Ознакомительная версия.
— Да, — согласился я. — Кажется.
— Потом они хоронят останки, возвращая их земле, или разбрасывают их в разных местах — а расчленение тела тоже является распространенной чертой жертвоприношения. Какое‑то время затем они ничем себя не проявляют, пока цикл не начинается снова, пока музыка сфер не поведает им, что пришло время очередной жертвы.
— Но серийные убийцы — не жрецы.
— Нет. Они безумцы, и потому наступает момент, когда цикл начинает ускоряться. Большинство убийц в глубине души понимают, что поступают плохо. Они осознают, что страдают психическим расстройством, но ничего не могут с собой поделать. Под конец они начинают убивать все чаще, поскольку у них больше нет сил сопротивляться. Но «соломенные люди» полагают, что это вполне приемлемо, и в том и заключается разница. Они считают, что то, чем они занимаются, — более чем нормально, что в этом их суть, что нам предназначено быть их жертвами. Они считают, что если убить того, кого нужно и в нужное время, то все будет в порядке. Для них это изначальное магическое священнодействие, основанное на древней вере, которая утверждает: «Убивать — хорошо».
Он замолчал, воинственно выпятив челюсть, и все его тело, казалось, дрожало от нежелания видеть мир иначе. Я посмотрел на него, не зная, что сказать. Я не знал, как объяснить ему, что недостаточное знание может быть опасно, или что не все, о чем пишут в Интернете, правда, или что стремление подогнать любую информацию под заранее определенную теорию — признак навязчивой идеи. Я не знал, как сказать ему, что если он верит во все то, о чем мне рассказал, то он лишился рассудка. Не очень‑то хочется говорить на подобные темы, когда ты привязан к стулу и перед тобой сидит человек с пистолетом.
— Ты узнал все это от Дравецкого?
— Кое‑что. Он также подтвердил, что некоторые в «племени» — он употребил именно это слово — считают, что Человек прямоходящий стал для них помехой, и еще он сказал мне, что тот должен совершить Жертвоприношение, каких не было уже давно.
— Думает ли Пол, что «соломенные люди» снова примут его, если он справится со своей задачей?
— Сомневаюсь, что это вообще его интересует. Мозгов у него хватает.
— Где сейчас Дравецкий?
— В Колумбия‑ривер.
— Здорово. Ты настоящий мужчина. Скажи мне, Джон, ты убил тех женщин или нет?
— Нет.
Ответ последовал сразу же. Я до сих пор не знал, что думать.
— Так что здесь делает Пол?
Джон покачал головой.
— Даже если я тебе скажу, ты все равно не поверишь, — сказал он. — Впрочем, мне все равно.
Он встал и достал что‑то из кармана. Это оказалась толстая тряпка длиной фута в два.
— Не смей…
Однако он одним быстрым движением заткнул мне рот, затем присел передо мной, глядя мне прямо в глаза. Пока мы разговаривали, я даже не заметил, что за занавесками начало светлеть. Близился рассвет. В полумраке я мог различить яркую голубизну его глаз с черными точками зрачков. Но больше ничего.
— Не мешай мне, Уорд, — сказал он. — Для меня его смерть куда важнее твоей жизни.
Проверив узлы, он выпрямился и вдруг рассмеялся.
— Хочешь услышать неожиданность? Сорок лет назад они решили, что страна катится в пропасть либерализма. Потребовалась крайняя мера. Жертвоприношение вождя. Двадцать второго ноября шестьдесят третьего года.
Я тупо смотрел на него. Он подмигнул.
— Они убили Джона Кеннеди.
А потом он подошел к двери, шагнул в сине‑черную тьму и исчез.
Всю ночь вооруженный человек провел, сидя на стуле перед дверью. Второй, Козелек, дважды пытался с ним заговорить, но безрезультатно, после чего, похоже, сдался, сгорбившись на другом стуле и глядя в никуда. Потом, пошарив в кухне, он нашел бутылку вина, которую выпил за двадцать минут, и заснул. Во сне его мучили кошмары, и он дважды произнес женское имя.
Патриция лежала на боку на кушетке со связанными за спиной руками. Какое‑то время она не смыкала глаз, но, когда поняла, что это мало чем может помочь, закрыла глаза, хотя и не спала. Сон не шел, даже близко не подходил.
Они вышли в путь с первыми лучами солнца. Хенриксон потребовал, чтобы она шла первой. Козелек ковылял следом за ней, то и дело спотыкаясь. Отчасти причиной тому было похмелье, отчасти — боль в лодыжке. В основном же казалось, будто он попросту смирился со своей участью.
Хенриксон шел последним. То и дело она оглядывалась, проверяя, где он. Хотя ночью наконец выпал свежий снег после дождя и мокрой каши, он, похоже, умудрялся двигаться почти беззвучно.
Она повела их вдоль северного берега озера. Не имело никакого смысла отказываться сопровождать его туда, куда, по его мнению, ему хотелось попасть. Место это находилось значительно дальше, чем он предполагал, и там вовсе не было того, чего он хотел: оно находилось намного глубже в лесу, и туда ему пришлось бы идти самому.
Проходя мимо второй хижины, она бросила взгляд на пыльное окно, увидев в нем свое отражение, и улыбнулась, на случай, если там еще оставалась частичка души Билла и если она вдруг не вернется.
— Надеюсь, вы не морочите мне голову, — сказал Хенриксон.
Том остановился, радуясь возможности передохнуть. После двух часов ходьбы, к тому же вверх по склону, он полностью выбился из сил. Небо, сперва ярко‑голубое, постепенно потемнело, покрывшись похожими на комья глины тучами. У него болела голова, и, несмотря на всю усталость, он не мог не провести параллель с тем, как он в первый раз вернулся туда, куда они сейчас направлялись, ничего толком не соображая. Конечно, он не предполагал, что все произойдет именно так. Он просто хотел заснуть, и это ему тогда удалось, после того как он напился в стельку. Сейчас ему тоже хотелось заснуть или оказаться где‑то далеко. Его абсурдная вера в то, что ему каким‑то образом удастся избавиться от прошлого, что его находка изменит его жизнь, полностью рассеялась.
Хенриксон встал прямо перед женщиной.
— Вы говорили копам, будто это место находится в часе ходьбы от границы вашего участка. Если только вы не владеете национальным парком, это начинает вызывать определенные сомнения.
— Я солгала, — просто ответила она.
— И как далеко еще идти?
— Не близко.
— Возможно, вы хотите, чтобы мы заблудились, — сказал Хенриксон. — Возможно, это не такой уж плохой план. Но я могу идти намного дольше вас обоих и еще очень долго после того, как вы свалитесь от усталости. Конечно, вы можете помешать мне найти это место сегодня. Но я знаю, что оно здесь, и никуда не уйду. Рано или поздно я найду его, и все закончится лишь тем, что вы двое умрете, а я потеряю чуть больше времени.
— Какая разница? — спросил Том. — Если вы намерены всего лишь застрелить это удивительное существо, не все ли равно, случится это сегодня или на следующей неделе?
— Как по‑вашему, что там на самом деле? — спросила Патриция, с любопытством глядя на него.
— Вы же знаете, — сказал Том.
Она пожала плечами.
— Я знаю только о медведях. Здесь уже очень долго живут несколько зверей, и они заслуживают того, чтобы их оставили в покое.
Том посмотрел на Хенриксона.
Тот ничего не сказал, лишь кивнул, предлагая идти дальше.
Какое‑то время спустя Том поравнялся с женщиной. Он заговорил с ней, и та, похоже, его слушала. Он рассказал ей о том, как отправился в лес, и о том, что привело его туда, и в конце концов обнаружил, что рассказывает ей о том, чего не знал больше никто. Он рассказал ей, как смотрел на девушку на пассажирском сиденье, насколько изуродована та была и как отчаянно она цеплялась за жизнь. Он рассказал о проблемах со счетами компании, в которой он работал, о несоответствиях, которые рано или поздно наверняка должны были стать явными. Рестораны очень дороги, так же как и подарки, а вкусы Рэчел требовали немалых расходов. Трудно ухаживать за девушкой без ущерба для финансов, особенно если твоя жена проверяет все банковские счета. Сара бы заметила возросшие траты, даже если бы он снимал все деньги наличными. Со счетами компании все было намного сложнее, и существовала вероятность, что этого никто не заметит. Но с той же вероятностью могло случиться и обратное, и Том знал, что в этом случае его имя окажется в первых строках списка подозреваемых. Самое же страшное, признался он, заключалось в том, что наиболее остро он ощущал свою вину именно по этому поводу, а не в связи со смертью Рэчел. Конечно, ему не следовало заводить с ней роман — но она была очень красивая, и стоило ему начать, как он уже не мог остановиться. Ему не следовало пытаться проехать через перекресток той ночью — однако появление «порше» с пьяным водителем никак от него не зависело.
В отличие от кражи денег.
Стоя тогда рядом с машиной, он принял решение и тщательно все продумал. Он сделал это по собственной воле, хотя и понимал, что поступает неправильно. Каждый совершает ошибки, и к таковым он мог отнести практически все свои действия. Всего лишь свойственная человеку ошибка, а не кража. Он просто не мог остановиться. В течение недели после аварии у него был шанс рассказать Саре о том, что случилось, а потом этот шанс исчез. Он не был уверен, стало ли то, что он ничего ей не сказал, для него вторым преступлением или же увеличило тяжесть первого. Он пересек черту и угодил в ловушку по другую ее сторону.
Ознакомительная версия.
