Федералы с радостью согласились. Им не терпелось закрыть то ужасное дело, наплевав на всевозможные несостыковки.
По крайней мере так говорилось в письме.
Энтони Марчетти. Герой.
* * *
Я смотрела в пассажирское окно пикапа Хадсона и почти дремала, убаюканная двумя часами монотонной дороги. Справа потянулась семиметровая проволока забора под напряжением, признак того, что мы приближаемся к цели.
Лицо Хадсона было мрачнее, чем я когда-либо видела, взгляд был прикован к дороге. Мое тело внезапно среагировало на него, кровь прилила к щекам, отчего пульсация и боль только усилились. Любовь во всей своей болезненной красоте.
Я в который раз задумалась, как использовать свой крошечный отрезок времени. Десять минут. Это был максимум, который Хадсон со своими связями смог выбить для меня при подаче заявления меньше чем за сутки.
Приветственный знак над входом приглашал нас в Исправительный Центр Труди Лавонн Картер. Большинство богачей Техаса хотели увековечить свои имена в музеях и новых крыльях больниц, но покойная Труди потратила свои миллионы на этот кондиционированный, высокотехнологичный и максимально укрепленный дом для насильников и убийц. Труди верила, что Господь требует гуманного обращения со всеми своими творениями. А тысячи ее противников саркастично именовали эту тюрьму ЦТЛ. Сокращение прижилось.
Если не считать десятка снайперов на четырех угловых башнях и крыше, ЦТЛ напоминал мне мини-молл из игры «Симс». Хадсон передал наши документы у массивных стальных ворот, двое вооруженных охранников проверили багажник и заднее сиденье.
Не прошло и пяти минут, как мы оказались перед главным входом, жизнерадостным и отлично освещенным. Улыбающаяся женщина за стеклом жестом пригласила меня внутрь, напомнив консультации у маммолога. У стен стояли мягкие стулья и кушетки. Указатели гостеприимно подсказывали, как нам пройти в туалеты и залы ожидания. На черной доске мелом записывалось блюдо дня в кафетерии для посетителей, и сегодня там ждали «Жареный красный перец» и «Феттучини с курицей».
Зазвонил телефон Хадсона.
— Сэр, вы должны его выключить, — нахмурилась охранница. — Вам с ней нельзя. Я провожу вас в зал ожидания.
— Кажется, пора расставаться, — вздохнул Хадсон. — Ты готова?
Я кивнула.
— Десять минут с Марчетти, — сказала мне служащая. — Не больше. Марси проведет вас дальше.
Вторая охранница с огромными бицепсами и ароматом туалетной воды от Джей Ло провела меня по лабиринту коридоров в крошечную комнату с ширмой для переодевания и плакатом с цитатой турецкого поэта Назыма Хикмета: «И помни, жена заключенного всегда должна думать о хорошем».
Я подумала о том, сколько жен, униженных и полураздетых, посылало к черту цитату со стены, и сколько из них знали, кто вообще такой этот Назым Хикмет.
Марси старалась учитывать мои повреждения во время обыска, но я все равно то и дело вздрагивала. Она позволила мне оставить одну личную вещь: старый счет из «Волмарта», на котором я нацарапала пять вопросов-финалистов длинного списка в моей голове.
Две минуты на каждый. Чтобы со всем разобраться.
Невозможно.
Она проводила меня в маленькую белую комнату без окон, безликую и неуютную. Два стула, развернутые друг к другу, были прикручены к бетонному полу. Я задрожала, как только бедра коснулись металла сиденья. Стул был холодным, как морозильник.
Охранник в бежевой униформе стоял в углу по стойке «смирно» и игнорировал меня, словно меня вообще не существовало.
Я смотрела на стул перед собой, на кольца в полу, к которым будут крепиться его цепи, и боялась, как никогда в жизни.
Ждала.
Полная — чего? Надежды? Злости? Страха?
Всего перечисленного?
Я сосредоточилась на двери, пытаясь вызвать в себе ту девчонку, которая объезжала быков и была куда круче испуганной женщины в этой комнате. Он будет смотреть мне в глаза? Заговорит первым? Будет просить прощения? Угрожать? Скажет, что любит меня?
Мафия должна быть мертва. Это же сказка. Штамп, который так любит телевидение. А я сижу здесь, нервно притопываю ногой и жду разговора с человеком, который наверняка лично знает ребят с именами Нерв и Бэби Шэнкс, Винни Карвош и Джек Вэк.
Я выросла среди ребят по имени Саг и Даб, Бутелль и Вэйдин, Куди и Вили Перл. И могла поспорить, что Бутелль, несмотря на отсутствие трех пальцев, случайно отрезанных косилкой на ферме, мог одной рукой уложить Нерва и Бэби Шэнксов.
Дверь щелкнула. Я вернулась в реальность. Он прибыл.
Когда он вошел, ослепительно яркий в своем оранжевом костюме, закованный по рукам и ногам, в сопровождении двух вооруженных охранников, я среагировала на него так же, как реагировала на любого сильного хищника на поводке. Я замерла и застыла под его мощным темным взглядом.
Мы молчали, тратя драгоценные секунды, пока один из охранников крепил кандалы на правой лодыжке к кольцу в полу. Все это время глаза Марчетти изучали мое лицо, и в них горела ярость, напомнившая мне, в каком ужасном я состоянии.
— Я невиновен, — сказал он.
Из миллиона слов, которыми богат английский язык, он выбрал эти два, чтобы сказать их дочери, которую мог больше не увидеть, которая застыла перед ним, как маленький испуганный кролик.
Он владел даром, которого не могло отнять время. Десяти минут было достаточно.
И к черту мой список. На самом деле у меня был лишь один вопрос. Я хотела сказать лишь одно.
— Почему ты здесь? В Техасе? — Я судорожно вздохнула. — Я хочу, чтобы ты вернулся.
Он внимательно смотрел на меня.
— Я хотел дышать одним воздухом с твоей мамой. Хотел знать, что она близко.
— Джек?
— Он мешал. Будил мертвецов. Мне было несложно сюда попасть. У меня до сих пор есть связи.
Я опустила глаза и уставилась на черную полоску волос, которую разглядела между дешевым тюремным башмаком и кромкой его комбинезона.
— Теперь ты в безопасности, — сказал Марчетти. — Я убедился.
Я встретилась с ним глазами, и его зрачки, сжавшиеся в вертикальные щели, напомнили мне о медной гадюке, однажды обвившей мой сапог. Папа учил меня, остановившись в паре дюймов от гремучей змеи, которая грелась на камне, что эллиптический зрачок у змеи означает наличие яда. И нужно отступать.
— Кто убил Така? — Мой голос зазвенел, усиленный закрытым пространством и толстыми стенами.
Мне хватило секунды, чтобы преодолеть пару футов между нами, схватить его за подбородок и поднять его лицо вверх, не позволив отвести взгляд. Пальцы оказались горячими, а его кожа холодной. Между нами пульсировало электричество. Охранник подпрыгнул, возможно, удивившись, что сегодняшним источником проблем станет худенькая женщина с косой до середины спины.
Я не вздрогнула, когда надзиратель схватил меня за руку.
— Мадам, никакого контакта. Сядьте.
Он давал мне шанс исправить свое поведение.
— Ты мне должен. — Я не отпускала Марчетти и уже не сдерживалась. Кажется, те же слова говорила мне Розалина?
До меня не сразу дошел факт, что его не касались вот так уже три десятка лет. И что ему это может понравиться.
Дальше все вокруг происходило, как в замедленной съемке. Охранник дернул меня назад, рявкнул что-то в рацию, и в комнату прибежали черные человеческие муравьи.
— Я не знаю, — тихо сказал Марчетти.
Один из муравьев задел мою перевязь, и боль швырнула меня на колени.
Мой отец не шелохнулся. Но его лицо застыло маской, в которой было что-то нечеловеческое.
И я поняла.
Не будь на нем цепей, он убил бы того, кто причинил мне боль.
* * *
Хадсон заговорил только на полпути к дому.
— Помнишь тот телефонный звонок из тюрьмы?
Я вынырнула из полудремы.
— Твой библиотечный похититель вчера ночью заколот в горло заточкой из зубной щетки.
Я выпрямилась на сиденье, игнорируя боль.
— Он мертв?
— Подтверждено. По удивительному совпадению, его папаша, Аззо Кантини, вчера ночью умер во сне.
Ты в безопасности, сказал мне отец.
— Марчетти говорит, что невиновен в убийстве Беннетов, — тупо сказала я, прижимаясь лицом к окну и глядя на коричневые заросли за ним.
— Марчетти по колено в их крови, — резко сказал Хадсон. — От тех убийств выиграли все до единого гангстеры Чикаго. Кто знает, на чем еще подловили его федералы?
Он помедлил.
— Я смог отследить судьбу Джека Смита, маленького Джо Беннета. У него было дерьмовое детство в системе патронатного воспитания. Отправился в Принстон, стал стипендиатом. До последних шести месяцев занимался компьютерными программами в одной из крупных страховых компаний Хартфорда. Именно тогда он взял длительный отпуск за свой счет, заявив о семейной трагедии. Его начальник любит болтать по телефону. Как выяснилось, Смит очень талантливый программист. Никто до сих пор не знает, где он.
