Ознакомительная версия.
— Не, не, не! — Митя фактически поклялся.
Что ж, кольцо многое меняет, прежде всего статус. И когда он наклонился, чтобы поцеловать ее, она не отвернула лицо к стене.
* * *
— Мы вышли на нее, но мотивировка неясна, многое неясно. Добейтесь признания — почему она совершала преступления.
Филипп Юрьевич шел за следователем Граниным по коридорам этого ужасного заведения — СИЗО! Не думал он, что однажды придется побывать здесь. А Гранин тем временем вдалбливал ему, словно дятел:
— Я понимаю, мое предложение вам не по душе, я вас ангажирую в качестве предателя…
— Это так и есть, — вставил Филипп Юрьевич.
— Да бросьте. У нас все доказательства есть — портсигар, кейс Джагупова, часы, улики вещь неоспоримая, в тканях платья сохранились частицы крови Софьи. Отвертеться не получится. Да и сознается она, просто лично мне не хочется, чтобы это было в протокольной форме. Ее будут проверять на вменяемость, нужно понять, что ею двигало, она же молчит.
Филиппа Юрьевича ввели в помещение, где стоял стол и два стула. Кругом пусто, голо. Вскоре ввели Асю, она осунулась, стала похожа на мокрого аистенка, который вырос, но еще не окреп, чтобы летать. Филипп Юрьевич обнял ее, она тоже, потом они обменялись несколькими фразами, дежурными и нелепыми, потом наступила пауза. Отец и дочь долго молчали, сидя напротив друг друга и глядя в глаза, но им отведено немного времени, поэтому начал Филипп Юрьевич:
— Ася, почему? (Она опустила ресницы и молчала.) Та девушка в парке… тоже ты, ведь так? (Она кивнула: да, я.) Почему?.. Ася…
Она не смотрела на него, своего отца, который помогал ей по мере сил. Сейчас ей стыдно, что именно его она обманула, Ася понимала: он имеет право знать, только он.
— Я… — заговорила она тихо, не поднимая глаз от столешницы. — Я… Она заставила меня поехать к нему. (Филипп Юрьевич догадался, о ком она говорит, — о Марине.) Я не могла не поехать, потому что она… я ее боялась. Не знаю, почему, но… боялась. Я знала, что там будет, а надеялась, что… не будет. Что-нибудь произойдет и… Мне было холодно от одной мысли, что с ним… Я надела свитер с воротником хомут, куртку… ветровку… Приехала на электричке. А он такой… старый… сальный… волосатый… Сначала выпить предложил и сесть на диван. Потом повалил меня и… и… Это было так противно… от него воняло. А у меня до него никого не было… Я ушла в ванную, меня рвало.
— Бедная девочка.
Вдруг Ася вскинула на него глаза, и он увидел, что это другая Ася, незнакомая, прожившая, по крайней мере, десять жизней.
— Так он и туда завалил, — сказала она уже другим тоном, жестким. — Я оттолкнула его и убежала. Но перепутала сторону, попала на кухню. Эта свинья думала, я играюсь с ним, бросился догонять. Я выхватила из подставки нож и предупредила: если не даст пройти, я заколю его. Дал. Я собрала вещи, выскочила голой во двор, там оделась и успела на электричку. Нож забрала.
Отца потряс скупой рассказ дочери, он вообще забыл, где находится, забыл о просьбе Гранина. Филипп Юрьевич и вопросы задавал, чтобы не следователю угодить, а самому понять Асю. Его, человека упорядоченного, жизнерадостного, умеющего ценить жизнь, интересовало, где и когда сломалась дочь.
— А как очутилась в парке?
— От вокзала шла пешком, решила сократить дорогу через парк, ведь у меня был нож. И знаешь, я уже ничего не боялась, как будто мне вживили другой моторчик, а он заработал по-другому, ты понимаешь меня?
— Да, Ася, я понимаю.
В подтверждение отец взял кисть руки дочери, она была безвольная и холодная, странно, что эта нежная ручка несла смерть. Филипп Юрьевич слегка сжал кисть, давая понять Асе, что он готов принять часть ее боли на себя.
— В парке встретила Нику. Случайно. И мне… мне вдруг захотелось ее напугать, напасть, причинить боль… Но чтобы она не узнала меня.
— Ты ее так не любишь?
— Ненавижу. Я отвернула воротник свитера, надела его на голову, а нижней частью закрыла лицо до глаз, он же большой. И кралась за Никой, кралась… А она вышла на поляну, где парень с девушкой любили друг друга. Папа, я вспомнила старую свинью, мне стало так обидно… За Стервой погнался парень, а девушка… осталась. А мне было обидно. Мне было очень обидно. Ну почему она с таким красивым парнем, а мне достался вонючий и старый урод? Почему я должна делать не то, что хочу, а то что надо… кому-то.
— Маме?
— Не называй ее мамой, — резко бросила Ася, рассердившись.
— Зачем ты ее убила?
— Девушку в парке?
И вдруг его красавица дочь подняла плечи. Она не знала! Филипп Юрьевич отер пот со лба платком и попросил:
— Дальше? Я хочу знать все.
— Мне хотелось ее искромсать, но тут зазвонил телефон. Это меня остановило. Я взяла трубку и услышала, как Глеб… так называла его девушка… как он зовет ее. Я убежала. А нож забыла. Но я в таком состоянии была… как будто отомстила.
— Кому? — спросил папа.
— Не знаю. — Она снова попала в тупик, но ненадолго, в следующую секунду с азартом рассказала: — Я решила вернуться к Джагупову. Приехала туда следующей ночью, было открыто окно, я вошла. Смотрю — кабан валяется на диване, храпит, мне захотелось пошутить, пощекотать его брюхо и посмотреть, что будет. Я тихонько прошла на кухню, взяла нож. Потом в прихожую убежала и стала его будить — звонила с трубки, которую забрала в парке. Ну, а потом… потом… так получилось. Я хотела отомстить, наверное.
— Ты догадалась, что попала в кадр?
— Конечно. Я украла винт, знакомый парень смог запустить его, но я не нашла фотографий из парка.
— Понятно. Это ты напала на Нику однажды ночью в офисном центре?
— Откуда ты все знаешь?
— Следователь рассказал.
— Ммм! Ну да, да. Я хотела ее уничтожить и найти свои фотки из парка, она же могла меня узнать по глазам, у этой гадины память на лица… И я зашла к ней, смотрю — лежит на канапе, спит. Но свет вырубили. Ремонтировали проводку почему-то ночью…
— Днем электричество необходимо для работы, а ночью никого нет, — объяснил папа. — Значит, девушек тоже ты?
— А почему мне одной досталось? Мариночка, Джагупов? Почему я должна честно биться за победу, а кто-то купит ее? Юля не успела попасть к нам, сразу же презрение выдала, мы для нее — никто. И победа ей уже обеспечена папой. С какой стати? Я позвонила ей с трубки Глеба и сказала, что нас будет снимать Ника на крыше. Вот и все.
— Остальные при чем?
— Ненавижу, — сникла Ася, видимо, она устала. — Конкурсы, участниц, успех ненавижу. Съемки… ненавижу. Не понимаю, как этот гад догадался? Я же была уверена… была уверена…
Горе Филиппа Юрьевича было безразмерным. Он любил Асю, любил и сейчас, жалел дочь и казнился виной. К сожалению, он воспринимал рассказы об отношениях Аси с матерью как короткие юморески, не догадываясь о размерах несчастья девочки. Он, отец, не уловил, не услышал в интонациях боли и одиночества, крика о помощи.
— Ася, я найму адвоката, — сказал он напоследок.
— Не надо, папа. Не трать деньги, я все равно… Не стоит.
— Я найму. Лучшего. Машину продам…
Потом обратную дорогу утирал слезы, спрашивая себя вслух:
— Почему?.. Почему?!.
И не было ему стыдно. Разве что стыд выгрызал душу за то, что не мог ответить на вопрос: «Почему это случилось с его Асей?» Не сказал дочери, что Марину хватил инсульт, разбил паралич. А как он хотел бы высказать накипевшее бывшей жене! Да, все надо делать вовремя.
* * *
— Ты куда? — перегородил дорогу Эве Гриша.
— Извини, я тороплюсь.
Обычно она радовалась встрече, а тут обошла его и удалялась. Гриша крикнул, надеясь, что соблазнит Эву:
— Я приглашаю тебя на ужин!
— Спасибо, но мне некогда.
Странно. Накрапывал дождь, а Эва без зонта. Факт показался подозрительным. И куда это она торопилась, кто ее ждет?
Никто не ждал Эву, в том-то и дело. Ощущать себя лишней, не иметь никакого выхода и жить с нарастающим страхом… невыносимо. Чего она боялась? А всего. Абсолютно всего, кроме привидений, домовых и прочих сказочных персонажей. Эва боялась самой жизни, не зная, как к ней приспособиться. Она ничего не умела. Как выживать, что для этого нужно — не знала. Да уже и не хотела. Подойдя к офисному центру, Эва позвонила матери, денег осталось ровно на пару коротких звонков.
— Что, дорогая? — услышала она голос мамы.
— Ты не заберешь меня?
— Опять? Эва… Это чудовищно — издеваться надо мной. Мне тоже…
Дочь отключилась от связи, бросила трубку в урну, решительно вошла внутрь. Лифт. Последний этаж. Площадка, где любила снимать натурщиков Ника и где сейчас падали крупные капли дождя на серую поверхность. Отсюда падала Юля. Падала медленно, словно подхваченная залетным ветерком, планируя над землей…
Эва подошла к краю, глянула вниз. Дух захватило — так далеко земля. Дождик капал все сильней, Эва поежилась, обняла себя за плечи, не решаясь прыгнуть. Что-то удерживало ее. А дождь холодный, осенний, он проникал под кожу, отчего пробегали мурашки. И вдруг он перестал капать. Нет, он лился, но почему-то не попадал на Эву. В чем дело? Она подняла вверх глаза — над ней раскинул купол зонт. Откуда взялся зонт? Эва оглянулась. Гришка стоял сзади, держа над ней зонт, а сам мок под длинными струями.
Ознакомительная версия.
