Ознакомительная версия.
Тело Уильяма напряглось, как сталь, он крепко стиснул мои ладони.
— Хьюго одурачил не только тебя, но и меня. Я считал его своим другом.
Несмотря на солнце и теплый шерстяной плед, меня бьет озноб.
— Я поняла, что у доктора Николса все это время было очень удобное положение, — говорю я. — Кто лучше психиатра знает, как довести человека до безумия или самоубийства? О подробностях врачебного приема моей сестры я знала только с его слов.
— Вы сделали вывод, что доктор Николс в самом деле пытался довести Тесс до суицида?
— Да, а когда ничего не вышло, несмотря на садистские пытки, доктор Николс ее убил.
Неудивительно, что он так казнил себя за то, что проглядел послеродовой психоз, и упорно декларировал свою профессиональную непригодность; потеря репутации — сущие пустяки по сравнению с обвинением в убийстве.
Мистер Райт бросает взгляд на одну из пометок, сделанных раньше.
— Вы сказали, доктор Николс не входил в число тех, кого вы подозревали в записи колыбельной, верно?
— Да. Я полагала, что у него нет мотива преступления и… — я делаю короткую паузу, — считала его плохим врачом, но глубоко порядочным человеком, который признал свою серьезную ошибку.
Я по-прежнему дрожу от холода. Мистер Райт снимает пиджак и накидывает его мне на плечи.
— Я поняла, что Тесс догадалась о фальшивом эксперименте, и за это он ее убил. Все сошлось.
«Все сошлось». Эта фраза звучит так гладко, словно вставлен последний кусочек пазла, и получилась законченная картинка, словно металл не вспорол нежную кожу и на землю не пролилась алая кровь.
* * *
Мы молча стояли посреди твоего крошечного садика. Я заметила, что зеленые побеги на некогда мертвых ветках вытянулись еще на несколько сантиметров, что они полны жизни, а в миниатюрных тугих бутонах до поры заключены пышные летние цветы.
— Думаю, надо позвонить в полицию, — сказал Уильям. — Хочешь, я сам?
— Пожалуй, к тебе отнесутся с бо́льшим доверием. Ты не поднимал ложную тревогу и не впадал в истерику.
— Хорошо. С кем я должен говорить?
— С инспектором Хейнзом. Если его не будет, попроси соединить тебя с сержантом Финборо.
Уильям взял свой мобильник, набрал номер, который я ему продиктовала, и спросил инспектора Хейнза.
Пока он излагал полицейскому все, чем только что поделился со мной, я испытывала непреодолимое желание наорать на доктора Николса, жестоко избить его, даже прикончить, и от этого мне почему-то становилось легче. Наконец-то мой гнев и ярость обрели мишень; теперь я могла метнуть гранату, которую так долго сжимала в руке, нацелив на источник угрозы, и после броска ощутить свободу и облегчение.
Уильям нажал кнопку отбоя.
— Инспектор попросил нас приехать в участок, только ему нужен еще час, чтобы собрать руководство.
— Ты имеешь в виду, он просил подъехать тебя.
— Прости, Би, но герой появился в последний момент. Почти как американцы во Второй мировой.
— Ну если по справедливости, то все-таки мы победили благодаря им.
— Поедем вместе. А пока я рад, что у нас есть немножко времени побыть наедине.
Уильям протянул руку и осторожно убрал с моего лица прядь волос. А потом поцеловал в губы.
Меня охватили сомнения. Могу ли я хоть ненадолго сойти со своего крутого горного склона или преодолеть жесткие моральные рамки, установленные тобой? Я пошла обратно в квартиру, Уильям последовал за мной. Обернувшись, я поцеловала его. Я ловила момент, проживала от первой до последней секунды, ведь он мог оказаться совсем недолгим. Если твоя смерть чему-то и научила меня, то именно этому — минуты счастья слишком дороги, чтобы их терять. Я поняла ценность настоящего, ведь это все, что у нас есть.
Уильям раздел меня, и я сбросила свою старую оболочку, обнажила всю себя. Цепочка с обручальным кольцом уже не висела на его шее. И когда я прохладной кожей ощутила жар тела Уильяма, все мои страховочные тросы оборвались.
Мистер Райт достает из бумажного пакета бутылку вина и два пластиковых стаканчика — их он взял в офисе, в автомате для воды. Как это похоже на него — всегда проявлять заботу и предусмотрительность. Он наливает мне вина, я залпом осушаю стаканчик. Наверное, не слишком благоразумный поступок, однако мистер Райт никак его не комментирует, как не комментировал и мое признание о том, что я переспала с Уильямом. Мистер Райт не выносит оценок, не судит, и за это я ему крайне признательна.
Мы лежали в твоей кровати. Из окна падали косые лучи утреннего солнца. Прислонившись к плечу Уильяма, я пила чай, который он для меня приготовил, и старалась растянуть удовольствие. Кожа еще хранила нежность его прикосновений, и, понимая, что скоро придется покинуть постель и вернуться в обычный мир, я вспомнила Джона Донна, укоряющего Солнце, «старого дурачину», за то, что светило велит ему оставить возлюбленную. Просто удивительно, насколько это стихотворение сейчас подходило мне.
* * *
Вино на короткое время оживляет кровь, мне становится теплее.
— Уильям пошел в ванную и заглянул в туалетный шкафчик, где нашел пузырек с таблетками и больничной этикеткой. Это был фенциклидин. Пузырек стоял там все время. Уильям сказал, что некоторые наркотические препараты запрещено продавать на улице, однако закон разрешает врачам выписывать их пациентам в лечебных целях.
— На этикетке значилось имя врача, выписавшего рецепт?
— Нет, но Уильям сказал, что полиция без труда вычислит доктора Николса по больничному реестру лекарств. Мне стало стыдно. Идиотка, я даже не подумала, что наркотик может находиться на виду, преспокойно стоять на полке. Он ведь был там все это время.
Извини, я начинаю повторяться. Мне все труднее соображать.
— А потом? — спрашивает мистер Райт.
Мой рассказ почти закончен. Собрав последние силы, я продолжаю:
— Мы вышли из квартиры вместе. Накануне Уильям пристегнул свой велосипед цепью к ограде на другой стороне улицы, однако теперь не обнаружил его на прежнем месте. Велосипед украли, оставили только цепь. Уильям взял ее с собой и еще пошутил, что раз мы идем в полицию, то заодно можем заявить и о краже велосипеда.
Мы решили не ползти через пробки на такси, а пройти пешком через Гайд-парк. Завидев перед воротами парка цветочный киоск, Уильям предложил принести цветы к месту твоей гибели и направился к цветочнице.
Пока он выбирал букет, я отправила сообщение для Каси, всего два слова: odcisk palca. Она поймет, что я наконец оставила свой «отпечаток пальца», знак любви.
Вернулся Уильям с двумя букетиками нарциссов.
— Ты говорила, это любимые цветы Тесс. Желтый пигмент в нарциссах помогает спасать зрение детишкам.
Я была удивлена и растрогана, тем что он запомнил эти слова.
Уильям обнял меня, мы вошли в парк. Я словно бы слышала, как ты поддразниваешь меня. Ну да, я страшная лицемерка. Понимаешь, я знала, что отношения с Уильямом не продлятся долго, что он не уйдет от жены. В то же время я сознавала, что это не сломает мне жизнь. Я испытывала не гордость, но облегчение. Наконец-то я освободилась от прежней себя — от той, которой уже не была и не хотела быть. В душе у меня пробились тоненькие ростки надежды, и я дала себе слово, что позволю им расти дальше. Выяснив обстоятельства твоей смерти, я получила право посмотреть вперед и даже осмелилась представить свое будущее — будущее без тебя. Два месяца назад в этом самом парке я сидела на снегу и оплакивала гибель младшей сестры среди голых, безжизненных деревьев, а сегодня здесь царят смех, веселье, пикники, шумные игры и буйство зелени. То же место, но пейзаж совершенно иной.
Возле туалета я сняла с нарциссов целлофановую обертку, чтобы они выглядели как с домашней клумбы, и положила цветы у двери. Внезапно у меня в голове что-то щелкнуло, и память непрошено подала мне знак — точнее, указала на пробел.
— Я ведь не говорила тебе о нарциссах и о том, почему Тесс любила желтый цвет.
— Разумеется, говорила. Поэтому я их и выбрал.
— Нет. Я рассказывала об этом только Эмиасу и маме.
По большому счету я вообще почти ничего не рассказывала Уильяму о тебе, да и о себе тоже.
— Должно быть, ты узнал это от самой Тесс.
Зажав букет в руке, Уильям шагнул ко мне.
— Послушай, Би…
Я попятилась.
— Не смей называть меня Би!
Он приблизился и грубо втолкнул меня внутрь туалета.
— Он закрыл дверь и приставил мне к горлу нож.
Мой голос срывается от прилива адреналина. Да, Уильям разыграл звонок инспектору Хейнзу. Наверное, насмотрелся «мыльных опер» — в больничных палатах их крутят с утра до вечера, я помню это еще со времен болезни Лео. Возможно, Уильям почувствовал себя загнанным в угол, а может быть, я просто слишком увлеклась и ничего вокруг не замечала. Мистер Райт, как всегда, воздерживается от комментариев по поводу моей вопиющей легковерности.
Ознакомительная версия.
