– Глупец! – яростно прохрипел лжеотшельник, сбрасывая с головы капюшон и являя взорам изможденное, заросшее бородой, но вполне узнаваемое лицо Шигина. – Ты сам жалкий глупец! И он еще смеет называть себя ученым-востоковедом?! Это я – я, Иван Федорович Шигин, а не ты – профессор и членкор, расшифровал и перевел сакральные надписи в храме Уносящих, – задыхаясь, воскликнул он булькающим, напоминающим сипение забитой канализации, голосом и потряс пачкой исписанных листов. – Я, а не ты, разгадал тайну посмертной жизни! Да, да! Орочская легенда не лгала – там все правда, до последнего слова. И теперь мне осталось получить только два – всего два сердца, чтобы достичь подлинного Посмертия!
Тут Иван Федорович на мгновение замолчал, прижав рукав к рассеченному длинным шрамом горлу и прожигая Горислава огненным взором черных глаз. А, отдышавшись, продолжил уже гораздо спокойнее:
– Еще два сердца… И я уже знаю, чьи они будут… – Шигин снова умолк, внимательно, как-то даже оценивающе оглядывая ученого, а потом, недобро усмехнувшись, продолжил: – Между прочим, вот ты меня тут чуть ли не мракобесом узколобым выставил, а сам-то – дурак дураком, натурально! Впрочем, сунув голову в пасть тигра, по волосам, так сказать, не плачут – сам виноват. И неужто ты всерьез думал, что я позволю какому-то… профессоришке спутать мои планы? Эх ты, простота! …Марья! Дарья! Ко мне, живо! У меня для вас – пожива!
С этими словами Шигин резко вскинул над головой обе руки, и рукава рясы сползли вниз, обнажая кисти, точнее – протезы.
Но это не были обычные ручные протезы: к каждой культе – и к левой и к правой – у него крепилась… тигриная лапа! Лапы выглядели очень натурально, только когти, пожалуй, длиннее настоящих, тигриных, да к тому же – стальные и, по всему, острые как бритвы.
– Господи Иисусе! – поразился Костромиров. – Вы, посмотрите, Шигин, в кого вы превратились! Просто Фреди Крюгер! Вами только детей пугать – ликантроп какой-то, оборотень…
Отвлеченные этим зрелищем, друзья не сразу расслышали подозрительное шуршание у себя за спинами. А когда услышали и обернулись, то обнаружили, что со стороны двери, перекрывая отход, к ним мелкими шажками подкрадывается бабка Марья с вилами наперевес. Снабженные тремя заточенными до блеска зубьями, вилы были насажены на короткий черенок.
В это же время занавеска, отделявшая горницу от прочих помещений, отлетела в сторону, и внутрь широко шагнула бабка Дарья – в кожаном переднике и с треугольным, хичкоковским тесаком в руке; передник и лицо Дарьи были запачканы чем-то темным, при этом она не переставала флегматично жевать. Поняв, что обнаружена, старуха набрала в грудь воздуху и с силой плюнула прямо Гориславу под ноги. Опустив глаза, тот с отвращением разглядел, что это откушенный человеческий палец!
– Чур, мне ляжки, – заявила Дарья, освободив рот.
– Ну уж нет, ляжечки мои! – возразила Марья, облизываясь. – Твои в прошлый раз были.
– Не ссорьтесь, сестры, – произнес Иван Федорович увещевательным тоном, – тут вам обеим, натурально, хватит, все ваше. Только сердечки не вздумайте трогать. Потому что – кесарю, так сказать, кесарево, а слесарю слесарево… Ну… с богом!
Бабка Марья наклонила корпус вперед и, ускоряя мелкие, семенящие шажки, ринулась на Пасюка. Тот взвизгнул, но не растерялся и спрятался Костромирову за спину. Однако с другой стороны к нему уже долговязо шагала Дарья, занося над головой жуткий тесак. Пасюк снова не оплошал и нырнул под стол.
– Хо, хо, хо! – проскрежетал Шигин, царапая когтями воздух.
Горислав еще не успел решить, как ему защищаться от атаки сумасшедших старух, а тут вдруг единственное в горнице окно со звоном разлетелось, и внутрь просунулась охотничья двустволка; с разрывом в секунду грянули подряд два выстрела; первый – разнес голову бабке Марье, второй заряд картечи угодил в грудь Дарье, но по пути задел керосиновую лампу, которая, разлетевшись, залила горящим керосином раскрытую книгу, бумаги, часть стены и рясу Ивана Федоровича. Мигом превратившись в подобие пылающего факела, Шигин с тигриным ревом запрыгнул на стол и бросился на Костромирова. Тот едва успел отскочить в сторону, а Иван Федорович, промахнувшись, грянулся об пол и принялся кататься, пытаясь сбить пламя.
Это как раз ему удалось, когда в избу, на ходу перезаряжая двустволку, вбежал Антон Егорович. Шигин вскочил на ноги и, по-медвежьи подняв руки над головой, пошел на них, со свистом рассекая воздух саблевидными когтями. Старый охотник без лишних раздумий вскинул ружье и вколотил оба заряда прямо в грудь лжеотшельника. Ивана Федоровича отшвырнуло обратно через всю столешницу, он приложился о стену и медленно сполз вниз.
Огонь тем временем, пробежав по столу, перекинулся на занавески и не собирался останавливаться на достигнутом.
– Все, аннулировал я твоего колдуна, профессор, – мрачно резюмировал Егорович, поворотившись к обомлевшим приятелям, – факт!
– Спасибо, Антон Егорович, – с чувством поблагодарил Костромиров, – но, однако ж, как вы догадались?
– Как догадался-то? Так и догадался… Почуял давеча неладное, вот и пошел за тобою следом. Потом, смотрю – и Пасюк туда же; ну, думаю, ладно, погляжу, чего это они тут удумали… Только в избу за вами заходить не стал, а присел подле окошка-то, ну и… услыхал весь ваш «приятный» разговор… Да чего вы оба уставились на меня, ровно на лешака? Велика невидаль…
Костромиров с Пасюком действительно, округлив глаза, смотрели… только не на старика-охотника, а на то, что происходило за его спиной. А происходило там вот что: Шигин, который по всем законам природы должен был уже кипеть в аду, вместо этого поднялся во весь рост и сейчас, скрестив руки на развороченной двойным залпом груди, со зловещей ухмылкой наблюдал за ними. Охотник, заметив наконец, что товарищи смотрят вовсе не на него, обернулся и, увидав то же, что и они, аж отшатнулся.
– Поганский царь! – выругался он, безуспешно пытаясь перезарядить ружье; руки его заметно тряслись. – Ж-живуч, нехристь…
– Глупые, ничтожные человечишки, – со скрипучим смешком просипел Иван Федорович, – ваши жалкие ружьишки бессильны против меня. Теперь уже бессильны… Неужто вы и впрямь надеялись так вот просто со мною разделаться? Букашки! Воши земные!
– Он что у вас, пуленепробиваемый? – спросил Пасюк, отчего-то шепотом и обращаясь почему-то к Костромирову.
– Возможно, бронежилет? – предположил Горислав Игоревич. Но чувствовалось, что и он пребывает в растерянности.
– Хе, хе, хе! Недоумки! – продолжал между тем сыпать обидными эпитетами воскресший отшельник. – Тупыри! Я есмь…
Договорить он не успел, потому что в этот момент в избу с грозным рычанием ворвался охотничий волкодав.
– Ату его, Белка! – обрадовался Егорыч. – Ужо тебе, поганский царь…
Но псу и не требовалось специальных команд – оскалившись, он прыгнул прямо на лжеотшельника, норовя вцепиться тому в горло.
Шигин резко выкинул вперед левую руку и одновременно с силой одержимого, наотмашь, ударил правой – и вот уже располосованное собачье тело бьется в смертных конвульсиях у его ног.
– Белочка! Бельчонок! – воскликнул охотник, кидаясь к истекающему кровью псу. Но отшельник лишь махнул рукавом рясы в его сторону, и точно тугой поток воздуха отшвырнул старика прочь, а ружье, которое тот так и не успел перезарядить, выпав из его ладоней, полетело на пол. Он было снова бросился вперед, но Костромиров удержал его за плечо.
– Белке уже не помочь, Антон Егорович.
Тот остановился и пробормотал потерянно:
– Этого я и боялся…
– Чего? – не понял профессор. – Чего боялись?
– Древнее зло вернулось на землю, – отвечал старый охотник, бессильно опуская руки, – не сладить нам с ним теперь…
– Хо, хо! Ты угадал, старик, – с глумливым смешком согласился Шигин и, приосанившись, добавил уже без тени веселья: – Аз есмь Уносящий сердца! И теперь… теперь я унесу… я пожру ваши сердца!
– Да он обезумел совсем! – ахнул Горислав.
Не обращая внимания на разгоравшееся у него за спиной пламя, Иван Федорович широко раскинул руки и, обведя всех тяжелым, как кувалда, взглядом, внятно, но с каким-то жутковатым волчьим подвыванием зашипел:
– Неб Нехеххх, Неб Ш-ш-ш-у-у-у… х-хеди х-х-хепер Саххх!
При первых же звуках его голоса странная истома охватила присутствующих, как если бы из них разом выкачали половину жизненных соков. Костромирова прошиб обильный пот, а сердце ни с того ни с сего принялось биться с пулеметной частотой! Посмотрев на товарищей, он обнаружил, что и они стоят с болезненно сморщенными лицами, и тоже – мокрые, как утки.
Даже воздух в помещении, казалось, загустел и одновременно точно наэлектризовался.
– Что за байда? – прошептал Пасюк, дергая Горислава за рукав. – По-каковски он трендит?
– Похоже на древнеегипетский, – нахмурился тот и добавил: – Ни в коем случае не смотрите ему в глаза – он нас гипнотизирует!
