Но помимо этого еще оставался открытым вопрос с той женщиной, что, возможно, в какой-то степени руководила действиями несчастной бомжихи Нюрки, которая, не исключено, ее же стараниями и превратилась в шахидку-смертницу. Однако в данной ситуации можно было обрести ясность лишь после допросов самого Масленникова и выявления его криминальных связей в обеих столицах, особенно по медицинской части. А также и после того, как бравые питерские чекисты под руководством Ивана Мохова выйдут из странной спячки и отыщут тех братков из «псковской» бригады, которые увезли Нюрку и клички которых уже назвал им на допросе хозяин кафе «Бодрость» господин Нефедов Сергей Степанович. Только вот что-то они все ни мычат ни телятся. А может, просто не хотят, чтобы с ходу развалилась их собственная, удобная во всех отношениях, «чеченская версия»? Ведь под это дело многое можно было списать. Да, поди, уж и постарались, и не одну тихую «зачистку» провели, и хвосты свои подобрали, а тут вдруг — раз, и на тебе! Большим конфузом, однако, запахнет. Особенно в глазах своего же бывшего коллеги. Вот и тянут, сопротивляются очевидным фактам.
Впрочем, если так рассуждать, можно далеко зайти. Ну, например, предположить, что тех братков давно уже и взяли, и хорошо допросили, а теперь просто не знают, что с ними дальше делать. Оставлять в свидетелях или тихо убирать? И пока сами для себя этот кардинальный вопрос не решат, будут игнорировать и прямое указание заместителя генерального прокурора — все допросы задержанных по данному делу производить в его присутствии либо при непосредственном участии Гоголева.
На этой последней версии настаивал Гоголев, хотя сам же недавно обещал Меркулову не катить бочку на чекистов. Но у него именно с Моховым всегда были несколько натянутые отношения, при том что Виктор Петрович вообще старался с фээсбэшниками не конфликтовать. Да оно как-то уж сам собой получалось, традиционно, что ли.
Константин Дмитриевич морщился, но в глубине души почему-то верил интуиции своего заместителя в следственной группе. Однако не жаловаться же президенту на то, что чекисты его не слушаются: раз не слушаются, значит, сам и виноват.
Но к этой проблеме ничто не мешает вернуться позже. Главное— не прозевать теперь Масленникова и опять же даже на пушечный выстрел не допустить к нему чекистов. Получается, все оперативные действия придется проводить в глубокой тайне. Видимо, поэтому и не ринулся сломя голову Виктор Петрович по всем адресам, где мог находиться Вампир, а послал по ним своих собственных, верных сотрудников — установить тщательное и жесткое наблюдение и немедленно сигнализировать при обнаружении объекта, чтобы затем действовать быстро и решительно. Бывали уже случаи, и не такие редкие, к сожалению, когда соперничающие «конторы» предпочитали самым решительным образом «избавляться» от подобных объектов, лишь бы не подпускать к ним «соседей». Почему же сейчас может быть у них сделано исключение? Тем более что именно на Максиме Масленникове, судя по всему, «завязано» очень многое, да к тому же чрезвычайно опасное для некоторых лиц высшего государственного эшелона. И, значит, опять же кое-кому вполне могла прийти в голову весьма трезвая мысль, что рисковать своим положением не стоит. Проще избавиться от головной боли. Резонно, ничего не скажешь.
Вот примерно в таком духе и объяснил Гоголев огорченному Поремскому свою тактику. «Важняк»-то был сразу уже готов мчаться, стрелять, задерживать, допрашивать и так далее. Ну хорошо, а если объект в данный момент отсутствует по всем трем адресам? А если он вообще проживает по четвертому, нам еще неизвестному? Да он же после такой дружной и громкой акции, в которой будут задействованы практически все спецслужбы, просто исчезнет! Или у одной из этих «служб» вдруг сработает чувство самосохранения, и объект неслышно уберут. Окончательно концы утопят. Нет, действовать надо только наверняка.
Он, кстати, дал указание своему оперативнику, который охраняет Дарью Калинову, организовать ей справку от врача, что она заболела, простудилась, ей прописан строго постельный режим, и чтоб в театре все узнали, что она лежит в постели и кашляет. И ничего там у них без нее не случится, все равно лето и спектаклей нет. А ревизию атласных панталон и балетных пачек можно провести и позже. Зато не исключено, что Максим, с его-то характером и необузданным темпераментом, клюнет на это дело. Нет, Дарья — не подсадная утка, конечно, но... немного в этом роде. А в ее охране можно не сомневаться. Впрочем, если у Владимира есть в этой связи свои сомнения либо подозрения — да мало ли какие мысли могут вдруг посетить молодого человека, когда он знает, что у постели его дамы, извините за выражение, денно и нощно дежурит посторонний мужчина во цвете лет и в самом, что называется, соку? — то никто не станет возражать, чтобы и Поремский тоже подключился к ее охране. А что, может, так оно будет и сподручнее?
Г оголев хитро улыбался, но Владимир принял предложение за дружескую шутку и не обиделся. А в самом деле, уж не ревнует ли он Дашку? Это ж ни в какие ворота! Ой, а ведь, кажется, ревнует...
И пока «мэтры» вот так подшучивали и подначивали «молодежь», случилось происшествие, которое показало, что именно Виктор Гоголев как в воду смотрел, а не Владимир Поремский с его богатым воображением. И, собственно, оно, это событие, и отпустило все тормоза, которые еще сдерживали Константина Дмитриевича дать отмашку для всеобщей облавы. Не любил он все-таки половинчатых дел и вынужденных кардинальных решений, которые чаще грешат излишней самоуверенностью и избыточным темпераментом исполнителей, нежели являются следствием холодного рассудочного анализа руководителя операции либо его штаба. Отсюда, кстати, и проистекают всевозможные срывы, за которые потом приходится оправдываться, ссылаясь то на недостаток исходных данных и вообще фактического материала, то на срывы и ошибки оперативных работников, то на утечку информации, а то и на все, вместе взятое.
Произошло же следующее.
Как и договорились, Дарья Петровна позвонила в дирекцию театра и совершенно осипшим голосом сообщила о своей совершенно неожиданной болезни, свалившей ее в койку, заместителю директора Сысоеву. Тот и отреагировал вполне в духе своего сволочного характера. Заявил, что болеть в такую погоду, когда к тому же в костюмерном цехе проходит важнейшая годовая инвентаризация, может только крайне безответственный человек. И вообще болеть Дарья Петровна вполне может и за свой счет, не ставя об этом в известность администрацию, достаточно только ее заявления об уходе со службы по собственному желанию. Претендентов на освободившуюся должность с достаточно высокой зарплатой у него — пруд пруди. Но предупредил также, что всю недостачу, которая, несомненно, будет обнаружена после окончания ревизии, отнесут на ее счет, о чем и оповестят, но уже в судебном порядке.
Слушавший этот разговор по отводной трубке Федор Евгеньевич Седов, оперативник уголовного розыска, которого предварительно тщательно проинструктировал, как себя вести, сам Г оголев, сделал Даше знак рукой, чтобы она промолчала, и включился в разговор.
— Слушай сюда, Сысоев, — грубым, будто прокуренным, голосом начал он. — Ты свой базар, пацан, брось. Сказано тебе — больна, значит, так и есть. И не вякай про своих прен... прет... мать твою, претендентов. И про недостачу не зарывайся. Ты в Комарове усадебку с дачей купил, на чье имя записал, а? Забыл, падла? Так я напомню. Слушай и запоминай, сучья душа. Болеет телка. А кто спросит, так и отвечай. И не базлай с чужими лишнего. Без дачи останешься. И без своего блядского языка. Усек? Вот так.
Он опустил трубку, закончив «содержательный разговор», и с улыбкой взглянул на изумленную Дарью, которая ожидала, видимо, любой помощи, но никак уж не такой. И когда она, даже с некоторым страхом, спросила: «Зачем же вы так?» — ответил:
— Не берите в голову, Дарья Петровна, все уже согласовано. И под жестким контролем. А этого вашего начальничка мы давно знаем. Он же к вам из торговой сети пришел, а там за ним длинный хвост до сих пор тянется. Но, как известно, не вечно веревочке... Разберемся. А вы пока отдыхайте себе. Только напоминаю еще раз: захотите куда позвонить — предупреждайте. Если же сюда станут звонить, трубку поднимайте, но молчите, пока я не дам сигнала, что можно разговаривать, ладно? Это тоже для контроля.
— И что, так теперь долго будет? —ужаснулась она.
— Пока оперативная надобность не отпадет, — просто сказал он и подмигнул.
Его предупреждение оказалось не лишним.
Не прошло и часа, как раздался первый звонок. Повинуясь жесту Седова, Дарья подняла трубку одновременно с ним и стала слушать. Но звонивший молчал. Молчала и она. Седов показал рукой, и она положила трубку на место.
