Это сквер меня привлек тем, что посередине его виднелся удивительный фонтан, в центре которого стояла статуя прекрасной нимфы, державшей в руках то ли кувшин, то ли рыбку, а оттуда била мощная струя воды.
Не отрывая взора от фонтана, я шел к нему, как вдруг мою правую руку чем-то обожгло. Помнится, жар был столь сильным, что я даже отдернул руку. Испуганно повернувшись, я не обнаружил источника пламени, рядом никто даже не курил. Но мое внимание привлек мужчина лет пятидесяти, одиноко сидящий на скамейке. Шляпа его лежала на руках, которые покоились на коленях, а голова уткнулась подбородком в грудь.
Со стороны могло показаться, что это какой-то бедняк, стыдливо прячущий глаза потому, что ему приходится просить милостыню.
Не знаю, какие во мне включились силы, но меня буквально потянуло к нему. В шляпе действительно лежало несколько бумажных купюр, брошенных, вероятно, сердобольными прохожими. Мне стало неудобно и я полез в карман, чтобы достать денег, бросить в шляпу и молча уйти. Но тут я заметил, что глаза мужчины прикрыты, а шляпа лежит так, словно сама упала с головы.
Я подошел вплотную и спросил по-английски:
- Извините, у вас все в порядке?
Человек не ответил, и тогда я осторожно прикоснулся к его плечу:
- Простите, сеньор, вы - в порядке?
Снова никакой реакции, и я чуть сильнее толкнул в плечо:
- Сеньор, что с вами?
Неожиданно он повалился на бок, и мне пришлось поддержать его, чтобы он не упал на землю. Я не знал ни слова по-итальянски, а потому закричал, как мне показалось, на "международном":
- Медикал! Медикал!
Почему-то я был уверен, что меня должны понять и в Италии.
Прокричав заветное слово, я склонился над ним и расстегнул ворот рубашки, чтобы ему было легче дышать. После чего принялся массировать его грудь. Почему? Не знаю: действовал автоматически, словно меня кто-то направлял.
Через несколько минут подъехала машина "Скорой помощи", из которой выскочили, кажется, трое мужчин, облаченных в халаты. Они несли какие-то приборы. Бесцеремонно расталкивая зевак, столпившихся вокруг нашей скамейки, они вежливо отстранили меня и быстро подключили несчастного к своим приборам.
Толпа замерла, казалось, что даже зеваки вокруг и те дышали-то лишь через раз, ожидая, что скажут медики.
Мое внимание тоже сосредоточилось на враче, который, беспокойно прищурив глаза, внимательно следил за показаниями приборов. Кажется, он проводил электрокардиографическое исследование.
Через несколько секунд он что-то сказал по-итальянски своим помощникам, а потом сделал безнадежный жест рукой. По его жесту я понял: доктор уверен, что бедняга безнадежен и что уже ничего нельзя сделать. Позднее я узнал, что врач констатировал клиническую смерть: сердце остановилось.
Не знаю, что мною двигало в тот момент, но я вдруг решительно оттолкнул доктора, склонился на несчастным, попассировал над ним руками, потом повернулся к доктору...
Далее я ничего не помню, словно кто-то стер из моей памяти последующие действия...
Только на следующий день через переводчика тот самый врач рассказал мне, что произошло далее. Я так решительно и уверенно оттолкнул его, что он не стал мне препятствовать. Доктор сказал, что от меня исходили какие-то сильные импульсы, которые заставили его подчиниться мне, словно он попал под воздействие легкого гипноза.
Попассировав над несчастным, я повернулся к доктору и, показывая рукой, что пытаюсь резать, знаками попросил дать мне скальпель. Доктор сообразил, что я прошу именно скальпель. Не сомневаясь, что этот человек мертв, он подумал, что я не принесу ему никакого вреда, а одновременно чувствовал потребность подчиниться мне.
Не без некоторого колебания он протянул мне скальпель. Потом, подчиняясь моим жестам, достал флакон с медицинским спиртом, обильно полил им мои руки и скальпель, а потом и грудь несчастного.
Не без ужаса наблюдал он, как я делаю совершенно профессиональный надрез кожи на груди, потом разрезаю мышцы... Доктору показалось, что он видит перед собой руки действительно классного хирурга.
Добравшись до сердца, я вновь попросил его ополоснуть мои руки спиртом, затем принялся за непосредственный массаж сердца больного. Это длилось несколько секунд, после чего я повернулся к доктору, схватил своими окровавленными руками ворот его халата и подтолкнул к несчастному. Все мое лицо было покрыто обильным потом.
Доктор склонился над больным и радостно воскликнул:
- Боже, сердце работает! Носилки сюда, быстро!..
Через несколько минут мы уже были в госпитале и больного отвезли в операционную...
Я пришел в себя в каком-то "предбаннике": позднее выяснилось, что мы находились в комнатке, из которой можно было попасть в операционную.
"Мы" - потому что рядом со мной сидели двое в халатах. Кто были эти люди, я так и не узнал, да мне это, если честно, и не было нужно. Не знаю, сколько прошло времени, но наконец к нам вышел пожилой доктор, оказавшийся профессором, говорившим по-английски. Он-то и успокоил меня, заверив, что операция прошла успешно, и от души поблагодарил меня за "добрый поступок", почему-то называя меня своим "коллегой". Спросив, в каком отеле я остановился, профессор распорядился отвезти меня...
Я чувствовал себя таким усталым и разбитым, что не пошел даже на ужин: добравшись до кровати, я замертво свалился, не снимая даже обувь, и заснул как убитый. И абсолютно безо всяких снов.
Проснулся я от сильного стука в дверь. Несколько раздраженный и удивленный - кто может стучать в такую рань: часы показывали девять - я накинул на себя белоснежный гостиничный халат и открыл дверь. Тут уж мое удивление подскочило до самой высокой отметки.
За дверью стоял дородный мужчина в странной униформе, на его груди висела массивная цепь, на голове красовался темно-сиреневый берет. Из-за его спины выглядывало встревоженное лицо дежурного администратора, толпились и еще какие-то люди.
- Что случилось? - спросил я по-английски.
Мужчина с цепью что-то сказал по-итальянски.
- Я не говорю по-итальянски! - беспомощно ответил я.
Мужчина повернулся: вперед протиснулась молодая девушка, оказавшаяся переводчицей. Она свободно говорила по-русски: ее родители эмигрировали из бывшего Советского Союза. Она и объяснила мне, что мужчина с цепью - всего лишь мэр Неаполя, который приехал ко мне по просьбе спасенного мною человека, а он, в свою очередь, последний представитель очень древнего и знатного дворянского рода. Операция прошла успешно, но оперировавший профессор сказал, что если бы не мое вмешательство, то больной бы умер. Сейчас он чувствует себя хорошо и очень просил привезти к нему в больницу человека, спасшего ему жизнь...
Меня везли в больницу, как бы сказал мой сын - не слабо: впереди со спецсигналами ехал мотоциклист в особой униформе, за ним в шестидверном "Мерседесе" ехал я с мэром Неаполя, по бокам и сзади нас ехал эскорт из шести мотоциклистов - по одному на каждую дверь...
Вскоре я уже стоял перед ожившим аристократом, и он, цепко ухватившись за мою руку, слабо тряс ее и что-то говорил, говорил и говорил по-итальянски. Девушка, с трудом поспевая, старательно переводила его монолог.
Говорил он, что женат на любимой женщине двадцать лет, имеет трех очаровательных дочурок, а вот сына, наследника и продолжателя рода, нет. И если бы не я, то не только осиротели бы дочки, но и род их угас.
Затем он снял с себя нечто похожее на монетку на серебряной цепочке, и надел мне на шею.
- Это серебряная иконка, ей двести пятьдесят лет, - пояснил он и продолжил: - С одной стороны изображен Отец Небесный, а с другой - Божья Матерь. Это фамильная реликвия, передаваемая по наследству от отца к сыну. Но теперь я хочу, чтобы эта иконка принадлежала тебе...
- Но я же не ваш сын, - попытался возразить я.
- Да, ты не сын мне, но ты спас меня от смерти, то есть дал мне вторую жизнь, не так ли? А кто дает жизнь человеку? Отец и мать! И ты как отец мне теперь, не так ли?! Это ли не родство? - рассудительно пояснил он.
- Хорошо, принимаю ваш дар, обещаю сохранить его и передать своему сыну! торжественно произнес я.
- Скажи, Виктор, может быть, ты что-нибудь хочешь в Италии?
И вдруг я, словно подталкиваемый кем-то изнутри, выпалил свое желание: то ли мне хотелось, чтобы оно было невыполнимым, то ли действительно в тот момент оно ко мне пришло:
- Мне очень хотелось бы Папу Римского повидать!
- И только-то? - В голосе больного послышалось разочарование, а мне показалось, что и усмешка.
- Что, трудновато?
- Да нет... - Он пожал плечами, - Завтра с утра, если не возражаешь, тебя отвезут в Ватикан, и там ты повидаешь Папу...
Он проговорил это с такой простотой, словно речь шла о его ближайшем соседе.
Однако спасенный мной аристократ не обманул: на следующий день меня отвезли в Ватикан и провели в собор святого Петра, где Папа читал проповедь перед огромной толпой прихожан.
