— Ну ни хрена себе! С какого перепугу? — Лицо Валета враз стало пунцовым.
— Именно, Игорь Петрович, как раз с перепугу. С вашего перепугу! Кондрат требовал от Гусли пятнадцать лимонов! Если тот соглашается выплатить — признает тем самым себя стукачом! Не соглашается — Кондрат его, как стукача, и застрелит! Если вы заплатите оба, это будет считаться не откупным и не признанием какой-то там недоказанной вины! Вы, друзья Александра, просто оказываете ему посильную финансовую помощь после выхода из тюрьмы! Именно так друзья и делают, разве нет?
— На какую сумму ты предлагаешь нам облегчиться? — деловито и уже более спокойно поинтересовался Поляк.
— Конечно, о пятнадцати миллионах тебе, Саня, лучше забыть. Таких денег для тебя ни у кого из нас нет. Даже на миллион не мылься. Получишь с обоих по сто штук. Деньги для этих гавриков небольшие, в масштабах Донбасса — вообще тьфу, но тебе в самый раз. Не надо больше банки грабить. Кстати, это еще не все…
— Стоп! — Валет поднял руку. — Мы, значит, даем ему на бедность по сто косарей, миримся, а ты не играешь?
— Скажи спасибо, Игорь Петрович, что я с вас не беру процент за услуги переговорщика. Они дорогого стоят, между прочим. Хорошего посредника поискать надо.
— Спасибо, — хмыкнул тот.
— Будь здоров. Теперь дальше. Саня получает долю в бизнесе твоей, господин мэр, семьи. Вместе с долей у него будет официальная должность и офис. Придумаешь «крышу» на месте. Организовать все надо оперативно, местные выборы уже даже не на носу, а на переносице. Ты, как я уже говорил, идешь на выборы по партийным спискам. Придется поработать со здешним избирателем. И тут Саша тебе поможет.
— Я не рублю в политике ни хера, — отозвался Кондрат.
— И не надо! Твоя задача, Александр, независимо от должности, которую ты формально займешь, состоит в том, чтобы в нашем с тобой родном городе, на всей территории Новошахтерского района, а по возможности и у соседей на то время, пока идет активная предвыборная гонка, ни одна подлюка ни в кого не выстрелила. Даже петарды на Новый год я бы запретил. Кривую преступности, Саша, надо максимально опустить.
— Ты, дядя Жираф, нормальный язык подзабыл, я смотрю, — усмехнулся Кондратенко. — Это всегда называлось «поставить смотрящего». Ты меня за деньги Гусли ставишь смотрящим по нашей территории, я так понимаю?
— Понимай как хочешь, для меня главное — чтоб дело делалось. А дело не только в ограничении беспредела, пускай даже временного. Благополучный регион, Саша, должен дружно голосовать за ту политическую силу, которую представляет кандидат, гарантирующий благополучие. Так что полномочия… как ты говоришь, смотрящего расширились. Ну, это я позже объясню. — Большой вздохнул, словно сбросил на пол тяжелый мешок. — Теперь хоть вы осознали, что натворили, когда начали стрелять почем зря друг в друга?
Он перевел взгляд по очереди на всех троих. Поляк обреченно, не дожидаясь особого приглашения, свинтил пробку с коньячной бутылки, налил себе почти полную рюмку, отсалютовал ею Шеремету — твое, мол, здоровье! — и выпил, сразу же закашлявшись: мэр Новошахтерска не привык пить, тем более вот так, залпом, пускай даже рюмка небольшая.
— Я чего-то не понял, депутат. — Тон Валета насторожил Большого. — Гусля ладно, он, допустим, вломил Кондрата, должен хоть как-то платить…
— Никого я не предавал! — с явно лишней пафосной нотой в который раз выкрикнул Поляк. — Это не я, сколько можно!
Но Шеремет даже не взглянул на него.
— То дело прошлое, братан. Меня другое парит — я-то во всех этих разборках каким боком? Почему я обязан Кондрату бабки платить? И какого черта, депутат, ты Гуслю куда-то там продвигаешь, а я остаюсь, где сидел, типа, у твоего величества в тылу?
— Игорь, если ты сам пока не понял, я объясню тебе позже. — Большой говорил с ним как с непослушным ребенком. — Деньги, которые я настоятельно рекомендую тебе выплатить Саше, считай штрафом. Компенсацией за моральный ущерб.
— Ему?
— Мне! — выкрикнул Большой и, тут же сбавив тон, повторил уже спокойнее: — Мне, идиот. За то, что я вожусь тут с вами, мирю вас и терплю игры в ковбоев. Кондрат, тебя мое предложение устраивает?
— Я должен при этом пожать им обоим руки? Даже Гуслику? — уточнил Кондратенко.
— Обязательно. И не потому, что так хочу я, а потому, что дальше нам всем делать одно дело, как раньше.
— Тогда я против. Со стукачами ручкаться западло. Деньги, так и быть, возьму, делать буду что скажешь, даже вот с Валетом замирюсь, все-таки дал он мне джазу красиво, по-мужски. А вот с Аркашей, извините, пока проблемы.
Наступившую затем паузу нужно было чем-то заполнить. Большой кожей почувствовал, как заходит в тупик на ровном, казалось бы, месте.
— Это не обсуждается, Кондрат.
— Обсуждается, Жираф. Хочешь договариваться — давай, я и это отыграю обратно. Пожму этому стукачку руку, даже обниму и выпью с ним на брудершафт, только пускай он признает свою вину. И заодно скажет, зачем он тогда меня продал, почему именно меня, с кем договаривался…
— Саша, сколько раз еще тебе говорить — НЕ Я ЭТО! Коротко замахнувшись, Поляк швырнул рюмку о стену, и от звука, с каким она разлетелась, Шеремет вздрогнул, как от взрыва гранаты.
— Аркадий, мы договорились: скажи, что он хочет, и претензий к тебе ни у кого из нас не будет, — строго велел Большой. — Наоборот, я тебе спасибо скажу, что не меня ты тогда продал.
По ту сторону стола Поляк казался сейчас загнанным в угол и зажатым там намертво.
— Колись, Гуслик, — подбодрил Шеремет. — Отпущение грехов получишь заодно.
— Пора, Аркадий. — Кондрат, обращаясь к нему, выглядел донельзя серьезным.
За их спинами послышался звук быстрых шагов, и дверь в кабинет распахнул, не постучав, Максим Неверов.
— Господа, у нас проблемы! — заявил он, показывая собравшимся предмет, зажатый в правой руке.
— А то я не знаю! — отозвался Шеремет. — Что там такое?
— Вчера здесь, в доме, были посторонние. Женщины. Мне Короб сейчас проговорился.
— Кто? — Брови Большого удивленно подпрыгнули вверх.
— Ну вас, мужики! Парочка шлюх, Шульц подогнал, он вчера с сегодня перепутал, — объяснил Валет.
— Герман Шульц, к вашему сведению, не может этого подтвердить. Его телефон не отвечает. А я звонил шесть раз. По словам Короба, три девушки пошли с вами в сауну, одна, старшая, осталась в зале внизу. Так?
Большой не сводил глаз с непонятного предмета, который им всем показывал взволнованный Неверов.
— И что? — Шеремет теперь тоже почувствовал неладное.
— Вот. Это самодельный «жучок». Под столом внизу прилепили. Та женщина оставалась без присмотра минут двадцать. Я должен проверить кабинет.
Сунув коробочку с присоской в руку ошарашенного Большого, он, точно зная, где надо искать, подошел к столу, присел, заглянул под него, провел рукой по столешнице, ничего не увидел, встал, даже не попросил Поляка, а отдал ему распоряжение:
— Гляньте со своей стороны.
Тот послушно пошарил, где сказали, что-то нащупал, даже попытался оторвать.
— Есть? — спросил Большой, все еще не веря до конца.
— Есть, — пробормотал Поляк.
— Убью! — рявкнул Шеремет.
— Кого? — на удивление спокойно спросил Кондрат.
— Значит, так. — Неверов бросил найденный предмет на пол. — Не знаю, кто нас слушает, только уже услышали. Скрывать, что мы нашли «жучки», нет смысла. Думаю, радиус действия небольшой, если сейчас бойцы выдвинутся — найдет. Я распоряжусь, а вы будьте тут пока.
Не дав никому опомниться, начальник охраны крутанулся на каблуках и вышел, оставив дверь открытой. Через несколько секунд все уже услышали, как он приказывает своим парням взять оружие, открыть ворота и сесть по парам в две машины.
Все произошло так стремительно, что никто из четверых не сдвинулся с места, не осознал в полной мере, что же делать дальше, как себя вести. Однако в следующее мгновение со двора донесся шум въезжающей машины, загремели выстрелы, с которыми слились крики.
Не сговариваясь, Валет с Кондратом первыми бросились вниз. Кондратенко — к своему оружию, оставленному на столике в зале, а Шеремет на ходу подхватил пистолет с подоконника, где его, спрятанного за цветочным горшком, никто и не заметил. Большой чуть погодя поспешил за ними, кивнув при этом Поляку, и тот суетливо выбрался из-за стола, свалив при этом еще какую-то рюмку.
Пока четверка спускалась вниз, стрельба во дворе прекратилась.
А когда Игорь Шеремет и Александр Кондратенко с оружием в руках двинулись к выходу, дверь широко распахнулась от удара ногой и навстречу им, сжимая пистолет, шагнул Виктор Хижняк.
Не такой уж и неприступной оказалась эта крепость.
Начерченный Мариной план и ее подробный рассказ о доме, который предстояло атаковать, только подтвердили слова майора Шубина: единственная сложность состояла в том, что на штурм пойдут только двое. Возможность участия Марины в переломной, по общему мнению, операции Хижняк отмел сразу, никак не комментируя принятое им решение. «Ты свою работу сделала», — ограничился он короткой фразой, и молодая женщина сначала даже, разнервничавшись, выбежала из комнаты, хлопнув дверью. Но вскоре вернулась, извинилась за свой поступок, больше к вопросу о своем участии не возвращалась и только поздно вечером, когда Шубин наконец ушел, сказала Виктору как бы между прочим: «Вообще-то, Хижняк, ты часто ведешь себя, как козел. Только я и правда не представляю себя принцессой-воином, прыгающей через заборы».
