оставались образцом элегантности. Девочки доходили до Ист-Ривер, где начинались опасности, которых так боялась Марджори Рейнхарт.
Разумеется, когда Грейс выросла, она много раз бывала в Гарлеме. И в этом не было ничего необыкновенного, во всяком случае, в те дни. Во-первых, тут она училась в магистратуре Колумбийского университета (принадлежность к Лиге плюща освобождала эту местность от описанного выше правила Девяносто шестой улицы). И здесь же она как консультант проходила интернатуру в приюте для женщин на Сто двадцать восьмой улице.
На Сто пятьдесят девятой улице состоялась премьера жуткой пьесы, в которой мать одного из приятелей Генри сыграла настолько экспериментальную роль, что значилась та просто как «женщина». На спектакль Грейс пошла вместе с Генри и Джоной, когда ребята еще дружили. Джонатану очень нравился ресторанчик «У Сильвии». Грейс никогда не разделала этой его страсти, но все же ему удавалось иногда затащить туда ее и Генри, и тогда они заказывали неизменные тушеные свиные отбивные с макаронами.
Между прочим, очень даже многие их знакомые все же остановили свой выбор именно на домиках из бурого песчаника в этом районе, который прежде казался таким опасным и непопулярным. Здесь за цену послевоенной клетушки в Верхнем Ист-Сайде можно было приобрести трехэтажный довоенный особняк с садиком менее чем в десяти минутах ходьбы от метро. Сейчас тут располагался даже офис компании «Браун Харрис Стивенс».
Тем не менее когда машина начала спуск, у Грейс все внутри инстинктивно сжалось от волнения.
Оставь надежду, всяк сюда входящий.
Оказалось, что здание двадцать третьего полицейского участка напоминает взорвавшийся кубик Рубика в основном бежевого цвета. Когда Грейс провели внутрь, а затем по коридору вниз и вбок в отдельный небольшой кабинет, детектив О’Рурк только усилил сюрреалистическое впечатление, предложив Грейс выпить стаканчик капучино. Она чуть не улыбнулась.
– Нет, благодарю вас, – отозвалась Грейс, едва не выпалив «лучше рюмочку виски», только вот и виски ей сейчас тоже не хотелось.
О’Рурк отправился за кофе для себя, а Мендоза поинтересовался, не нужно ли ей в туалет. Это предложение Грейс тоже отклонила. А они всегда такие вежливые? Но тут она заметила, как он смотрит на часы. Неужели ему все это успело надоесть? После этого полицейский записал время в блокноте.
– Мне понадобится адвокат? – спросила она.
Детективы переглянулись.
– Не думаю, – ответил О’Рурк. Теперь они оба что-то записывали. Один выводил длинные строчки в стандартном блокноте с отрывными страницами, другой заполнял какой-то бланк. Несколько секунд Грейс наблюдала, как поднимается пар от их бумажных стаканчиков с кофе.
– Миссис Сакс, – совершенно неожиданно произнес Мендоза, – вы удобно устроились?
Он что, совсем спятил? Как ей может быть здесь удобно? Конечно, нет. Грейс поглядела на него с некоторым неодобрением и заявила:
– Да, разумеется. Только я сбита с толку.
– Понимаю, – кивнув, согласился полицейский. Если только она сейчас не ошибалась, этот кивок вместе с безучастным выражением лица, а также тон его голоса, мягкий и даже чуточку мелодичный, – все это являлось результатом тренинга, который обязательно проходят все будущие психоаналитики. Это ее только взбесило. Но ей стало совсем плохо, когда он добавил: – Для вас, должно быть, это сильное потрясение.
– Я даже не знаю, что вы имеете в виду под словом «это», – призналась Грейс, посмотрев на одного полицейского, затем переведя взгляд на другого. – Что «это»? Я же сказала вам, что совершенно не знала Малагу Альвес. И мне очень жаль, что ее… – Что? Грейс лихорадочно соображала. Как же теперь закончить предложение, которое начато так глупо? – Что ее… ей был причинен вред. Это просто жутко. Но что я здесь делаю?
Полицейские переглянулись, и в этот момент Грейс поняла, что сейчас они словно обмениваются мыслями. Они давно знали друг друга и прекрасно понимали без слов. Теперь они разошлись во мнениях, но вскоре один из них все же одержал победу.
Им оказался О’Рурк. Он подался вперед, положив локти на стол, и спросил:
– Миссис Сакс, где сейчас ваш муж?
У Грейс перехватило дыхание. Она покачала головой, глядя на них. Они казались ей какими-то экзотическими животными, и она совершенно не понимала, что им от нее нужно.
– Я ничего не понимаю. Я думала, все это как-то связано с тем, что случилось с миссис Альвес.
– Совершенно верно, – ровным тоном подтвердил Мендоза. – Еще как связано с миссис Альвес. Поэтому я снова спрошу вас: где же ваш муж, миссис Сакс?
– Я полагаю, мой муж никогда даже в глаза не видел миссис Альвес.
– Так где же он? В вашей квартире на Восемьдесят первой улице?
– Что? – Грейс удивленно уставилась на полицейского. – Нет. Конечно же нет.
– А почему «конечно нет»? – удивился О’Рурк. В его голосе слышалось совершенно искреннее изумление.
– Ну… потому что… – Потому что, если бы Джонатан находился в квартире, она не провела бы последние двадцать четыре часа, охваченная болезненным страхом. Она бы точно знала, что он там. Она бы многое не понимала, но зато знала бы, где он. Но Грейс, разумеется, не могла дать им таких объяснений. Ведь все то, что сейчас происходило с Джонатаном, с ними обоими как супружеской парой, не имело к полицейским никакого отношения. И вместо этого Грейс произнесла: – Потому что… С какой стати ему сейчас быть в квартире? Я же сказала вам, что он на медицинской конференции. А если бы он сейчас находился здесь, в городе, то был бы на работе. Но его здесь нет.
Оба полицейских нахмурились. О’Рурк сложил губы трубочкой и чуть наклонил голову. Свет от лампы наверху отразился на его лысине.
– А работа его где?
Он произнес это как-то очень уж осторожно, словно боялся дойти до кульминационного момента. В этом было что-то жестокое, но в то же время в вопросе чувствовалась и некая жалость к женщине. Тем не менее фраза прозвучала так ядовито, что Грейс невольно вздрогнула. Оба полицейских молчали и смотрели на нее в ожидании ответа. Они оба сидели в куртках, хотя в комнате – Грейс только что почувствовала это – было достаточно жарко. Что это? Они умышленно не снимали верхнюю одежду? Или в городе, как правило, в помещениях всегда очень жарко? Сама Грейс сняла пальто и, свернув его, уложила на колени, где оно сейчас и высилось неровной горкой. Она крепко прижимала его к себе, как будто оно могло от нее убежать. Ей было жарко. Иначе она не стала бы его снимать, потому что, снимая пальто, ты как бы даешь понять, что намереваешься задержаться. А ей не хотелось задерживаться тут ни секунды
