Ознакомительная версия.
– И что теперь будет? – спросил звукорежиссер, разминая сигарету. – Нас не перебьют?
– Да брось паниковать, – прикрикнул на него Эльзаман. – Даже хорошо, что выйдет этот материал. А то мы удивляемся: почему это наши городские власти не имеют ни стыда, ни совести? Вот тебе и ответ.
– Все равно проголосуют за него, – пессимистично заявил звукорежиссер. – А он из нас сделает музейные экспонаты, чтобы навсегда заткнулись.
– Во всяком случае, я за мэра голосовать уже не буду, – заявил монтажер. – Яблоко от яблони падает недалеко, а тут такая яблоня…
– По-вашему, я проголосую за него? – хмыкнул звукорежиссер. – Свой голос я всегда отдаю любимому депутату – против всех. Но, кажется, меня и этой возможности лишат, ибо моего любимого депутата уберут из списков.
С тем и разошлись. Зоя не стала ждать Аристарха, поехала к себе домой. И ничего, осталась жива. Он позвонил поздно вечером:
– Зоя, ты где?
– На студии буду ночевать, – солгала она.
– Я заходил на студию, вахтер сказал, ты ушла.
– Значит, ушла.
– Зоя, как это понимать?
– Однозначно: фильм готов, твоя цель почти достигнута. Будь здоров. Да, оставь мой телефон на вахте, я оставлю там же твой.
– Зоя…
Она отключила телефон. Да, так будет проще.
На следующий день Зоя попросила соседского парнишку отвезти на студию мобильник Аристарха и предупредить там, что она заболела. Сама уже договорилась с приятельницей-врачом о больничном листе. До показа сидела дома, не отвечая на звонки. Вечером задернула шторы и легла перед телевизором. Но не балдела от лени, как раньше. Спряталась не от страха, от себя.
Последние кадры: на фоне спокойного моря и синего безоблачного неба издалека появляется точка. По мере приближения она превращается в парус. Но это не долгожданный кораблик – парус разворачивался, превращаясь в черно-белую фотографию. Ее сменяют другая, третья… Лидочка юная. Лидочка в институте. Лидочка с маленьким сыном… в магазине… на улице… Фотосессия с пистолетом дана вся. И молоденькая девушка в дверях комнаты – от выстрела она падает (это все понятно по снимкам). И жуткое лицо, когда Лидочка целится прямо в экран, на самом деле в Арика. Зафиксирована мимолетность – у Лидочки на лице страдание и ужас, как будто она переживает внезапное горе, но пистолет поднят, палец на курке. Можно сказать, символический снимок. Только не это будут ценить. Последние фотографии – Лидия Борисовна у дверей собственного института. Пожалуй, нет, Аристарх не прав, она выглядит не на шестьдесят – на шестьдесят пять. Но все равно неплохо уже для ее возраста.
Зоя посмотрела на засветившейся экран мобильника – привез соседский парнишка, он же бегал за едой в магазины, – звонил Аристарх. Она положила трубку на стол, взяла кружку с остывшим чаем, пила и думала.
Что она хочет доказать Аристарху? Самой себе не могла объяснить. Скорей всего, ничего. Наверное, не только от себя спряталась Зоя, от Аристарха тоже. Потому что есть слово «нельзя», а он забыл. Все, что он делал по отношению к Зое, – нельзя. И способ мести должен был избрать другой, во всяком случае, не подставлять Зою и тех, кто работал с ней. Да и стоило ли мстить после стольких лет? К тому же получалось, что мстит он не одной только Лидочке-Мурке… Кто способен ответить? А никто. Наверное, судить Аристарха тоже никто не вправе, а все равно внутри кололо: нельзя, нельзя. Хотя Зоя уже не знала, что и как можно.
После просмотра Константин Алексеевич опустил голову и долго не произносил ни слова. Как ни странно, в его душе обосновался покой. Но этот покой сродни смерти – есть биологическое тело, обоняние, слух, зрение, только нет чувств и желаний. Наверное, так и выглядит крах, когда ничего невозможно изменить или поправить, невозможно даже спрятаться. Оказывается, он не знал женщину, которую любил, уважал и называл матерью.
Мать была для него показательным примером, он старался подражать ей. Ее решительность, воля, ум, а в узком дружеском кругу умение превратиться в бесшабашную девчонку всегда восхищали сына. Первый фильм он посмотрел по просьбе матери утром, когда его повторяли. Разумеется, по фотографиям он догадался, что героиня фильма его мать, но не понял, чего она всполошилась. Мало ли кто в молодости не наделал глупостей? Единственное, что его разозлило, – тронули его мать, это никому не позволено даже в положительном ключе. «Документальный детектив» звучит претенциозно и не обещает положительного эффекта. Тем не менее Константин Алексеевич не придал значения ни странному фильму, ни беспокойству матери, считая себя фигурой неприкосновенной. И вдруг такое началось… То, что потребовала мать, ему показалось старческим маразмом, но он не ожидал, к чему это все ведет, не ожидал, что его мать…
– Скажи, хотя бы половина выдумки в этом есть? – спросил он с надеждой, не поднимая головы. Она не ответила, тогда он ответил сам себе: – Значит, все правда.
– Надо было заткнуть им пасть сразу, как только вышел первый фильм, – проворчала Лидия Борисовна. – Ты слабак, пеняй на себя.
– Кого их? – вздохнул он. – Девчонку-режиссерицу? Ведь ты до последнего не знала, кто за этим стоит.
– Даже не предполагала, – согласилась она и резко бросила сыну упрек: – А если бы знала? Разве ты способен на решительный поступок?
– Видимо, я не в тебя, – в общем-то согласился он.
Тяжело, будто древний старик, Константин Алексеевич поднялся, подошел к бару, налил в бокал водки, наполнив его почти до половины, и выпил залпом. Нет, легче не стало, наоборот, еще больше сдавило в груди, захотелось завыть, как голодный волк зимой.
– Скажи, почему ты это делала? – спросил он, глядя на мать, как на незнакомку, случайно встретившуюся ему.
Она не сразу заговорила, очевидно, сама только сейчас задумалась о том, о чем спросил сын. Но так только казалось. Лидия Борисовна не оправдывалась, не каялась, голос ее в тишине дома звучал ровно:
– Я не думала, что так получится. Сначала хотела расправиться только с отцом. Как же я его ненавидела… Мне было пятнадцать, но внутри меня наступила старость. А знаешь, что такое старость? Это постоянное ощущение близкого конца, который может прийти каждую секунду. Ты понимаешь неизбежность, только не знаешь, когда она заберет тебя. Тогда я поняла: есть сейчас, и ничего более, ты берешь все, что тебе попадается, даже отбираешь. И не мучаешься, потому что так делают другие. Так жил отец. Однажды дядя Федор сказал мне: «В жизни нельзя сделать подлость и при этом остаться чуточку порядочным человеком, одно исключает другое». Меня научил сделать выбор отец, я выбрала подлость. И застрелила его, когда он потерял меру, в его лице застрелив несправедливость. Мне казалось, я совершила геройский поступок, избавив близких мне людей от смерти. Но когда поняла, что милиционеры могут докопаться, кто его убил, начала спасать себя. И подложила револьвер Ирине. Она заслуживала наказания, ведь не без ее участия погибла моя мать. Я торжествовала, потому что расправилась с ними обоими.
– Ну а потом? Ты же не остановилась на этом…
– Потом прошло много трудных лет. Я забыла свой поступок.
– А такое забывается? – подал голос сын.
– В жизни много прекрасного, которое помогает забыть дурное воспоминание. И вдруг дядя написал мне об Ирине… Я поняла, что она знает, кто убил отца. Доказывать Ирина где-то там в судах мою вину не станет, а осуществит свои угрозы сама. Я поехала якобы к дяде, сняла квартиру, на всякий случай заказала финку – тогда это было простым делом, как купить пистолет сегодня. Мне предстояло встретиться с Ириной, я должна была в случае необходимости защитить себя. Недели полторы выслеживала ее, часто видела с ней Француза, выяснила о нем все, пришла к нему под видом покупательницы и купила серьги с браслетом.
– Откуда у тебя были деньги?
– Я продала мамины золотые часы еще в Ленинграде.
– А Француз тебе зачем понадобился?
– Думала, Ирина продала мамины украшения ему, но их у него не было, когда он показывал мне товар. Естественно, я хотела вернуть их. К тому же он знал, где бывала Ирина, я надеялась, мне пригодится знакомство с ним. Увидеться наедине с мачехой мне не удавалась, у нее всегда кто-то был, но однажды вечер оказался пуст, она осталась одна. Было поздно, я решила воспользоваться моментом и пришла к ней. Клянусь, не собиралась ее убивать, я хотела найти компромисс, если не примириться, то откупиться. Дядя Федор умирал, я была прописана у него. А у Ирины не было крыши над головой, я хотела предложить: отдаю тебе квартиру, а ты оставь нас в покое. Она впустила меня, но… тут же набросилась на меня. Сцепила пальцы на моем горле и душила! Только у меня было больше сил, я смогла повалить ее на кровать, изловчилась и воткнула финку ей в грудь. Поверь, у меня не было тогда выбора, а злоба рождает ответную злобу и дает нечеловеческую силу. Если бы ты знал, как я испугалась того, что совершила… За убийство полагался расстрел. Как думаешь, очень мне хотелось стать к стенке? Тогда уголовный розыск работал на совесть, я поняла: меня найдут. Из соседей никто не видел, как я вошла к Ирине, но Француз… К несчастью, в тот вечер я ошиблась – у нее был Француз. Он как раз спускался вниз, когда я поднималась к ней. Мы поздоровались. Но я же не знала, чем дело кончится! Позже, уже после всего, я поняла, что на Француза обязательно выйдут следователи, и тогда…
Ознакомительная версия.
