть специфику ее, с позволения сказать, романов, то важная встреча, должно быть, носит глубоко интимный характер.
— Сереж, в самом деле! — Сашка дернула его за штанину шорт.
Она не любила, когда начинали обсуждать недостатки человека у него за спиной. Да еще в семейном кругу. Тем более Лидкины недостатки, у которой их было явно больше, чем достоинств. И вообще, она была человеком уязвимым. К тому же Серега не тот человек, который имеет право кидать камень в другого. Сам по уши в камнях.
— Сашка, милая моя! — Виктория нежно обняла ее. — Ты все такая же добрая. Как я тебя люблю!
При этом Серега стух, конечно.
Тут Виктория сочла своим долгом повернуться к Паршину:
— Так вы тот самый потрясающий литературный агент, о котором мне много писали?
— Ну… — Володя смутился, от чего пошел красными пятнами (обычное для него явление. Он часто смущался и посему почти всегда ходил «пятнистым»). — Стараюсь как могу…
Сашка только ухмыльнулась.
«Интересно, где это в моих письмах она усмотрела эпитет «потрясающий»? Мне помнятся совсем иные характеристики, коими я награждала Вована».
* * *
Ужин проходил в теплой, семейной атмосфере. За большим столом собрались все. Аркадий Петрович восседал во главе и с усталым умилением глядел на сестру. Он даже ничего не ел. Иногда в его глазах мелькала загадочная грусть, на бледных губах плавала задумчивая улыбка, а его квадратная ладонь то и дело потирала седой затылок. Он всегда тер затылок, когда слишком уставал за день или если его мучили головные боли. Это знали все, но отец терпеть не мог быть слабым или больным, поэтому родные скрывали свою осведомленность, делая вид, что ничего не замечают. Сегодня он выглядел действительно неважно. Сашка, бросая на него робкие взгляды, заметила, что он не просто бледен. Щеки его были уж совсем неживого серого оттенка, глаза стали большими и блестящими, нос заострился, вообще лицо как-то нездорово вытянулось книзу, а под подбородком явственно обозначился кадык.
«Наверное, опять обострение язвы», — волнуясь, решила она.
Посоветовать отцу заняться своим здоровьем или хотя бы прилечь было совершенно невозможно. Он даже не станет уверять, что здоров. Он разозлится и надуется — вот и все. И, конечно, не примет совет.
Сашка глянула на Виолу, которая тоже хмурилась, изредка посматривая в сторону отца. На ее долю выпадает самое трудное — именно ей придется уговаривать папу показаться врачу. А отец сначала смешает ее с грязью, а уж потом отвергнет «наглые приставания».
«Может, Викторию попросить?» — Сашка улыбнулась тетке.
Та как раз заканчивала довольно забавный рассказ о недавнем вступлении своего мужа в какой-то чересчур элитный клуб игроков в поло. По ее словам, Сэму пришлось пожертвовать двумя лучшими жеребцами из своей конюшни, чтобы «американские буржуа» приняли его за своего. Ну и теперь, разумеется, он для них свой в доску.
— Как интересно, — Борис хмыкнул. — У нас, чтобы тебя приняли в элитное общество, нужно пожертвовать как минимум нефтяной скважиной.
— Вы вообще живете другими мерками, — Виктория подмигнула брату. — Два скакуна чистых арабских кровей — это же тьфу, смешно, право!
За столом завязался оживленный спор.
— Как тебе дом? — спросил хозяин и ласково улыбнулся гостье.
Сашке опять показалось, что сделал он это через силу.
«Господи! Ну если так болит, что же над собой издеваться-то!»
— Дом превосходный. Такой классический Юг, я бы сказала, — со знанием дела оценила Виктория, потом скосила глаза в сторону и закончила невинным голоском: — Только вот в цивилизованном мире, чтоб так жить, совсем не обязательно держать в кулаке всю огромную страну. На Юге такой дом имеет каждый университетский профессор.
— Понеслось, — вздохнула Виола, — села на любимого конька.
— Что поделаешь, дорогая, кони — теперь моя стихия.
— Да разве речь только о доме?
— Нет, ну профессор, конечно, не живет в постоянном страхе, не проводит все сутки в офисе и уж точно не ходит в туалет с тремя телохранителями.
— А как насчет отдыха на Канарах или в Швейцарских Альпах? — съехидничал Серега.
— Профессор-то может себе это позволить. Я имею в виду отдых.
— Но не в своем же особняке.
— Зато в своей жизни, — Виктория обвела аудиторию хитрым взглядом и сочла нужным пояснить: — Его жизнь и его достаток принадлежат ему, и только ему. А как насчет вашей жизни и вашего достатка?
— Ой, перестань, ради бога! — не выдержала Виола. Она скривилась так, словно засунула в рот дольку лимона.
— Будет вам, — поддержал ее Аркадий Петрович и вдруг совершенно искренне повеселел. — Вика, скажи лучше, что ты думаешь по поводу приема в твою честь?
— Приемы в свою честь я очень люблю, ты же знаешь.
— Вот и славно, — он тяжело поднялся из-за стола. — Два дня вам на подготовку. В воскресенье и устроим. Вы простите меня, — он кивнул всем присутствующим разом, — у нас по-прежнему не принято обсуждать дела за ужином. А как правильно заметила моя сестрица, мы себе не принадлежим. Во всяком случае, мы с Виолеттой. Пойдем в кабинет, детка.
Виола, преисполненная гордости за то, что отец подчеркнул их общность, живо вскочила со стула и понеслась в кабинет отца на полусогнутых.
— Это теперь до самой полуночи, — тоскливо протянула Сашка.
— А ты, значит, не в деле? — участливо обратилась Виктория к оставшемуся Борису.
Тот пожал плечами:
— Видимо, меня оставили тебя развлекать.
— Ну и славно, — Виктория хлопнула ладонями по скатерти и тоже поднялась. — Кофе вы пьете по-прежнему в гостиной?
* * *
Виола сжала руки, а глаза ее наполнились мольбой:
— Папа, позволь мне поговорить с тобой еще раз!
Мамонов поморщился и склонился над бумагами, приняв крайне неприступный вид.
— Папа!
— Вот уже который раз ты начинаешь этот бессмысленный разговор, — буркнул он. — Когда же тебе надоест?
— Папа! — она села за стол и робко посмотрела на него. — Объединение — это не во вред, а на пользу.
Аркадий Петрович протяжно вздохнул, но ответил:
