Алла Петровна познакомилась с Марфой Андроновной еще тогда, когда начинала работать в поликлинике.
Уже тогда баба Марфа, как она сама себя называла, была древней, хотя еще и очень крепкой старушенцией.
Она была наследственной травницей и шептухой, и по Москве ходили упорные слухи, что баба Марфа, хоть и не летает на помеле, но вещи порой творит с точки зрения науки просто невероятные. Доктор Шевцов, благодаря которому и произошло знакомство, с презрительной гримасой называл эти слухи реликтовым дерьмом, но к целительским способностям старухи относился вполне серьезно и, когда очередное флюорографическое обследование выявило в правом легком медсестры Шинкаревой подозрительное затемнение, без лишних разговоров едва ли не силком отвез насмерть перепуганную Аллу Петровну к бабе Марфе.
Старуха тогда вылечила Аллу Петровну за неделю.
От чего она ее лечила, так никто и не узнал, но при повторной флюорографии зловещее пятно исчезло, и с тех пор Алла Петровна свято уверовала в необыкновенные способности бабы Марфы и приложила все силы к тому, чтобы развить и укрепить полезное знакомство.
Старуха жила в одном из пригородных поселков, и ехать туда пришлось на электричке, так что Алла Петровна вернулась домой только к вечеру, усталая и голодная, как волчица, но с бутылкой темного, как торфяная жижа, отвара. Во время визита выяснилась одна неприятная подробность: за отваром теперь нужно было ездить ежедневно в течение, по меньшей мере, двух недель. Отвар, исцеляющий людей от хождения во сне, сказала баба Марфа, должен быть свежим, впрок его готовить нельзя. Еще баба Марфа посоветовала Алле Петровне походить в церковь, и не просто походить, а помолиться об отпущении грехов. Смотрела она при этом исподлобья, молодо и остро, и у Аллы Петровны опять возникло неприятное чувство, что старуха видит ее насквозь, словно она, Алла Петровна, сделана из оконного стекла.
В церковь она, конечно, не пошла: не наелся — не налижешься. Ее воспитали атеисткой, и, хотя она давно поняла, что мир далеко не так прост, как это пытались представить классики марксизма-ленинизма и всевозможные очкарики, для которых свет сошелся клином на протонах и электронах, переломить себя так и не смогла. Случайно попав в церковь, Алла Петровна всегда испытывала мучительную неловкость, не зная, как встать и куда повернуться, да и обряда крещения над ней никто не совершал, так что в церкви, по ее твердому убеждению, делать ей было нечего.
Шинкарев, весь день провалявшийся на диване перед телевизором, встретил жену радостно и немного испуганно: он решил, что Алла Петровна, поразмыслив, все-таки сочла за благо сбежать и бросить мужа наедине с его сумасшествием. За весь день он так и не удосужился побриться, глаза покраснели и нехорошо поблескивали, и теперь он был похож на самого настоящего маньяка. Правда, за время отсутствия жены. Сергей Дмитриевич нажарил здоровенную сковороду картошки. Жареная картошка была единственным блюдом, которое ему удавалось, причем удавалось отменно, и Алла Петровна почувствовала прилив нежности — не к блюду, конечно же, а к мужу. Все-таки проявил заботу, несмотря на свою хворь и одолевавшие его страхи.
Вдвоем они расправились с картошкой в считанные минуты, после чего Алла Петровна с деловитой сноровкой влила в Шинкарева большую кружку бабкиного отвара. Отвар был горький, и Шинкарев вертел носом, как маленький, но все-таки выпил, не дожидаясь, чтобы напомнили, от чего его пытаются излечить. Для верности Алла Петровна скормила ему порошок, принесенный от Синицыной: по вполне понятным причинам она сказала бабе Марфе далеко не все о болезни мужа, и опасалась, что одного отвара будет маловато.
Сидя перед телевизором с книгой на коленях, она поймала себя на том, что снова мысленно сравнивает свою семью с окопом, в котором насмерть бьется обреченный гарнизон. Вот выдалась минута затишья, можно отдохнуть, перевязать раны, заняться бытовыми мелочами и поговорить о пустяках. Враг рядом, окружил окоп со всех сторон, но, пока не началась атака, о нем не вспоминают. В душе Аллы Петровны крепло предчувствие плохого конца. Да и то верно: сколько можно драться в полном окружении, без надежды прорваться и получить подкрепление?
Сколько нужно, столько и можно, твердо сказала она себе, поднялась и выключила телевизор.
— Отбой, Шинкарев, — сказала она.
Когда Алла Петровна разделась, Сергей Дмитриевич бросил короткий взгляд на ее спину и поспешно отвел глаза.
— Болит? — спросил он.
Алла Петровна улыбнулась, глядя на него через плечо.
— Болит, — сказала она, — но еще недостаточно и не там, где должно болеть.
Сергей Дмитриевич потер слипающиеся глаза, чувствуя нарастающее возбуждение, которое прогоняло сон. Память услужливо принялась подсовывать ему картинки — одну интереснее другой, — и воображение немедленно включилось в работу, подсказывая еще неиспытанные способы и приемы. «Проклятый маньяк, — подумал он. — Чертов маньяк, как же тебе повезло с женой!»
Когда все закончилось, Алла Петровна со вздохом вынула из прикроватной тумбочки бельевую веревку.
— Ну, красавец, — с немного грустной улыбкой сказала она, — долг платежом красен. Теперь моя очередь над тобой издеваться. Не все коту масленица.
— Ты прямо как сборник пословиц, — заметил Сергей Дмитриевич, покорно давая себя связать. — Крепче, крепче вяжи, не стесняйся.
— Как умею, так и вяжу, — сквозь зубы ответила Алла Петровна, затягивая узел. — Другая бы и так не сумела.
Она критически осмотрела результаты своих усилий и махнула рукой.
— Вроде, сойдет. Давай я помогу тебе лечь.
Она с профессиональной сноровкой уложила беспомощного, как попавшая в сеть рыбина, мужа, устроила его поудобнее, поправила подушку, заботливо укрыла одеялом, поцеловала на ночь и выключила свет.
— Тебе не кажется это диким? — прозвучал в темноте голос мужа.
— Что именно?
— Все это… Ведь мое место в тюрьме или в сумасшедшем доме, и тебе это отлично известно. А ты, вместо того, чтобы избавиться от меня и начать новую жизнь, без этого кошмара, нянчишься со мной, покрываешь меня, пытаешься спасти. Разве не дико?
— Не дико. Дико то, что ты сейчас говоришь. Дико, когда люди делят семью на «ты» и «я», делят деньги, детей, посуду. Дико, когда жены спят с собственными мужьями за деньги. А когда жена верна мужу — разве это дико?
— Понимаю… Это как по телевизору: в радости и в горе…
— Вот имение. Спи, телезритель. Хватит болтать, я устала.
Они заснули, еще не зная, что в эту ночь будет зверски убит любитель нетрадиционного секса и новых впечатлений по фамилии Козлов. Утром они вместе обнаружили валявшуюся на полу у кровати веревку и лежавший в кармане любимой кожаной куртки Сергея Дмитриевича покрытый подсохшими бурыми пятнами кухонный нож. Алла Петровна, которая не боялась крови, тщательно отмыла лезвие и рукоятку, после чего нож был сломан и выброшен в мусорное ведро: не могло быть и речи о том, чтобы продолжать им пользоваться.
После этого она заставила мужа допить отвар, сполоснула бутылку и отправилась к бабе Марфе за новой порцией, а Сергей Дмитриевич остался наедине с собой в пустой квартире.
Было утро вторника.
* * *
Было утро вторника, и закончивший, наконец, отжиматься от грязного пола камеры Илларион Забродов, сидя на нарах, развлекал присутствующих чтением наизусть «Лунного камня» Уилки Коллинза. Присутствующие, которых в пятиместной камере было двадцать человек, слушали его, разинув рты, а самые авторитетные из них время от времени вставляли в повествование критические замечания: действия персонажей казались им недостаточно профессиональными.
Майор Гранкин в это время получал у следователя прокуратуры Ипатьева разрешение на свидание с подследственным Забродовым, полковник Сорокин занимался своими прямыми служебными обязанностями, а полковник Мещеряков уже начал составлять в уме предварительный список людей, с которыми следовало обсудить идею нападения на тюрьму. Он очень надеялся, что Сорокину действительно удается все утрясти, и строил планы освобождения Забродова противозаконным путем только потому, что Илларион никак не выходил у него из головы.
Сергей Дмитриевич Шинкарев ничего об этом не знал — у него хватало своих забот и проблем. Внутри у него до сих пор все дрожало, как овечий хвост, после сделанного утром открытия.
— Да, — сказала ему Алла Петровна, глядя на веревку, свернувшуюся кольцами на полу возле кровати, — ты был прав: завязывать надо было потуже.
Больше она по этому поводу ничего не сказала, и Шинкарев был ей за это благодарен.
Не сговариваясь, они принялись искать улики и сразу наткнулись на нож. Пока Сергей Дмитриевич, давясь и кашляя, делился с унитазом остатками вчерашнего ужина, Алла Петровна с помощью воды и моющих средств удалила с ножа все следы крови. Все еще ощущая во рту кислый вкус блевотины, Шинкарев загнал нож под плинтус и резко потянул на себя. Лезвие сломалось с коротким щелчком, и обломки полетели в мусорное ведро.
