Фантастика! Что на это можно сказать?
— Молодцы, братцы, — сказал я.
— Ой, водички бы сейчас! — потянулась Анна. — А лучше водочки!
Я крикнул Никитину, чтобы тот не жадничал и вытащил фляжку с бражкой. Потом выдрал себя из кресла и поспешил к люку, где томился майор Бень, как спринтер на старте.
— Поздравляю, — сказал я ему, передавая ЛБ в пластмассовом боксе. Ореху, привет!
— Кому? — не поняли меня.
— Орехову наше почтение.
— Ну да-ну да, — проговорил майор, прижимая долгожданную радость к груди. — Передам почтение-с.
И попрощались. Напоминаю: наша группа должна была уничтожить компьютерную Систему спецотдела G., после чего уйти по маршруту, никому неизвестному — даже мне.
Дальнейшие события напоминали кошмарный сон. В летнюю ночь. Если бы во всем этом я не принимал самое активное участие, то никогда никому не поверил — не поверил бы.
Я говорил и говорю, мне не нравится, когда Акция проходит без проблем. Как правило, затем случается такой слом, что лишь чудо может спасти отважных естествоиспытателей.
Что же случилось? Когда хакеры заканчивали свою разрушительную деятельность и наша группа готовилась покинуть бункер, свет вдруг погас. И мы все оказались в первозданном мраке. Такие потемки бывают в двух случаях. Либо в беспредельной дыре антимира. Либо в жопе у ночного верблюда. Не там и не там я ни бывал, но иные чудаки-испытатели туда наведывались и утверждают: мгла — не зги не видать. Хотя, подозреваю, не зги не видать это солнечный день по сравнению с тем, что имели мы.
Наступила мертвая тишина, словно все ожидали, что же последует дальше? Может быть, свет дадут и мы спокойно продолжим научные изыски.
— Пиздец! — сказал я. — Хакеры, чего вы там намудили?
— Александр, среди нас женщина, — сделал верное замечание А. Гостюшев.
— Извините, — покаялся. — Ни хрена ж не видать!
Меня услышали — и лучики фонариков заплясали по спецотделу G., точно по затонувшей атомной субмарине. Лица были искажены, и я сделал перекличку: я, Арсенчик, Куралев, Никитин, братья Суриковы и три хакера.
Восемь джентельменов и одна леди. Пересчет голов и проход к люку занял минуту. У меня. Потом минута закончилась — и началась новая. Но всё осталось на старых местах. То есть восемь мудаков и одна леди остались в бункере. По той причине, что люк намертво был захлопнут. Я покрутил бесполезное колесо, пытаясь воздействовать на бронированные створки — без результата. Арсенчик попытался вышибить люк плечиком и тоже без заметных успехов.
— Так, — проговорил я. — Глухо, как в танке. Заклинало, что ли?
И здесь раздался смех. Не знаю, как у кого, у меня от этого истерического хохота мороз по коже продрал — точнее не выразишься. Брр!
Такое впечатление было, что хохает мертвец, зашедший к нам в гости. Благо мы все находились в грунте.
Смеялась моя сестричка Анна. Под лучом фонаря лицо её было изуродовано тенями, слезами и квакающими звуками.
Никогда я не видел, чтобы человек так бился в конвульсиях. Рядом с земным ядром. Я тоже хотел посмеяться, да как-то было не до этого. Казалось, мы находимся в тостере в качестве хлебобулочного изделия и вот-вот поджаримся румяной корочкой.
— В чем дело, Аня? — строго спросил я.
— Заклинило, что ли? — передразнила. — Сашенька, ты до сих пор так и не понял? Родненький ты мой братик!?.
— Что не понял?
— Всё!
— Что?
— Миленький, это тебя заклинило!.. — И снова смех — нездоровый.
Вот так всегда — женщина она всегда женщина. И никогда не будет мужиком, хотя некоторым дуркам и подшивают силиконовые шланги ниже пупа для красоты.
Наконец мне всё надоело. Жара и гробовая тишина, где веселый смех был неуместен. Я шлепнул сестричку по щекам, стараясь не выбивать сразу её прекрасные передние american зубы.
— Саша, блядь! — обиделась Анька. — Больно же!
— Прости, — сказал я. — Темно, не видно, куда бить.
— Эх, Ливадия, — перевела дух и объяснила причину истерики.
Когда она все сказала, что хотела, то хохотушки начались у меня. Не столь истеричные, да с долгими тирадами мата и странными словами:
— Вот он сланец! Ах, поганец! Ах, заговор скурлатаев! Да, я вас всех уделаю, мать вашу так растак и ещё много раз так!..
Боюсь, что в глазах всей группы я выглядел законченным олухом небесным. Правда, бить морду постеснялись. Но желание такое угадывалось в удушливой атмосфере западни.
Это была западня. Ловушка. Капкан для доверчивых мудаков. И пристроил нам эту встречу с вечностью никто иной, как… Ху, в смысле кто?
В аккурат одного камешка не хватало для четкой картинки в калейдоскопе нашей жизни. И вот он этот камешек — генерал-полковник Орехов. Вольдемар Вольдемарович. Мой боевой друг. Товарищ. Приятель. Милый и добрый пузан. Любитель выпить и закусить. За чужой счет. Безобидный как наша политика с НАТО. Бабник, засыпающий на любовнице, как на пуховой подушке. Мечтатель о звездах. Которые на погонах. Великий актер МХАТа начала века.
Как он прекрасно играл простодушного. Как сочувствовал мне, сумасброду, в мои же терзаниях и поисках.
Такого издевательства судьбы трудно было вынести. Какой изощренный выверт. И от кого? Тьфу!
Но ещё не вечер, как утверждают в подобных случаях, когда механизм запуска отточенных палачом ножей гильотины начинает свое необратимое движение.
— Все-все! — успокоил я всех. — Это от радости жизни! Отрыл-таки иуду, а это стоит мессы. Какие будут предложения?
Предложение было одно — взорвать люк к такой-то матери! После скорых расчетов все успокоились — проще подорвать себя, чтобы не мучаться от удушья. Вся система жизнеобеспечения отдела была отключена и мы, по мнению генерала и иже с ним, должны уйти на вечный покой. А если и выживем, то на входе нас встретят заградительным огнем те, кто непосредственно обязан защищать вверенный участок.
На все про все у нас четверть часа, пока команда майора Е.Беня выходит из Объекта. Отдаю должное генералу Орехову — операция проведена исключительно блестяще. Как блицкриг. За одним маленьким исключением, о котором скажу позже. Если буду жив, разумеется.
Меж тем группа разбрелась по камере смертников. В поисках запасного выхода? Выход всегда имеется. Даже у приговоренных к повешению. Сочинил на имя Высшего Синода милостивейшую просьбу: не вешайте, господа, как пса безродного, расстреляйте, как человека благородного, и, пожалуйста, просьба полностью удовлетворена. Огонь! Пли! И с чувством глубокого удовлетворения и килограммом свинца душа счастливчика отправляется в Чистилище.
— Александр! — обратился А. Гостюшев. — Можно я испытаю ЛАГ?
— Антатолий, — ответил я несколько нервно. — Не время для испытаний. Сам видишь, какая обстановка?
— А вдруг ЛАГ нам подсобит?
— Какой ещё ЛАГ, мать его так?! — вспылил я.
— Лазерный Аппарат Гостюшева, — скромно проговорил гений. — Опытный образец, так сказать. Я хотел вам показать… Что с вами, Александр?
Я почувствовал — мне дурно. Нет! Этого не могло быть. По всем законам поэтического жанра. Если представить нашу жизнь, сонетом.
Нет, определенно моими действиями водила рука Господняя. Другого объяснения не могу найти. Я просчитал все варианты, кроме одного, что нас могут без проблем закупорить в железобетонном отсеке. Откуда нет выхода. И только чудо… И вот оно — в руках человека, посланца Всевышнего. Вырвусь из этой мертвой зоны, поставлю свечку, ей-Богу!
И потом — сон в руку. Как тут не вспомнить героя с лазерным агрегатом. Боже мой, у меня сейчас мозги зашифруются от такого напряжения.
ЛАГ — был похож на массивный пистолет с удлиненным стволом. Не доверяя никому, ученый сам решил испытать детище бессонных ночей своих.
Видимо, это был единственный случай в практике оружейного дела. Я не настаивал, хотя самому очень хотелось поэкспериментировать.
Неумело выставив руку вперед, гений включил портативный аппарат тонкая лучистая игла пробила мрак и впилась в бронь люка. Казалось, что сверхпрочный металл, как пластилин, плавится не от этого луча, а от света наших фонарей.
Сказать, что коллектив затаил дыхание, ничего не сказать. Все мы оказались участниками магического действа. Великий Копперфильд не добился бы такого эффекта, как наш простой, советский самородок, сумевший из чайника смастерить чудо-пушку.
Наконец луч закончил свой путь там, где его начал. Возникла такая тишина, что было слышно, как под нашими ногами бурлит магма вулкана Этна, что на Сицилии. Но это кипела наша кровь.
— Кажется, надо толкнуть, — сказал ученый. — Это.
— Арсенчик, — сказал я тихо, словно боясь вспугнуть суку-судьбу.
Обычно десантник кочевряжился, когда его просили вышибить головой дверь, здесь же без лишних слов навалился телом на оплавленный круг. Хрясь!..
