— И он что — обиделся?
— Нет. — Комаров снова прищурился. — Не успел…
Ипатьева вдруг почувствовала сосущую пустоту в желудке… Комаров по-прежнему смотрел на нее, не меняя позы и выражения лица, но глаза его на мгновение стали пустыми и страшными. Только на мгновение, однако Ипатьевой хватило этого, чтобы в полной мере «насладиться» внезапно возникшим ощущением — сродни тому чувству, которое испытывает пассажир самолета, провалившегося в воздушную яму.
Ипатьева кашлянула, прогоняя наваждение.
— Ты чего, Галя? Чего ты испугалась? Это вовсе не то, что ты думаешь! С ним несчастный случай случился. У него много врагов имелось. Я, я… Я совсем не враг был для него. Я же сколько у него проработал! Просто так карта легла, что называется… Ну, это не суть. А суть в том, что наблюдал я за ним и видел: не то делает. Не то! Не смотрит Гриб в перспективу.
— А что ты видел в перспективе своей? — спросила Ипатьева, стараясь избавиться от послевкусия мгновенного ужаса, которым, словно ледяной водой из шланга, окатил ее Комар одним своим взглядом.
— Что я видел? Я видел именно то, что сейчас происходит. Централизация и всеобщая координация. Гриб этого понять не хотел. И мне пришлось вмешаться.
— Как это? Ты его сдал, что ли, кому-нибудь?
Комар хлебнул еще виски, вытянул губы, полоща рот крепким напитком.
— Галя, я хочу тебе сказать одну вещь. Для тебя лично. Чтобы ты, если что, не волновалась… Я своих не сдаю. Никогда. Убить — могу. Это — да. Но сдавать не стану. У меня репутация на этом держится. Комар налил в стакан еще виски. — Я просто стал выяснять, интересы каких людей затрагивают операции Гриба. И когда понял, что концы идут на самый верх… То есть теми, кого он раздевал в полном смысле этого слова, у кого отнимал бензозаправки, заводы — заметь, совершенно легально! — всеми этими людьми, бывшими хозяевами, управляли люди из Москвы. Причем, как ты могла заметить по моим телефонным разговорам, люди очень непростые… Я испугался. Да! Я многое могу, но лишь потому, что отчетливо себе представляю: на всякую силу есть другая сила. Я сам никогда не зарывался. Но видел, что Гриб уже ходит по краю. Намекнул ему несколько раз…
— Ну а он?
— Он меня послал. Сказал, что в этом городе ему никто не указ.
— А ты?
Комаров помолчал, проглотил очередную порцию виски и улыбнулся.
— Помнишь фразу из фильма?.. Из старого… Я его еще в детстве смотрел: «Боливар не выдержит двоих…»?
— Так ты его все-таки сдал?
— Ну, Галя, елки зеленые! Ты не обижай меня, не надо. Он сам себя сдал. Я его честно предупреждал, советовал изменить свои настроения… Пересмотреть, как говорится, систему ценностей. Он не слушал. Ну, я и вышел на людей, которые начали уже беспокоиться: что там происходит в «колыбели трех революций»? Что за анархия и где ее корни?
— И ты сказал, где ее корни…
— Галя, не перебивай!.. Ничего я не сказал. Я просто дал им понять, что за определенное вознаграждение могу эту анархию ликвидировать. Тихо, как говорится, и набожно. Так, что комар — извини за каламбур! — носа не подточит… Комар посмотрел на опустошенную бутылку и перевел взгляд в направлении стойки.
Бармен с задатками экстрасенса мгновенно поправил положение, водрузив на стол новую «Белую лошадь».
— … Стал работать с этими людьми. Знакомства завел новые. Вот Понизовский, например… Там все солидно. Круто. Никакой уголовщины. Белые воротнички… Все, думаю, наконец-то, Комаров Генка, ты в люди выбился! Человеком становишься. Одеваться научился, в сигарах начал разбираться, по свету поездил. Почувствовал, что такое запах денег — ты этого не знаешь еще, Галька!..
Комаров заметно опьянел. Ипатьева, хоть и недолго была знакома с Геной, привыкла считать, что этот человек никогда не напивается. Что он всегда способен контролировать ситуацию, всегда держит себя в руках, наготове. Что он из тех героев американских боевиков, которые спят с пистолетом под подушкой и в любое время дня и ночи способны вытащить его со скоростью, превосходящей соответствующую способность любого противника.
— Ну вот… Работы, правда, стало невпроворот… А тут все питерские мои партнеры, эти начальнички, Боровиков тот же, снова в уголовщину полезли… Начали чего-то там крутить-вертеть с бензином. Слышала, наверное, как у нас тут цены прыгать стали? Просто беспредел какой-то! Ну, понятно, что недовольных много было, на заправках постреливать начали… В общем, как поется в одной хорошей песне: «Мыло да мочало, наша песня хороша, начинай сначала!»
— И ты?
— И я… Конечно! Я вижу: стреляют они, делят свои копейки. А люди, которые реально положением с бензином недовольны, напрягаются: что, мол, за беспредел? Внимание, опять же, к себе привлекают… Тут еще этот Маликов влез — совсем тухло стало в Питере. Была такая тихая ниша — питерское телевещание. Просто замечательная структура! Мы все себе квартиры сделали через это гребанное телевидение… Не отнимали ни у кого — заметь: никаких бандитских штучек! Все чинно-благородно… Ну, квартиры — это, конечно, мелочь. А все равно приятно! Маликов же эту золотую жилу — просто как песок сквозь пальцы пропустил. Налетели проглоты! Начали на куски рвать отлаженный механизм. Смотрю: все горит огнем, вот-вот, не ровен час, в Москве встрепенутся — и полетят здесь головы. Это ведь просто делается. Бац! — и статья в газете: смещен, мол, начальник УВД. Или, там, прокурор города… Граждане прочитают газетку утром, по дороге на работу, а к обеду уже забудут. У нас, скажем, головы летят одна за другой, но граждане-то этого не видят! Да-а… Вот такие дела. В общем, пришлось мне вмешаться… — Гена налил себе виски.
— И мне, — попросила Ипатьева.
— Пожалуйста! Этого говна не жалко. Вот поедем с тобой, Галька, во Францию — я тебя таким вином напою! Ты, наверное, в жизни такого не пила в Москве своей. Пятьсот баксов бутылка!
— Ну, в Москве пила я такие вина…
— Брось! Знаю я, чем в Москве торгуют. Не везут туда дорогие вещи. Кому это надо? Настоящее вино только на родине его исторической можно попробовать. Какой дурак будет вкладывать деньги в такие дорогие вещи? А потом сидеть на заднице и ждать: купят или не купят?.. Нет, это только там. Но самое в этой истории главное, Галька, знаешь что?
— Что?
— Я такую комбинацию провернул — и убрал тех, кто мешает москвичам, и их денежные потоки направил в нужное русло… И русло это, знаешь, куда ведет?
— Куда?
— Вот сюда. — Комаров сунул руку в карман пиджака и вывернул его. — Вот сюда ведет это русло! Ха-ха-ха!.. Я и фирму Боровикова под себя забрал, и телеканал этот… Там, где ты продюсер. А поскольку я, смею надеяться, поумней Гриба буду, то в скором времени поставлю дело так, что сам буду диктовать свои условия. Тому же самому Понизовскому.
Гриб-то пользовался широкой бандитской сетью, которая контролировала его объекты, и делился с этими группировками. А сам Боровиков осуществлял только общее руководство. Я же вообще все на себя замыкаю.
— И не боишься?
— Чего?
— Что тебя — как Гриба…
— Нет. Они и Гриба-то убрать не смогли. Уже отвыкли от такой работы. Для ее выполнения ищут таких, как я. А такого второго в городе нет. Ведь и Маликов, и Гриб, и еще кое-что — это все я придумал и… Считай, сделал. Но убить — хоть штука хитрая, сложная, однако это еще полдела. Нужно так все построить, чтобы следствие, общественное мнение, слухи, сплетни, та же пресса — все работали бы в совершенно другом направлении. Истинного же виновника всех этих акций — чтоб даже близко не было! Чтобы его имя даже не упоминалось в этой связи… Вот это работа!
— И ты это сделал?
— Да. Не совсем, правда, сам… Помог мне один мужичок. Представляешь — мент, капитан милиции, опер! — Комаров снова начал смеяться.
— Что с тобой? — спросила Галина.
— Не могу!.. Ой, не могу!.. Как подумаю серьезно, так смех разбирает. Извини… Ну скажи, Галя: ты вот журналист, работник, можно сказать, слова… Нет, пойми меня правильно, я не националист какой-то. Но разве можно быть честным ментом и называться при этом Борисом Ефимовичем Шульцем? А? Скажи? Капитан милиции Боря Шульц! Анекдот просто…
— Да… Как-то странно — Шульц…
— Странно-то оно странно, но этот Шульц, я его давно знаю, он и помог мне решить задачку. Я бы и сам решил. Но именно он дал мне кандидатуру — просто золотую!
— Кандидатуру?
— Ну, персонажа, которого обвинят во всех смертных грехах. Короче, на него списывают все неприятности, которые произошли с Маликовым и со всеми остальными.
— Это вот тот самый Максимов, которого все ищут? Так он не виноват? Серьезно?!
— Галя, пойми одну простую вещь: если бы он был не виноват, это была бы не работа. Это означало бы сделать все не профессионально… Одним словом — халява! А Максимов — бандит. Кличка у него Мужик. Правда, некоторое время назад он вроде как завязал. Однако что это меняет? Вершится высшее правосудие, Галя, и я — его орудие, извини за пафос… В общем, этот мой капитан, Шульц, пас его, Мужика то есть, давным-давно. По старым делам. И никак выпасти не мог. У него на этого Максимова какие-то личные обиды: то ли деньги у Шульца пропали в одной из пирамид, которые в максимовской структуре строились, под его защитой, то ли еще что… Короче, мечтал он Максимова наказать. Вот как хорошо все сошлось! Получит страшный преступник по заслугам. А авторитеты всякие, из тех, кого ты видела недавно, в «Коломне»… Ну, когда я за бензин вел базар… Они тоже много чего против него имеют. Так вот и использовали мы его для благого дела.
