по тревоге.
Посреди плаца на рваной брезентовой плащ-палатке лежал мертвый Тарас. Рядом гордо прохаживался Канарис. Из его выступления заключенные узнали, что Сало ночью пытался бежать и был застрелен лично им, Канарисом, в запретной зоне.
— Не мог Сало на рывок пойти, пурга это, — уверенно сказал друзьям Лях. — Гадом буду, Фома воду мутит.
С таким тревожным чувством он и отправился на больничку.
* * *
В палате Лешку положили не у окна, но и не у двери. Так, серединка на половинку. Воры заехали тем же вечером, но расположились в другой палате. Лешка из них никого пока не видел и мог только гадать, чью сторону возьмет сходка.
Он вышел в коридор. На полу в коридоре лежал окровавленный парень лет двадцати. Из каптерки высунулся дневальный и прикрыл лежавшего с головой грязной простыней. Так накрывают трупы. Простыня вмиг пропиталась кровью.
Лешке показалось, что лежавшее на полу тело застонало. Он не ошибся. Дневальный также услышал стон и несколько раз с силой ударил раненого ногой. По поверхности простыни пробежала судорога, тело вытянулось и затихло, теперь уже навсегда.
— Кто это? — от удивления и ужаса Лешка не сразу обрел дар речи.
— А, так, — дневальный презрительно махнул рукой, словно только что прихлопнул докучливую муху. — Ибанашка один тормозной, с тараканом в котелке. Из мужиков. Ему кореша с воли децал ганжибаса покурить подогнали, а он его толкнуть решил. А ведь это только блатным разрешается. Вот и разобрались.
— Что с ним?
— Известно — сердечная недостаточность, — усмехнулся шнырь. — Тебя-то зачем на больничку выдернули? Разборка светит? А за что?
— Гонят, что я вора убил. Только пурга это.
Шнырь изобразил сочувствие.
— Если докажешь что это, в натуре, пурга, твое счастье. А если нет, то так легко как этот, — он кивнул на покойника, — не отделаешься.
* * *
Первым вопросом сходки было коронование козырного фраера, доставленного на больничку с соседней зоны строгого режима. Это была его третья отсидка, он пользовался авторитетом и был смотрящим у себя на зоне.
Процедура посвящения в законные воры показалась Лешке чем-то средним между школьным комсомольским собранием (в комсомоле он не состоял, но на собрания ходить был обязан) и советом волчьей стаи из книжки про Маугли.
— Смотрите, урки, хорошо смотрите. Ваш приговор обжалованию не подлежит! — громко и хрипло выговаривал с кавказским акцентом один из воров.
Кандидату в законники не повезло. При безукоризненном поведении у него в биографии нашлась сомнительная страничка — то ли успел в армии неделю прослужить и только потом закосил, то ли по молодости фуфло засадил — карточный долг не отдал. Но с коронованием решили децал повременить. Следующим вопросом рассматривалось персональное дело Ляха.
В палате он увидел троих старых воров, покрытых, как индейские вожди, замысловатыми татуировками и с радостью узнал среди них Пашу Яхонта.
Следом в палату вошел Фома. Это Лешку не удивило. Паша представил Лешку, потом назвал имена воров. Это были Реваз Старый и Никодим.
Слово взял Реваз Старый.
— Уважаемый человек, — Реваз кивнул на Фому, — предъявляет тебе очень серьезное обвинение. Он считает, что ты убил законного вора Волоху Призрака. Если бы ты не успел проявить себя во всех отношениях как правильный арестант, тебе давно сунули бы пику под ребро и сбросили в сортир.
— Как Кишку? — Лешка в упор посмотрел на Фому и тот вздрогнул.
— Не перебивай, — рассердился Реваз. — Если есть что сказать по делу, говори.
Лешка встал.
— Не мог я Волоху убить, никак не мог. В ментовке я тогда обретался. А когда утром вышел, Призрака уже в живых не было. Я точно знаю, мне их эксперт сказал, что у Волохи за щекой мойка осталась. Только одна. А он всегда по лезвию за каждой щекой носил. Значит другая у кого-то в горле или на роже след оставила, если тот, конечно, не загнулся. Я думаю, если убийца жив, его по шраму искать надо.
Никодим покачал лысой головой:
— Откуда мы знаем — в ментовке ты кантовался или на воле процветал? Или мусора тебе справку состряпали?
— Дело не в том — парился Лях в тот день на киче или нет, — взял наконец слово Паша Яхонт. — Базар идет о том, завалил он законного вора Призрака или не завалил. Так вот, мы с Николой Писарем тому свидетели — Призрак незадолго до смерти отошел от дел. В прошляки подался. И мы это подтвердили малым сходом. Так что если даже Лях его и замочил, то уже не как вора законного, а как простого фраера. А за это пусть с него мусора спрашивают, если докопаются, а нам ему предъявить нечего.
Воры помолчали, обмозговывая сказанное. Наконец Никодим продолжил:
— Выходит, Фома, ты на правильного серьезного арестанта порожняк погнал? Предупреждали ведь тебя по-братски, не увлекайся марафетом. Он по мозгам бьет не хуже дубинала. Вот и довел до беды. Ты ведь не один раз короноваться пытался, да каждый раз у тебя какой-нибудь рамс выходил.
Фома такого хода не ожидал и не на шутку струхнул.
— Нет, братва, если что не так получилось, то не по злобе, а по непонятке…
— Был ли тут гнилой заход или по непонятке ты косяка упорол — это без разницы, — рассудил Реваз Старый. — Лях имеет полное право тебе предъявить. Есть возражения?
Яхонт и Никодим одобрительным ворчанием выразили свое согласие. Реваз Старый обратился к Лешке:
— По нашему воровскому закону ты, Лях, можешь спросить с Фомы за косяк как с гада или как с достойного. Выбирай, тебе решать.
Фома побледнел. На лбу его выступили капли пота. Если бы Ляха признали виновным в убийстве вора, его наверняка ждала лютая смерть. Но поскольку обвинение оказалось ложным, то и караться оно должно было со всей строгостью.
Лях медлил. Он мог тут же зарезать Фому. Больничные шныри мигом убрали бы все следы, а труп отправили бы в мертвецкую вслед за бедолагой из коридора. Он мог дать обидчику "по ушам", "заделать плотником", переведя Фому навеки в мужики, а то и в обиженку. Но Лях выбрал другой путь.
— Я хочу получить с Фомы как с брата.
Воры облегченно вздохнули. Фома подошел к Ляху и поклонился.
— Прости, братан. По непонятке на тебя наехал. Косяк упорол.
И замер в ожидании. Лях несильно, без размаха ударил его раскрытой ладонью по щеке, отчего голова Фомы мотнулась в сторону.
Фома старательно прятал глаза, но Лях на долю секунды успел перехватить его полный ненависти взгляд. Фома глянул, словно ножом ударил. Ляху стало ясно, что, рано или поздно, доброта
