До "Инженерной" я добралась быстро. И почти сразу же подъехал Алексей на темно-красных "Жигулях". Я проголосовала — он остановился.
— Здравствуйте, Алексей.
— Добрый день, Анна Георгиевна.
— У меня тут для Бориса Олеговича документы. Сможете сразу передать?
— Без проблем.
— И еще… — Я замялась — вдруг стыдно стало. Но, в конце концов, это же он меня о слежке предупредил! — За мной опять следят! Теперь женщина. Молодая, симпатичная… Проклятый Манохин никак не успокоится…
— Описать можете?
Я попробовала. Как могла, оценила возраст, внешность. Но больше всего о походке помнила. И о сумке этой распроклятой.
Алексей слушал, не перебивая. Запоминал.
— Хорошо, Анна Георгиевна. С этим я разберусь. Куда вас отвезти? На работу?
— Давайте на работу.
И через десять минут я входила в знакомый подъезд, заранее предвкушая, как порадую сегодня Диму результатами похода в прошлое.
* * *
Алексей ехал, не торопясь, и покачивал головой. И как это у баб мозги устроены? И глаза тоже.
Все ведь Лера делала правильно. Иди догадайся, что Анне Георгиевне именно её сумка приглянется! Насчет походки можно понять — Лера тренированная, оно всегда видно, как ни прячь. Да, походка и осанка…
Жалко, но придется девушку кем-то заменить. А может, и к лучшему, что Анна Георгиевна сама заметила. Мог и кто-то другой обратить внимание, а это уж вовсе ни к чему. Ладно, пускай отдохнет. Свою часть она отработала отлично, пора менять, пока ей не приелось — внимание притупится…
* * *
Я поднималась по ступенькам на наш первый этаж, вспоминала разговор с Алексеем о слежке — и вдруг представилось, как иду вечером с работы, а в самом низу, уже возле двери во двор, которая вечно закрыта, потому что на пружине, и до которой не достает свет с лестничной клетки, меня кто-то поджидает… Все! Пускай Димка бубнит что хочет, а "Вальтер" я у него из ящика с инструментами утащу и буду носить с собой!
Глава 37. Алиби есть, алиби нет
Пятнадцатого, уже почти перед обедом, Белецкий принес Кучумову списки кразовских водителей. Трудолюбивый Хитройван для облегчения работы все упорядочил: сперва пустил тех, кто в ночь с пятого на шестое работал на метростроевских перевозках, потом — тех, что работали вообще по городу, под конец тех, которые в тот день не выезжали, во всяком случае, по документам. Мало того, он ещё отметил птичками кавказские фамилии.
Кучумов читал, скользя по строчкам сверху вниз карандашом, на некоторых фамилиях останавливался.
— Саакянц… Габуния… Абакарилов… Газдюк… Ну, елки-палки, и фамилии попадаются! Только это ж явный хохол, на черта он птичку поставил?
— Тебя посмешить хотел, — невозмутимо объяснил Белецкий (и, между прочим, попал в точку: хитер был Вячеслав Кимович, знал, пускай лучше начальство смеется, чем ругается).
— Янопуло — это грек, зачеркнем птичку… Бабаджанян… Ероян… Убирия… Абдурахманов, Гайнутдинов — ну, это Туркестан…
— Или Дагестан, — заметил Белецкий.
— А сам Арсланов откуда? — поинтересовался Дмитрий Николаевич.
— Из Чураева. Местный разлив. По паспорту — русский. Имеет право, мать русская…
Кучумов буркнул что-то невразумительное и продолжил чтение выбранных мест:
— Былда, твою мать… — Перешел к последнему списку. — Хучуа… Яичный — так это ж у меня сосед по лестничной клетке с такой фамилией! Джаникян… Сулейманов… Наврузов… Давыборщ, Вчерашний — слушай, их на КрАЗы что, специально по фамилиям отбирают?
— Ну, Николаич, ты же Ивановых и Савченко пропускаешь, — мягко заметил Виктор Витальевич.
— Сароян — это писатель есть такой, американский, — отметил Кучумов.
— Американский? Они и там есть?
— Армяне — как евреи, по всему миру есть. Жордания… Ведмедеря… А вот этого проверь особо, помню, совсем несусветное дело было — у частных лиц змей воровал, скажи, чтоб посмотрели инициалы в архиве… Сергуладзе… Авалиани… Арсланов… Темиркулов… Погоди-погоди! Арсланов?
Белецкий вздохнул:
— Навряд ли, Николаич. Он и не работал в тот день, видишь отметку — на техобслуживании стоял.
* * *
На всякий случай Арсланова Максуда Ибрагимовича, 13–56, все же засекли на подъезде к заводу ЖБК с горой щебня в кузове. Дали выгрузиться, но сразу за воротами завернули, отобрали руль и повезли на том же КрАЗе в Фабричный райотдел. В наручниках. Правда, не били, даже посматривали с интересом.
Дежурный лейтенант не дал опомниться:
— Вы работали пятого ноября вечером?
— Пятого? Это какой день был?
Лейтенант заглянул в настольный календарь под стеклом.
— Вторник это был, вторник…
— А-а, работал — только днем. На ремонте.
— А на линию не выезжали?
— На линию я только вчера выехал, коробку менял. Первый раз за месяц выехал — и на втором рейсе колесо пробил! Внутреннее! Два часа провозился, ничего не заработал, а сегодня — вы с линии сняли!
— Может быть, вы подменяли кого-нибудь из товарищей, на чужой машине выезжали?
— Не выезжал.
— А нам сообщили, что вас видели за рулем около девяти часов вечера на проспекте Независимости, — закинул удочку лейтенант.
— Мало ли что люди болтают…
— Вблизи того места, где погиб мэр…
Арсланов вскочил:
— А-ах! Плюньте тому в глаза, кто так говорит! Совсем подлый человек! Будете таких слушать, они вам скажут, что это я мэра ударил и три раза вперед-назад переехал!
— А может, так и было? — вкрадчиво поинтересовался лейтенант. — Кто может подтвердить, что вас там не было в это время?
Максуд сморщился, посмотрел в окно. Вздохнул:
— Вы можете.
— Я?!
— В вытрезвителе я был, с шести вечера и до одиннадцати утра шестого. Позвоните, проверьте.
— Как же так — в вытрезвителе? Вы же, извиняюсь, мусульманин, вам Аллах запретил пить.
Арсланов пригладил усики, улыбнулся на тридцать два зуба.
— Аллах сказал Мухаммеду, Мухаммед в Коране записал — нельзя пить вино. А про самогонку в Коране ни слова не написано! — Опять вздохнул: Какой я теперь мусульманин… У вас тут всему научишься, скоро сало есть начну.
Лейтенант вступился за родину:
— Лучше сало есть, чем в людей стрелять!
Задержанный его поправил:
— Лучше сало есть, чем чтобы в тебя стреляли…
Снова вздохнул. Вздохнул и лейтенант — изобразил человеческое сочувствие. Снял трубку, позвонил в вытрезвитель. Тамошние бюрократы рылись минут десять в своих книгах — понятное дело, праздники все-таки прошли, списки длинные — наконец ответили:
— Был такой. Асланов Максим… не-е, Максуд Ибрагимович, шестьдесят девятого года рождения. Поступил пятого в восемнадцать десять, вышел шестого в одиннадцать…
— Фамилию повторите! — оживился лейтенант.
— Ас-ла-нов! — прокричал вытрезвитель по слогам.
— Вас понял, спасибо!
Лейтенант, очень довольный, поднял на арестанта прищуренные глаза:
— Все верно, был там в это время Максуд Ибрагимович — только не Арсланов, а Асланов!
— А я и есть не Арсланов, а Асланов. Права посмотрите, паспорт посмотрите.
Лейтенант опешил. Кинулся смотреть — действительно…
— А-а… а почему же в путевом листе Арсланов?
— А я не знаю, почему в вашем городе везде меня пишут Арсланов. Совсем дикие люди, простую фамилию запомнить не могут. Закривидорога могут, Кривохлобыстенко могут, а Асланов не могут!…
* * *
Валера с утра подсунул диспетчерше Зине шоколадку, и она по дружбе выписала ему путевку на Кацаповку — там дальность ездки всего два километра, а водитель, сами понимаете, получает не за километры, а за тонны. На самом деле Валере больше нравилось возить песок с Тракторной дорога хорошая, машин мало, светофоров почти нет. Заработок в конце концов так на так выходит, а устаешь меньше. Но ему надо было повидать Ричарда.
Под экскаватором следом за ним оказался 13–34, кое-как выпихнутый из ремонта. Водитель на нем сидел новенький, первый день в колонне. Пока экскаваторщик лазил на стрелу — трос у него на блоке заело, что ли, новенький подошел к Валере, представился:
— Крюков, Аркадий. — Протянул пачку "кэмела": — Закуривай.
Валера покачал головой, вытащил свои.
— Слушай, ты ж Костылин Валера, да? Мне диспетчерша посоветовала за тобой следом поездить, поучиться, говорит, умеешь ездить и зарабатывать, не возражаешь?
— Езди, секретов в этом деле нет, полдня поездишь, сам все поймешь. Главное — не сиди прямо на хвосте, держись на расстоянии, чтобы под светофором меня в зад не поцеловал. Тормоза-то тебе хорошо сделали?
Крюков засомневался:
— Так если я буду держаться на расстоянии, меня тут же обгонят и назад отожмут, а?
Валера улыбнулся:
