Сергей Громов кинул взгляд в небеса, усмехнулся и более медленно произнес:
– Божьи законы знаешь? Не возжелай жены ближнего своего! А кто возжелает, приведи его на болото и… а там уж как Бог распорядится.
– А как насчет «не убий»? Про этот закон ты забыл?
– А кто сказал, что я буду тебя убивать?
– Доиграешься ты, Сергей, – оскалил зубы Юрий, – Господь тебе по носу даст за такое!
Надо же, какой бесстрашный. Он – маленький мальчик – даже поразился его смелости и дерзости. Молодец дядя Юра. Однако сам дрожал как осиновый лист, боясь пошевелиться и быть замеченным. И страсть как хотелось узнать, что будет дальше. Что это вообще его отец задумал?
Однако в следующее мгновение вся лихость слетела с дяди Юры. Ружье отца и его суровое выражение лица не сулили ничего хорошего.
Юрий сглотнул и горячо заговорил:
– Слушай, Сергей, да что ты, в самом деле? Ты уже давно с Машей не живешь. Так чего ты бесишься? Она свободная женщина и никакая тебе уже не жена! Так чего ты дуришь?
– Восемь лет грешишь!
– Что?
– Восемь лет, говорю, ты грешишь. А тогда она еще моей женой была. И как ты думаешь, к чему я клоню…
Юрий выжидающе молчал, с испугом смотря на своего карателя.
– К тому, что Виталик не мой сын, видать…
– Да что ты такое несешь! – возмутился Юрий. – Да твой он сын, с чего ты взял!..
– Чутье мне подсказывает. Смотрю я на него и… не вижу в нем своей крови, как чужой мне. И спасибо, колдунья одна глаза мне открыла… Теперь-то мне все стало понятно. Ладно, она баба… что с нее взять, но ты!..
Он сидел, съежившись в зарослях орешника, и не верил своим ушам. С каждым услышанным словом его встряхивало, словно кто-то толкал его в спину.
«Как так?.. Не может быть! Отец – не его отец! И неужели он убьет дядю Юру?..»
Юрий вдруг выпрямился, стукнул себя в грудь и громко произнес:
– Вот что я тебе скажу… Уж не знаю, поймешь ты меня или нет… Люблю я ее! Больше жизни люблю! Клянусь тебе!
– Лю-у-убишь? – удивленно протянул охотник.
– Люблю! Жизни не было без нее!
– И не будет.
Юрий сжал кулаки.
– Мне на колени перед тобой встать? – выкрикнул он. – В грязи валяться? Чтоб ты смотрел и радовался? Да что ж ты за человек такой, Громов?
Ни один мускул не дрогнул на лице охотника. Он стоял и продолжал хладнокровно целиться в свою жертву.
Юрий снова вцепился в осину.
– Не имеешь права со мной так поступать! Тебя ж за убийство судить будут!
– А кто узнает?
– А-а… понятно! Вот поэтому ты и привел меня сюда, в лес, подальше от посторонних глаз. Смелости-то не хватит убить меня на глазах у всех, а? Скажи! Трус ты, Сергей! – Угол его рта нервно задергался. – А почему тогда Машу сюда не привел? Или я один грешил? И она, получается, виновата перед тобой! Суди нас вместе, раз такое дело!
– Еще раз назовешь ее по имени – выстрелю! Что же ты женщиной-то прикрываешься, сволочь приезжая! А говоришь, любишь! Слюнтяй ты, Юрий! И если кто из нас трус, так это ты! – В голосе Сергея Громова впервые что-то промелькнуло, похожее на ненависть.
– Ну давай, стреляй! Что же ты медлишь? – психованно закричал Юрий. – Раз я такой грешник, трус и вообще… Стреляй же, чего стоишь…
«Нет, он не выстрелит! Пожалуйста, только не стреляй! Не надо!» – парализованный от страха Виталик, еле живой, сидел в зарослях орешника, не веря, что все это происходит наяву.
– Да успокойся ты, не буду я стрелять, – спокойно произнес Сергей Громов и даже опустил ружье. Юрий Мирошников, не отрываясь, с безумной надеждой смотрел на него. – Пожалуй, ты прав. Не виноват ты. Она тебе голову вскружила. Знаю. Она может… Так что, может, ты и дело говоришь, ее наказать надо, а вовсе не тебя.
«Нет, только не мама!»– чуть было не выкрикнул он, но горло сковало спазмом, тело совсем не слушалось, а сердце, как говорят, ушло в пятки.
В повисшей тишине свистнула и затихла, будто устыдившись, лесная птица.
Юрий стоял на коленях, глядя перед собой. Руки повисли плетьми. Он оцепенел и, казалось, уже лишился жизни. Но вдруг он поднял голову, взгляд у него совершенно переменился.
– Нет, Сергей Иваныч, – почти спокойно сказал он, – не виновата она ни в чем. Я ее увидел и ума лишился. Прохода ей не давал, как магнитом меня к ней тянуло. Ведь ты ж… Ты ж чурбан бессердечный, костолом бесчувственный. От тебя тумака скорее дождешься, чем ласки… А она женщина! Понимаешь ты это? Нет, не понимаешь! Ей нежности нужны были, ласка и забота. Вот я и дал ей то, чего у нее не было. Ни при чем была она: как я ее обхаживал, ни одна бы не устояла.
Сергей Громов с опущенным ружьем постоял в задумчивости.
– Ладно, вот как поступим. Не буду я в тебя стрелять, да и не собирался. Это так, для устрашения. Да и правду хотелось от тебя услышать. – Он на некоторое время замолчал, словно о чем-то раздумывая. – Судьбу твою пусть Бог решает, а не я. Я вообще вмешиваться не буду ни при каких обстоятельствах. Чего ты на меня уставился? Ты лучше за спину себе глянь.
«Неужели обманет и выстрелит прямо в спину! Нет, не надо!..»
Мирошников осторожно обернулся. В глубь болота строем уходили тонкие кривые серые стволы.
– Между ними тропа, – пояснил Громов. – Но тропа хитрая: то есть, то нету. По ней можно болото насквозь пройти. Сюда я тебе не дам выбраться. Сунешься в мою сторону – стрелять буду. А так у тебя есть шанс. Если выведет тебя Бог, значит, такова его воля.
Юрий стоял в нерешительности, опасливо смотря на болотную тропу.
«Давай же, иди! Ты сможешь!» – От напряжения он даже сжал свои маленькие кулачки, отчего
