Володя вовсе не собирался заниматься раскопками. Да это было и невозможно для одного человека - нужны были значительные денежные средства на оплату рабочих, нужны были рабочие и специалисты, нужно было оборудование, нужен был, наконец, в больших количествах поливинил бесцветный лак, которым теперь обязательно покрывают срезки и обильно смачивают любые органические вещества, найденные на месте раскопок: бумагу, дерево, пергамент, ткань. Но археологические экспедиции планируются, как количество детей в небогатой мещанской семье. Когда еще и кто предложит организовать здесь раскопки. И Володя не удержался. Он поговорил с Алланом, а тот взял еще двух парней из своей бригады, и они вчетвером, захватив кетмени, отправились на берег реки Мухр.
Володя решил сделать раскоп в том месте, где, как он полагал, сходились углом две стены.
Они долго перетаскивали камни, очищая это место, а затем заработали кетменями. Это был нелегкий труд - только кетменем и можно было врубиться в эту плотную, влажную глину. Они углубились в раскоп уже почти на два метра, уже приходилось в два приема выбрасывать глину, но никаких следов старых стен они не находили - только глина и булыжники: время от времени о них со скрежетом ударялись кетмени.
Володя вылез из раскопа и присел на корточках, разминая руками выброшенную глину - нет ли в ней каких-нибудь органических остатков. Он уже собирался предложить прекратить работу - у него не хватило бы решимости перенести раскоп на другое место, - как вдруг Аллан закричал:
- Посмотрите, что я нашел!
И Аллан подал ему серебряную коробочку величиной не более двух спичечных коробков, положенных один на другой. Володя сумел подавить нетерпение, осмотрел коробочку со всех сторон и лишь затем открыл плотную крышку. В коробочке лежала темно-коричневая, почти черная кость, на которую был надет узкий серебряный перстень с большим зеленым камнем, загоревшимся вдруг глубоким внутренним светом, который так отличает изумруд от стекла и пластмассы. Володя попробовал осторожно снять перстень с темной, но хорошо сохранившейся фаланги пальца, однако оказалось, что сделать этого нельзя - очевидно, женщина, которой он принадлежал, носила его с раннего детства, и перстень был уже, чем концы фаланги.
- По-моему, это изумруд, - нерешительно сказал Володя. - Смарагд. Очень дорогой камень. Я где-то читал, что он дороже алмаза.
Услужливая память, точности которой Володя иногда сам удивлялся, немедленно подсказала ему описание изумруда в одной из средневековых иранских рукописей: "Много есть сортов изумруда: силки, зеленый цвет которого похож на ботву свеклы... зубаби, похожий по цвету на крыло мухи, в котором просвечивает зелень... рейхани, зелень которого по оттенку подобна цвету базилики... курасси, цветом похожий на зелень лука-порея".
- Если это действительно изумруд, - продолжал Володя, - то это того сорта, который называется "курасси"... Но теперь нам нужно осторожно собрать глину с того места, где Аллан нашел коробочку. Ее следует сохранить.
Когда они собрали и сложили глину - Аллан дал свой поясной платок, Володя предложил:
- Что ж, теперь давайте присядем и обсудим, что будем делать дальше. Прежние методы работы уже не годятся... Не знаю даже, следует ли нам вообще продолжать раскопки...
Аллан и его товарищи неохотно уселись на камни перед раскопом. После этой удивительной находки они были готовы продолжать раскоп хоть до центра земли. Недоверие, с каким они начинали работу, вдруг сменилось у них уверенностью, что впереди их ждут сказочные клады. И даже Володя с трудом подавлял в себе желание немедленно, не упуская ни минуты, продолжать раскопки.
Володя рассказал, что прежде всего нужно будет установить, к какому же времени относится эта их находка. В этом до известной степени поможет найденная ими коробочка, которая представляет собой предмет не менее удивительный, чем эта кость, и этот перстень, и этот драгоценный камень, так как она является крохотной моделью оссуария-астодана, причем, сколько ему известно, это первая такая находка в мировой археологии.
Увлеченный Володя подробно говорил о том, что в оссуариях-астоданах небольших ящиках с отдельно вылепленной крышкой - хоронили кости покойников зороастрийцы. Религия огнепоклонников запрещала погребать трупы - их оставляли на съедение диким животным. Оссуарии-астоданы были известных трех типов: глиняные, ящичной формы - типично согдийские, алебастровые на ножках - хорезмийские и глиняные в форме юрты со срезанной крышей - семиреченские.
Так как оссуарии были связаны с представлениями зороастрийцев о загробной жизни, то своей формой и рельефами на стенках они отражали современные им формы строительства жилых домов. Так, в оссуариях четвертого века стенки делались глухими, без окон, но в пятом веке появились узкие окна в виде бойниц. Иногда на согдийских оссуариях археологи встречали четырехскатную крышу, а не плоскую, как повсеместно в Средней Азии. Но, как возможно знают присутствующие, четырехскатные крыши до сих пор встречаются в некоторых горных таджикских селениях.
На серебряной коробочке - миниатюрной модели оссуария - вычеканены узкие бойницы и в середине длинной стенки - дверь. Таким образом, можно предполагать, что изготовлена эта коробочка уже после пятого века. Специалисты, несомненно, проведут сложное радиокорбонное исследование кости и органических остатков, какие имеются в выбранной ими глине. Таким образом, они смогут определить степень распада радиоактивного изотопа углерода C14 с точностью до четырехсот лет. А это, понятно, не слишком большая точность. Поэтому необходимо вести дальнейшие поиски. И новые находки - остатки стен, предметы искусства, монеты, надписи, выбитые на камне, а может быть, и рукописи - помогут понять, какие люди и в какое время здесь жили.
Во всяком случае, коробочка эта, несомненно, принадлежала человеку, исповедующему зороастризм. А еще в 755 году в этих местах происходило восстание Сунбада против Аббасидов. Известно, что к Сунбаду присоединились группы зороастрийцев и последователи маздакизма - хуррамиты, которые называли себя также людьми сурхалам - краснознаменными потому, что знамена их были окрашены в красный цвет. Таким образом, археологические раскопки в этом месте, возможно, прольют свет и на движение хуррамитов...
Но главное, что теперь, после находки Аллана, сюда, несомненно, прибудет настоящая археологическая экспедиция. Им же следует засыпать раскоп, потому что дальше работать кетменями уже недопустимо - кетмень слишком грубое орудие, им можно нарушить предметы или документы, представляющие наибольшую ценность для историка. Когда здесь начнутся настоящие раскопки, каждый комочек глины будет перебран пальцами. Он уверен, что экспедиция обязательно привлечет их к своей работе.
Аллану и его друзьям предложение засыпать раскоп, в котором они нашли такое сокровище, должно было показаться чудовищным. Но авторитет Володи был так непререкаем, что они заполнили раскоп камнями, а после этого еще принялись разбивать на куски и перебирать вынутую ими глину.
- Как ученый, я вас понимаю, - сказал впоследствии Володе Николай Иванович, - но как человек понять не могу. Как можно удержаться от того, чтобы самому не продолжать раскопки? Что же в таком случае дала вам эта поездка?..
- Не так уж мало, - ответил Володя. - Находка Аллана еще долго будет обсуждаться учеными всего мира.
- А хуррамиты?
- Возможно, археологические раскопки помогут и в этом... А что в крепости Митта зороастрийцы были, это уже и сейчас можно сказать с уверенностью...
О хуррамитах тут действительно не сохранилось никаких устных преданий. Но о движении Маздака, происходившем в царствование Кобада Первого (488 - 531 гг.), бывшего предшественником хуррамитов, здесь знали, и довольно хорошо. Старый Шаймардон рассказал о том, как были казнены Хосровом Первым маздакиты - их закопали в землю вниз головой, так что ноги торчали наружу, как чудовищный лес, и было их, по преданию, двенадцать тысяч.
Но вскоре Володя убедился, что о Маздаке здесь знают только потому, что о нем писал в "Шах-наме" Фирдоуси.
Жил муж, и Маздаком он был наречен,
Речист и разумен, советом силен,
Премудрым и доблестным мужем он был,
И храбрый Кобад к нему слух свой склонил...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И принял ученье Маздака Кобад.
Он думал, весь мир их делам будет рад...
И вера Маздака весь мир обошла,
И дерзкий не смел причинить ему зла,
Расстался богач с достояньем своим,
Все бедному отдал, сравнявшися с ним.
И может быть, не так уж не прав был Фирдоуси, когда в сатире на султана Махмуда писал:
Врагов я описал. Друзей я описал,
Я описал царей. Князей я описал.
Их слава унеслась. Могила их тиха.
Но я их воскресил бессмертием стиха.
Властитель! Твой удел - безмолвная гробница.
