— Только духи, — кивнула Инга на маленькую кожаную сумочку. — В следующий раз непременно прихвачу коньячок, — вреда от него не будет.
— Умная ты баба, Ингушка! И красивая — словно не прошли годы… — Он сосредоточился. — Сколько мы с тобой отмахали, а?
— Четверть века.
— Ты что! — Валентин погрустнел. — Неужели все и вправду минуло? Вдруг отсюда не выйду? Говорят, тлеющее воспаление легких, обострился бронхит. А я не верю! Боли в спине жуткие… И все колют что-то, колют, а я сплю, сплю… — Промелькнувший в глазах Валентина страх сменился надеждой. — Как поправлюсь, в Гнесинку на преподавание пойду.
— Хорошая идея. Ты классный вокалист, Валь. Такого тембра, диапазона и в Италии поискать…
— Ну ты чувствуешь хватку развитого капитализма!? — Оживился Бузыко. Все уши прожужжали — Доминго, Каррерос, Паваротти… И там они и здесь! Уж и не знают, куда сунуть! Умеют они звезд лепить… Да с такими бабками можно и две октавы взять… Но ведь я не хуже пел, Ин? — Подавляя кашель, больной прикрыл лицо платком.
— Лучше, Валь. Это все знают. — Инга нарочито бодро принялась наводить порядок на тумбочке, где стояли пузырьки, чашки, блюдечко с обкусанным печеньем, пакеты йогурта и сока. Она не хотела видеть, как Бузыко плачет. Не его это, бабника и жизнелюба, дело. Не умел Валька Бузыко нюни распускать.
— Аппетита нет, представляешь? — Бодро высморкался Валентин. — Раньше от кормушки за уши не оттащишь, а теперь и холодильник забит, и тумбочка… Понимаешь, думал, — осточертело петь. Ну, что угодно, хоть сортиры привокзальные чистить, только на сцене в хоре не толкаться. Меня ж из второго состава давно выперли. На подпевках держали. А я не мог! Не мог смотреть, как Лешка мою партию поганит! Вижу, напрягся он весь и вот-вот от натуги на си-бемоль лопнет. А меня тянет, ну прямо как толкает кто: выйди, Валька, покажи класс… Вышел однажды… И выпивши был не особо!
— Скандал?
— Куда там, — хуже. На генеральной дело было. Я такого петуха пустил до сих пор в жар бросает.
— Ерунда! Бывают конфузы и похуже. У меня в «Спящей красавице» трико сзади поехало. Я не заметила знаков Петьки, моего партнера, так и дотанцевала. Страшно вспомнить. Думала, больше никогда на сцену не выйду…
— Инга… — Влажные пальцы Валентина сжали её руку. — Я жить хочу. Так много ещё не спел… Оказывается, я петь любил, а думал… зарплату отрабатываю, тарификацию… Как же теперь, а?
— Я тоже забыла, как пуанты завязываются. А ничего — существую.
— Внуков не ждешь? У меня — двое. Вчера старшего приводили, семи лет. Кем, говорю, будешь? Он отвечает: «как папа, мафиозом»… Отличные пацаны… У меня все мальчишки, а я девочку хотел.
— Тебе ж, Валя, детишки всегда обузой были.
— Так ведь, человек меняется, жизнь свою переоценивает. На иные… Он снова закашлялся, — на иные места ценности расставляет… Мои мушкетеры, когда я от жены ушел, вначале меня презирали — большие уже были. А теперь вот — фрукты носят, ананасы, киви. Если, говорят, надо, мы тебя в Америку лечиться отправим… — У Вали опять задрожали губы и глаза стали растерянные. — Может, Инга, такое оно и есть, счастье?
«А счастье-то ушло. Ушло незамеченным. Оно было совсем недавно, ещё вчера, когда ты ныла над своими грошовыми бабскими проблемами. Идиотка!» Сказала себе Инга, всерьез задумавшись о случившемся.
Все началось с гибели Лешковского. Так на пленке рушится здание, в фундамент которого заложили динамит: что-то слегка дрогнуло, брызнули из окон стекла, треснули и осели могучие стены. Мгновение, — и среди клубов пыли покоится серая груда развалин.
В лавине обрушившихся на семейство бед было трудно разобраться. Имя Южного — заместителя сгоревшего Михаила, возглавило список лиц, находящихся в круге внимания следственных органов. Наверняка, ему было чего бояться, зять изменился на глазах, утратил самоуверенность, барственный лоск.
Алина играла в молчанку, но выражение лица сохраняла загадочное. Давала показания следователю, корректно относилась к мужу, пытаясь поддержать его в трудную минуту. А может и вправду, испытания укрепят отношения в молодой семье?
Однажды, когда Инга с дочерью остались дома одни, Алина поставила в магнитофон кассету. Инга сразу узнала голоса — Денис говорил с Анной. Но Бог мой, что же он плел! Разговор, по-видимому, происходил в доме Венцовых. Зять уговаривал несчастную вдову шефа бежать с ним!
— Слышала? — Прокрутив запись, Алина выключила магнитофон. — Подонок хочет бросить меня в этом дерьме! Он, видите ли, никогда не был счастлив в браке! И предлагает шлюшке Анечке составить компанию! Как тебе это нравится?!
— Ужасно!.. — Инга сжала виски руками. — Ужасно… Анну ещё хоть как-то можно понять: она одинока, Денис был её первым мужчиной. Помнишь, случай на чердаке? Кто ж знает… Возможно, у них с Анной тогда назревало большое чувство.
— Что? Ну и наивная ты, мамочка! — Лина демонстративно расхохоталась. — Подслеповатую Мусю ещё можно было водить за нос, но тебя… Конечно, Инга Лаури всегда думала только о собственных приключениях…
— Неправда… Я делала для тебя все, что было в моих силах. И проявляла постоянное внимание…
— Значит, ты деликатно замяла инцидент, сделав вид, что поверила мне, но постаралась поскорее выдать меня замуж за соблазнителя? — Ехидно уточнила Алина.
— Нет… Мне и в голову не пришло, что с Денисом на чердаке была ты… Ведь… о Господи! Именно поэтому я постаралась отстранить Венцовых. Думала, Анна дурно влияет на тебя. Вы ж были совсем дети…
И снова Лина расхохоталась:
— Ты знала меня хуже, чем я тебя. Пора разобраться и стать союзницами, ситуация серьезная, мамочка. — Алина села на диван рядом с Ингой и обняла её хрупкие плечи.
Таинственным шепотом коротко изложила ситуацию: иностранный друг хочет жениться и вызывает к себе Алину. Она дала прокурору подписку о невыезде, к тому же Денис бдительно следит за женой. Поэтому предстоит бежать из Москвы под другой фамилией.
— Не волнуйся, мама. Он очень влиятельный человек, мы сумеем спрятаться и жить на широкую ногу. Ты ведь в курсе — так поступаю не я первая — масса «новых», заимевших крупные счета за границей, предпочли исчезнуть…
— Ой… А мы? Что будет со мной? С отцом…
— Разумеется, я заберу вас. Это первое условие, которое я предъявила будущему мужу. Не волнуйся, возьми себя в руки. Послезавтра с утра я уеду в Ильинское и не вернусь ночевать — успокой Дениса, скажи, что я собиралась к кому-то в гости. Ты должна удержать его от поисков. Он ни в коем случае, запомни, ни в коем случае не должен догадаться о моих планах! Утром я буду уже там, по ту сторону границы, и постараюсь дать о себе весть.
— Господи… У меня, кажется, поднялось давление. Принеси адельфан… Ничего не понимаю. — Побелела и вмиг состарилась Инга.
Лина принесла таблетку и воду.
— Ты была более решительна, когда речь шла о собственных приключениях. И с композитором, и с тем актером…
— Ты… ты — знаешь?
— Всегда догадывалась, вернее, — знала… Но мудро молчала. У папочки были свои дела… По-моему, он смотрел на все это сквозь пальцы.
— Дочка… — Инга едва не рассказала правду о Вале Бузыко, но вовремя сдержалась. Еще неизвестно, как обернется дело с этим страшным побегом… Инга усиленно массировала затылок кончиками пальцев, но боль не проходила, мысли не прояснялись.
— Решай сама, ты уже взрослая, Лина, — еле выговорила Инга казенным голосом, потому что не чувствовала ничего, кроме полнейшей растерянности. Я постараюсь тебе помочь, как могу.
… В день предполагаемого исчезновения Алины мела метель, а на сердце Инги лежала пудовая тяжесть. Сомнения раздирали душу — верно ли она поступает, не отговорив дочь? Чужие документ! Непонятный иностранец, заманивающий её, возможно, в грязную историю. Да все это тюрьмой пахнет! Но что делать Алине здесь, в Москве, с мужем, который либо вскоре окажется за решеткой, либо скроется с другой бабой?! Нет, пусть уж девочка попробует вырваться.
Мобилизовав всю силу воли, Инга старалась не выдать свое волнение и усыпить бдительность зятя. Денис, к счастью, не рвался к жене на дачу. Жаловался на головную боль, все время с кем-то шушукался по телефону, и только поздно вечером поинтересовался:
— Когда Алина собиралась прибыть?
— Не думаю, что в такую погоду она надумает вернуться в Москву, спокойным голосом произнесла Инга. — Кажется, говорила, что хочет навестить кого-то из дачных подружек и. возможно, заночует в Ильинском…
— Понятно… — Ухмыльнулся Денис, давая понять, что прекрасно осведомлен о любовных похождениях жены. — Придется ложиться спать одному, «муж-одиночка».
«Идиотская шутка!» — подумала Инга, сдерживаясь, чтобы не намекнуть об известной ей беседе с Анной. И стала молиться о благополучии Линочки, уже летящей в неведомое будущее. — «Помоги нам, Господи! Мы всегда помогали людям, зла не делали, а если грешили, то по вынужденным обстоятельствам. Не скупись на добро, как не скупились мы…», — шептала Инга одна в своей спальне, вспоминая об отце-гомеопате, врачевавшем пол-Москвы, о сердобольном, вечно кого-то проталкивающем Альберте, о себе — озарявшей серую жизнь соотечественников радостью и красотой… А уж благодеяний — не счесть. И местком, и партком, и дом престарелых, и фонд для молодых талантов… Да в одних Венцовых вложено столько души, нервов, средств…
