Ознакомительная версия.
– Кому ты веришь?.. – снова не выдержал Вячеслав Иванович. – Да у него здесь бабы на каждом шагу. У него другая рыбалка на уме.
– У вас с ним разная мера ответственности, – сказал я. – Он не может этого не понимать. Поэтому нельзя быть уверенным, что он не попытается скрыться, когда ему предложат явиться с повинной, понимаете?
– Мне это лучше знать, – ответила она. – Думаете, он мне не рассказывал? Сам, говорит, не рад. Просил ему помочь… – она снова всхлипнула. – Это говорит, Люда, как наркотик. Только с тобой да с твоим Сережкой в себя прихожу. Ему семья нужна, понимаете? А эти бабы сами к нему лезли, сколько раз видела…
– Поймите правильно, Людмила Александровна, – мягко сказал Александр Борисович. – Другого пути у вас нет. Явится он с повинной или не явится, вопрос второй. Лучше бы явился. Для всех было бы лучше. Но мы не сможем добиться смягчения вашей участи, если вы не напишете собственноручно признание о совершенных вами подлогах. Ибо нам придется использовать в качестве обвинения отснятый материал, – он кивнул на экран телевизора. – И тогда будет совсем другой разговор… Вам понятно, о чем я говорю?
Она молча кивнула.
– Если вы сделаете это добровольно, а также убедите Савельева последовать вашему примеру… – начал я, но тут меня перебил Вячеслав Иванович.
– В чем лично я глубоко сомневаюсь.
– …Это поможет смягчить ему наказание, – закончил Турецкий.
– Так не получится, – покачал я головой. – Люде придется написать, кто ее на это подбил. И тогда добровольное признание Савельева потеряет всякий смысл.
– Они могут сделать совместное признание? – спросил меня Александр Борисович.
– Вполне, – ответил я.
– Я с ним поговорю, – сказала Люда в наступившей тишине. – Он меня поймет. И послушается, я знаю. Он всегда меня слушается.
– А если не согласится? – спросил Вячеслав Иванович. – Если ударится в бега? Ведь по сути ты его предупредишь, неужели не понимаешь?
– Позвольте мне с ним переговорить, – повторила она дрожащим голосом.
– Вот ты, как адвокат, можешь объяснить человеку, что Савельева уже ничто не спасет от тюрьмы? – обратился ко мне Вячеслав Иванович. – И в ее положении надо спасать сына. Тем более что наш разговор сейчас тоже записывается, – сказал Грязнов. – На видео.
Она испугалась, вскочила, огляделась, словно искала тусклый глазок видеокамеры.
Турецкий, как истинный джентльмен, отвел взгляд, не желая ни подтверждать, ни опровергать сказанное Вячеславом Ивановичем.
– Можно я закурю? – робко спросила Люда хозяина кабинета.
Грязнов кивнул, и она достала из сумочки зажигалку и пачку сигарет.
Володя по-прежнему смотрел в пол. Да и все были не в своей тарелке. Только Вячеслав Иванович, наконец внешне успокоившись, продолжал прямо смотреть на нее. Но я видел, что его бесило Людино сопротивление, притом что она совершенно не представляла себе всех последствий.
– Поэтому особого значения твое добровольное признание не имеет, – объяснял ей Грязнов. – Петя будет сидеть, это факт, а вот тебе можно было бы выбить условно…
– Тогда я пойду за ним, – тихо сказала Люда, и ее глаза снова наполнились слезами. – Куда он, туда и я с Сережей… И не надо мне никаких ваших условных сроков.
– Ты бы не зарекалась, Людмила! – воскликнул Грязнов. – Ты хоть понимаешь…
Турецкий положил руку на плечо Вячеслава Ивановича, готового в очередной раз взорваться.
– А можно мне сначала с ним поговорить? – спросил он Люду. – С Савельевым? Объяснить ему ситуацию?
– Будете уговаривать, чтобы он сам сел, а меня и Сережу за собой не тащил, да? – спросила она. – Он-то, конечно, так и сделает, как вы скажете. Сам теперь не рад, что меня втянул… Только я этого не хочу, понятно? Буду срок тянуть, буду спать на снегу, углы снимать, но только чтобы нам троим не расставаться.
Я подумал, что вот-вот начнется истерика. Ее глаза блестели, на щеках выступил румянец. Когда она замолчала, некоторое время стояла тишина. Просто не знали, что и сказать. И, пожалуй, дальнейший разговор становился бессмысленным. Мы начинали повторяться. Надо было искать другой подход.
И, как всегда, его нашел Александр Борисович.
– Вашему Петру можно позавидовать, – мягко улыбнулся Александр Борисович. – Такая преданность. Честное слово, даже не ожидал…
– И, главное, за что! – ввернул Вячеслав Иванович.
– Но я хотел сказать о другом, – с укором взглянув на него, продолжал Александр Борисович. – Вот о чем я только что подумал. Возможно, у него тоже есть шанс получить условное наказание, учитывая важность его добровольного признания. Дело в том, что в этом деле могут оказаться замешанными очень важные люди. И вскрыться могут такие факты, которые сами по себе представляют угрозу для безопасности страны. Словом, вопрос в том, каковы будут последствия такого признания.
Люда замерла, глядя на него, и трудно было понять, что ее больше поразило – неожиданный шанс для Савельева или значительность преступления, в котором она соучаствовала.
– Последствия? – переспросила она. – Вы говорите о последствиях? Вы же лучше меня знаете – его за это убьют! Он ударится в бега, да только не от вас. А от тех, кто его втянул. Я вот слушала вас и думала, понимаете вы это или нет… И вот вы сами только что сказали – насколько все это серьезно и какие силы задействованы. Почему вы не хотите сказать: да, его тут же уберут, если он сам сознается. И вы, даже если захотите, ничем не сможете ему помочь.
Я смотрел на нее, силясь понять, как эта молодая, по-своему привлекательная женщина могла спокойно отправить в тюрьму заведомо невиновного подростка. Ради любовника, который был явно ее не достоин. Ничего преступного или порочного в ее облике не было. Неужели все дело в роковой любви к тому, кто подбил ее на это? Для нашего расчетливого времени это слишком неправдоподобно…
Она открыла свою сумочку, достала небольшую коробочку с таблетками, дрожащими пальцами открыла ее. По-моему, это был нитроглицерин. Судя по ее посеревшему лицу и побелевшим губам можно было сказать, что у нее неважно с сердцем. И так было до конца нашего разговора, который все больше напоминал допрос. Она то курила, то принимала таблетки. И все равно стояла до конца.
Она боролась за свое будущее, которое не представляла без сына и Савельева. Только втроем. И я не мог не отметить такую ее стойкую преданность.
– Что ж, здесь ты права, Люда, – тяжело вздохнул Грязнов. – Его могут убить, если он сделает добровольное признание. И сделают это, если он останется на свободе. И получается, тюрьма для него безопаснее… Поэтому, – он обвел нас суровым взглядом, – что касается Савельева, нам не остается ничего другого, как встать на защиту закона. Другое дело – ты, его жертва. Потому мы и предложили тебе выбор: или ты используешь свой шанс на условное заключение, дожидаешься из тюрьмы Петра, не отдавая Сережку в детдом, или сама туда загремишь, а сына сама же отдашь в чужие руки.
– Это так, – сказал в свою очередь Александр Борисович. – Мы должны были вам все это сказать. А насчет закона, то он действительно превыше всего.
– Я понимаю… – вздохнула она. – Я только хочу вас спросить: могу я с ним поговорить?
– Нет, – отрезал Грязнов. – Ты совершенно права, ему больше надо опасаться тех, кто его нанял, чем нас. Именно поэтому, чтобы обезопасить себя, он сразу передаст им то, что ты ему скажешь. Но тогда для них станешь опасной ты. И уберут они тебя. А у нас все сорвется… Думаешь, он тебя пожалеет, как ты его?
– Так что же мне делать? – спросила она в отчаянии. Похоже, она стала колебаться.
– Пиши признание, – непреклонно стоял на своем Грязнов, – потом расскажешь, где его найти, и мы его арестуем для его и твоей безопасности. Ты поняла? Мы его арестуем, а не он к нам придет с повинной… До суда он будет в камере-одиночке, а ты будешь жить хоть здесь, привезешь сюда сына…
– А потом? После суда? – спросила она.
– Что-нибудь придумаем… – сказал Вячеслав Иванович, отводя глаза. – Пойми, для тебя это хоть небольшой, но шанс. И мы столько времени тратим, уговаривая тебя, только для твоей же пользы. Хотя нам для обвинения достаточно того, что мы здесь видели и записали… А после суда отправим тебя к матери в деревню или еще куда.
Она молчала, склонив голову. Потом пытливо оглядела нас.
– Возможно, вам будет лучше, если меня тоже арестуете? – спросила она.
– Для всех вы будете арестованы, – ответил Александр Борисович. – И только на суде станет известно о вашем добровольном признании и помощи следствию. Это смягчит наказание. А ребенка прямо теперь отправьте к матери.
Люда была в полной растерянности. Казалось, она опять не знает, как ей быть.
– Теперь ты согласна? – спросил Грязнов, наклонившись к ней.
– Да… Кажется… У меня будет адвокат? – мельком взглянула на меня.
– Найдем тебе адвоката, – заверил Вячеслав Иванович, не скрывая облегчения. – Самого лучшего, – и он кивнул в мою сторону. – Он уже готов выразить протест, поскольку начинаем на тебя давить. – И подмигнул мне по-свойски.
Ознакомительная версия.
