Нет!.. Нет!
На меня сыплются земля и камни. Камни барабанят по ковру… Я чувствую страшную тяжесть.
Выпустите меня! Выпустите!!!
Он ушел. Снова тихо. Темно и сыро.
Наступает первое утро после моих «похорон». Приходит строитель в ярко-желтом жилете и белой пластмассовой каске. Заливает бетон – прямо на меня. Я уже ничего не вижу, но чувствую, будто я внутри чего-то. И это что-то окружает меня. Не земля и не бетон. Там тепло и влажно… и бьется… будто у кого-то в сердце…
Эсме, дрожа, обхватывает себя руками. Ингрид смотрит в зеркало на стене напротив. Женщина бледна, взволнована, но в ее глазах заметна и искорка гордости.
– Хорошо, Эсме. Теперь представь себе большое улыбающееся, веселое оранжевое солнце вдалеке. Оно становится все больше и больше, все ближе… все теплее и теплее. Улыбка все ярче… и радостнее. Почувствуй его тепло. Протяни к нему руку.
Девочка вытягивает руку вперед.
– Почувствуй его у себя на руках, на ногах, – продолжает Ингрид. – Почувствуй, как расслабляются мускулы.
Эсме ерзает на диване.
– Тепло. Приятно… спокойно. Тебя несет течением… Мягко-мягко… Почувствуй диван под собой, как он поддерживает тебя… Тебе ничто не грозит.
Эсме открывает глаза и потягивается. Садится и смотрит, прищурившись, в зеркало. Зевает. Улыбается.
– Молодец, – говорит Ингрид. – Думаю, на сегодня хватит.
Лоис, двигаясь, как в замедленной съемке, выключает камеру и монитор. В комнате тихо. Я смотрю перед собой не мигая, чувствую, что вот-вот потеряю сознание, и усилием воли заставляю себя дышать. Глотки воздуха перемежаются тихими всхлипами.
Брайан плачет, закрыв лицо руками, вытирает нос рукавом рубашки. Лоис подает ему платок из коробки на столе, затем достает еще один – для меня.
Она думает, я плачу, потому что поверила словам Эсме, но я не верю. Я плачу, потому что с Эми действительно произошло что-то похожее. А Эсме опять все выдумывает – о том, как умерла моя дочь. Обо мне.
Хочется, чтобы Брайан протянул руку и обнял меня, но боюсь, что я распадусь тогда на тысячу осколков. Но взгляд его действует так же.
– Она приходила домой, – шепчет мой бывший муж. – Эми приходила домой. Рассказать тебе… об этом… А ты… ты… отправила ее обратно на площадку… к нему.
Я подскакиваю. Он грохает кулаком по столу, а потом падает на него и рыдает.
– О чем ты думала?! – кричит он. – Как ты могла? Оттолкнуть ребенка, когда она просила о помощи?
Я хочу обнять его за плечи:
– Брайан, я…
Он отскакивает от меня, шатается и падает на пол:
– Не подходи ко мне, ты… чудовище!
Отползает в угол и сидит там сгорбившись, раскачиваясь из стороны в сторону.
– Брайан, пожалуйста! Как ты можешь думать, что это правда? – кричу я. Пытаюсь встать, но ноги подкашиваются, и я падаю обратно на стул. – Что тут есть хоть слово правды? А тем более то, что она приходила домой и я не стала слушать, когда она рассказывала… такое. Это все ложь! От первого до последнего слова. Как ты не понимаешь?
Смотрю через стол на Лоис. Вид у нее взволнованный, настороженный. Женщина содрала с ногтей весь лак, и кожа вокруг них кровоточит.
– О господи, – стону я, сжимая кулаки. – Неужели вы тоже ей поверили?
– Ну, – говорит она тихо, не глядя мне в глаза, – некоторые детали выглядят… убедительно.
– А, значит, у вас есть доказательства, что Эми приходила домой? – кричу я. – Свидетели? Запись камеры наблюдения?
– Нет, но если она пролезла между прутьев в заборе, как она говорит…
– Как Эсме говорит!
Лоис кивает:
– Как Эсме говорит, то камера над воротами ее все равно бы не зафиксировала.
– О боже! Ушам не верю! – Я протягиваю к ней руки, ладонями вверх, умоляюще.
Лоис склоняет голову набок:
– Эсме права еще кое в чем.
– В чем же? – с вызовом спрашиваю я.
– Машина Палмера действительно была зеленой. Это мы проверили, когда пытались восстановить детали происшествия.
– Совпадение, – говорю я. – Или догадка.
– И то, как умерла Эми. – Лоис листает свои записи. – Мы еще ждем официального заключения о причине смерти. Это нелегко установить по прошествии такого времени, но первоначальная экспертиза не выявила признаков травмы или насилия. Так что удушье весьма вероятно.
– Или удушение.
Молчание.
– Или удушение, – произносит наконец Лоис. – Должна сказать, в каком-то смысле это выглядит правдоподобно, но с другой стороны… – Она смотрит в потолок и качает головой.
– На самом деле все просто. – Я сверлю ее взглядом. – Любой настоящий следователь сразу бы во всем разобрался. Дане было известно больше, чем она рассказала в своих воспоминаниях, и она поделилась этим с Эсме. Вот и весь секрет.
Лоис поднимает брови и вздыхает:
– Я думала об этом. Возможно, конечно, но…
– Но – что?
– Дана боялась Эсме, боялась ту, кем ее считала. Слишком боялась, чтобы заговорить с ней прямо и заставить вспомнить то, что она хотела забыть.
– Насколько нам известно. – Я откидываюсь на спинку стула, скрещиваю руки на груди и смотрю на нее с вызовом.
– Насколько нам известно, – неохотно соглашается Лоис.
Брайан перестает раскачиваться и поднимает взгляд. Глаза у него красные и мокрые.
– Но… как же то, что Эсме рассказала Бет и о чем Дана вообще не упоминала?
Я изумленно поворачиваюсь к нему:
– О чем именно?
– Ну… Дана ведь не говорила о том, как Эми ужалила медуза в Занте и я помочился ей на ногу, чтобы нейтрализовать ожог? Или о том, как она скатывалась на роликах в переход возле «Слона и замка». А про то, где мы жили, пока не поженились? И разбитое зеркало в ванной… Помню… Ты сказала, что разбила, когда там убирала.
– Тогда и разбила! Нечаянно!
Мысли лихорадочно мечутся у меня в голове.
Вспоминаю о других несоответствиях. Я тысячу раз перечитывала азбуку Даны и все равно проглядела недостающие детали. Там есть и другие пробелы, понимаю я. Откуда Эсме узнала о том, что я пью именно черный кофе и что раньше ела грейпфруты на завтрак? О том, как Эми хотелось, чтобы от ветрянки у нее были не пятна, а полоски, как у Багпусса? Раньше я не обратила на это внимания, ослепленная гневом, горем и смятением.
– Это означает вовсе не то, что ты думаешь. Не то, что Эсме – это Эми. Фактически это доказывает, что я права и Дана действительно рассказывала Эсме об Эми. Выходит, она с самого начала знала, что случилось с нашей девочкой. А значит, и Эсме знала!
– Тогда выходит, что все показания Даны – ложь, – медленно произносит Лоис, что-то записывая. – Я не знала об этих несоответствиях. Нужно было сказать нам раньше, Брайан.
Он качает головой:
– Я сам не знал, что знаю. Только что осенило, когда мы стали искать не то, что есть, а то, чего не хватает.
Лоис откашливается и обводит кружком недавнюю запись.
– Вообще-то, я не уверена, что Дана в чем-то солгала. Подумайте. Зачем бы она стала так подробно рассказывать обо всей своей жизни, о дружбе с Эми, о насилии над ними и так далее, но упустила бы такие важные детали? Она прямо заявила, что хочет рассказать все, что знает. Думаю, что и рассказала. Девушка была в отчаянии, ей хотелось загладить вину перед Эми. Если бы она знала все, то и выложила бы все начистоту. Это же был ее последний шанс получить прощение за то, что все это время молчала.
– Это просто догадки, – резко говорю я.
– Нет, это расследование, – отвечает Лоис. – А кроме того, Дана наверняка ненавидела своего деда. Она рассказала бы все до мельчайших подробностей, все, что могло бы доказать его вину. Если бы то, что она рассказала, было неправдой, Бишоп вообще не стал бы признаваться, тем более с такой готовностью.
Брайан кивает:
– Итак, мы вернулись к тому, с чего начали. Единственное объяснение, откуда Эсме известно, что случилось с Эми, – она та, за кого себя выдает. – Муж смотрит на меня, и глаза его горят от ненависти. – А значит, мы должны поверить и тому, что она приходила домой, и тому, что ты просто сбежала и спряталась в ванной. Как ты могла? Ты же мать! Не могу поверить… Газеты были правы с самого начала: смерть Эми на твоей совести.
– Нет!
– Да! – Палец, которым он тыкает в меня, похож на кинжал. – И все эти годы изображала из себя мученицу. Убитая горем мать в тоске заламывает руки. Только для того, чтобы скрыть собственную вину.
Он останавливается, переводит дыхание. И застывает с широко раскрытым ртом. Потрясенный. На лице все явственнее проступает понимание.
– Ты… – шепчет он. – С тобой было то же самое?
– Что – то же самое?
– То, что Бишоп делал с Эми.
Кажется, моя голова потеряла связь с телом и мотается из стороны в сторону сама по себе, сначала едва заметно, потом все быстрее, отчаяннее. Я хлопаю ладонью по столу и вскакиваю:
