все на лице было написано… Но вас ведь не это интересует, где и что у него написано… Зря, конечно, он в этот дом въехал, где уже произошло убийство. Тем более что Алечка ему нравилась, и это все знали. Дом — это ведь не просто место для проживания или точка на карте: в нем скапливается энергетика всего того, что происходит внутри. Если дом перенасыщен злобой, если в нем никогда не было любви и счастья…
Люба замолчала и вскинула брови.
— А ведь он с какой-то девушкой жил. Она жива?
— Жива, вероятно, — ответил Егоров, — но его не здесь, а в другом месте убили.
— Где?
— Да это не важно где. В городе. Когда вы его видели в последний раз?
— Странный вопрос. Я с ним вообще не встречалась специально, если вы имеете в виду, что у нас было какое-то близкое знакомство и регулярные встречи. Я вечерком выхожу с Боней погулять, Боня — это моя собачка…
— Вольфшпиц, — объяснил Францев.
— Ходим вдоль дорожек с такими же, как и я, собачницами и собачниками, — продолжила Гуревич. — И другие люди встречаются. Эдик, например, давно, когда был женат на Ларочке, выгуливал ее чихуа-хуашку. А его новая девушка гуляет со своей собачкой, но без нас — игнорирует наше общество. Недавно, правда, я его тоже видела с собакой. Но он мимо прошел, сказал, что у него собака пугливая, всех боится, а когда социализируется, тогда вместе гулять будем.
— Ну вот! — неизвестно чему обрадовался подполковник юстиции. — Уже кое-что, а то говорите, что ничего о нем не знаете. Собака — это как-то характеризует человека. В смысле, наличие собаки.
— Но вам же нужна информация о его убийстве, — удивилась Люба.
— Нам нужна всякая информация о нем, — продолжал наседать следователь Егоров, — чтобы составить представление о его личности, о круге общения. О его характере, о бизнес-партнерах.
— У него были бизнес-партнеры — жена Ларочка и еще один приятель, так вот у того с женой Эдика возникли отношения, и они расстались.
— Кто с кем?
— Жена Эдика потребовала развода, и по ее же инициативе он вышел из состава учредителей компании. Компания была, конечно, так себе, но на домик в нашем поселке им с Ларочкой хватило. По разводу дом отошел Дробышеву, а доля в компании и квартирка в городе — Ларочке. Недавно она мне звонила, интересовалась, как там у Эдика дела, не завел ли себе какую-нибудь. Они же развелись больше года назад. Разговаривали мы долго: я ей и про убийство Алички рассказала [3], и как Эдик по ней убивался, и то, что он их бывший дом продал, а домик Али купил. Сказала и то, что Эдик вскоре привел в этот домик новую девушку.
— О подробностях убийства Черноудовой ей не рассказывали? — поинтересовался Францев. — Про то, что ее ножом…
Женщина сделала вид, что задумалась, и пожала плечами.
— Сейчас уже не помню.
Участковый посмотрел на следователя, и тот понял.
— Сказали и сказали, — обратился тот к Любе, — что в этом такого: это же не тайна — все знали.
— Может, и сказала, но Ларочку это как-то не взволновало, она что-то о новом супруге говорила. Типа того, что молодой муж — это как новый автомобиль. Старый хоть и тарахтит много, но тянет, а нового того и гляди угонят.
— То есть она уже жалеет о том, что развелась? — почти радуясь чему-то, спросил Егоров.
— Похоже на то. Она еще сказала, что Геннадий патологически жадным оказался. Эдик вообще не интересовался тем, на что она тратит свои деньги, а этот требует отчета. И прибыль их фирмы резко упала. Когда я сказала, что Эдик продал дом и новую фирму открыл, Ларочка засмеялась и сказала, что у ее Гены были виды на их особнячок, а теперь он пролетает, как лист фанеры над Парижем. Но как-то с грустью она рассмеялась.
— А она сама не имела ли желания получить дом?
— Не знаю, но у них раздел имущества по суду произошел. А вообще у нас живут разные люди. Кто-то купил здесь участок с домом и даже не заметил этой траты, а некоторые, как Дробышевы, все деньги в него вложили.
Люба внимательно посмотрела на участкового, очевидно, пытаясь понять, как он здесь оказался. В историю о том, что свой особняк Францеву подарила Марина Лужина, она явно не верила.
— Разные люди тут живут, — согласился Николай, — недавно еще один появился… Дом Дробышева купил и пол внутри меняет — ему, видите ли, требуется только из оникса.
— Красиво жить не запретишь, — согласилась Гуревич, — а насчет того, что он пол меняет, — в нынешние времена звучит очень двусмысленно.
— Будем надеяться, что он не из таких, — с серьезным лицом отреагировал Францев.
— Я тут пробил этого Синицу по нашим каналам: так за ним никакого вроде криминала, — сообщил подполковник юстиции Егоров.
— Синица, — насторожилась Люба, — уж не Аркаша ли?
— Аркадий Борисович, — подтвердил Егоров. И удивился: — А вы давно знакомы?
— Да не знакома я с ним! — уверенно заявила женщина. — В смысле, близкого знакомства не было: просто видела его неоднократно. Я же в давние времена работала в популярном ночном клубе, через который многие прошли: кто-то разок-другой, а кто-то зависал у нас постоянно — чуть ли не каждый вечер. Таких мы знали всех. Был такой Журавлев: бандит не бандит, но внешность у него была яркая, крупный, накачанный, на шее золотые цепи разного калибра. Всегда приходил с большой компанией, так вот этот Аркаша сидел у него на хвосте постоянно. Журавлев кордебалетных девочек снимал, возил их куда-то, пытался и ко мне клеиться, но я была прикрыта серьезными людьми. А вообще девчонки говорили, что Журавлев извращенец, у них даже поговорка была, что лучше Синица в руку, чем Журавлев на голову. Но потом наш клуб взорвали, если кто не знает, но Журавлева грохнули еще раньше. И с тех пор я Аркашу не видела ни разу.
— Он к нам перебрался. Купил у Дробышева его дом, а Эдик в строение Алевтины перебрался.
— Про это я знаю, но что Синица здесь, первый раз слышу.
— Он опасен?
— Нет, — покачала головой Люба, — он всегда был шестеркой. Но сейчас времена уже не те: сейчас любой — будь он шестерка или туз — может на нары загреметь или без штанов остаться… А Аркаша был шестеркой. Его даже называли Какаду — видимо, за большой нос… Да! — вспомнила вдруг женщина. — Мне кто-то из бывших знакомых сказал в свое время, что Аркаша начал БАДами заниматься и круто
