– Я ценю тебя за то, что ты честный человек и имя офицера ничем не замарал, – сказал он сурово. – И как отец я тебя ценю за то, что ты Любке хороший муж. Ты ее береги, она одна у меня осталась, Томка теперь мне не дочь, сам знаешь. А вот то, что с работой у тебя не все ладится, – это, конечно, беда. Материалы суда офицерской чести я читал, знаю, что драку не ты затеял, но сам повод для нее тебя не украшает. Ты действительно допускал ошибки, даже твой начальник этого не отрицает. Ты мне скажи честно, ты свою работу любишь?
Родислав подавленно молчал, он не знал, как и что ответить, чтобы не рассердить тестя. Была бы рядом Люба – она бы точно знала, как себя вести, и подсказала бы. Но жены рядом не было.
– Ты сразу не отвечай, подумай хорошенько, – продолжал Головин. – Потому что если ты работу свою любишь и дорожишь ею, то мы подумаем, куда тебя послать поучиться, чтобы ты мог выполнять ее на высоком уровне. Может быть, тебе имеет смысл поехать на курсы повышения квалификации в Волгоград, в Высшую следственную школу, или в Горьковскую школу милиции, там специализация как раз по линии БХСС. Поучишься, вернешься и будешь работать как следует. А вот если ты работу свою не любишь и хочешь ее сменить, тогда другой разговор. Тогда будем думать, где тебе продолжать службу, чтобы от тебя как от специалиста была максимальная польза.
– Я хотел бы сменить место службы, – выдавил Родислав. – Не получается у меня со следствием, душа к нему не лежит. Я не могу с бумагами, мне бы с людьми общаться, чтобы работа была живая…
– Я понял, – кивнул Николай Дмитриевич. – Ни для кого этого не стал бы делать, но для тебя сделаю, потому что Любка – моя единственная дочь. Ради нее стараюсь. Договорюсь, чтобы тебя взяли в Академию МВД, в Научный центр. Прямо сейчас. Поработаешь с полгодика, книжки почитаешь, а в сентябре будешь поступать в очную адъюнктуру, возраст тебе пока еще позволяет. Три года будешь учиться в адъюнктуре, напишешь кандидатскую, защитишься, а там посмотрим. С ученой степенью ты сможешь остаться в академии преподавать, работа живая, с людьми, как ты хотел. Или еще что-нибудь подыщешь себе, что по душе придется. Ну как, годится?
– Спасибо вам большое, Николай Дмитриевич! – выдохнул Родислав.
О таком он даже мечтать не мог. Вернее, мечтать-то он мечтал, потому что видел тех, кому повезло и работать в академии, и учиться в адъюнктуре, видел, как они довольны, как им интересно, как горят у них глаза, но при этом понимал, что без нажима со стороны тестя никто его, следователя Романова, туда не направит на учебу и не возьмет на работу. И просить Николая Дмитриевича бесполезно, ни разу до той поры он своим положением для блага семьи не злоупотребил.
Они еще немного поговорили о Любе и внуках, и Головин дал понять, что время для аудиенции закончилось, у начальника главка много дел.
– Ты, наверное, удивлен, – сказал на прощание Николай Дмитриевич, – что я взялся толкать тебя по службе. На меня не похоже, верно?
– В общем, да, – смутился Родислав.
– Это после Томки. Когда дочерей две, то кажется, что их много, а когда остается только одна, начинаешь понимать, что она – одна. Последняя отрада. Единственная. Костьми лягу, чтобы у нее все было хорошо, ты меня понял? Тебя, кстати, тоже касается. Если узнаю, что ты с Любкой плохо обходишься, что ты ее чем-то обидел, – я тебе не завидую.
– Я понял, Николай Дмитриевич, – улыбнулся Родислав. – На этот счет вы можете не волноваться.
Через неделю на майора Романова пришел запрос из Научного центра Академии МВД, а через месяц он уже ездил на новое место работы.
* * *
– И как прикажешь это понимать? – бушевал Камень. – Это что еще за разговоры про секретарш, c которыми развлекается Родислав? Почему я ничего об этом не слышал? Ты опять халтуришь?
Ворон стоял перед ним понурив голову, как нашкодивший ученик перед строгим учителем.
– Я тебя расстраивать не хотел, ты же за Родислава болеешь, он тебе как родной стал. Я и подумал, что, может, тебе лучше не знать… ну не злись, а?
– Да как же мне не злиться, когда ты такое важное пропускаешь! Давай рассказывай, какие там секретарши.
– Какие, какие, – пробурчал Ворон. – Обыкновенные. Молоденькие. И из ихнего управления, и из суда, и из адвокатуры. И адвокатессы тоже были, так, парочка всего. Ну ты сам подумай, если мужик, которому чуть за тридцать, не спит со своей женой, то с кем-то же он спать должен, правда? Я еще тогда, когда тебе говорил, что он с Любой не спит, неладное почуял, но с тобой обсуждать не стал, потому что ты огорчился бы и начал переживать, а я не люблю, когда ты переживаешь, мне тебя жалко очень… Вот.
– Жалко ему, – Камень слегка сбавил тон, но все равно говорил сердито. – А сейчас тебе меня не жалко? Лежу тут, слушаю тебя, как дурак, уши развесил, а ты меня, оказывается, обманываешь. Ну куда это годится? Ладно, давай ближе к делу. У него с этими секретаршами серьезно?
– Да куда там! – Ворон почуял, что гроза миновала, и слегка приободрился. – Ничего серьезного. Так, по случаю, в служебном кабинете, он даже на квартиры их не водил и домой к ним не ходил. Знаешь, коллективная пьянка, все выпили, все веселые, ну и понеслось. У людей это сплошь и рядом случается во все времена.
– И Люба не догадывается?
– Типун тебе на язык! Пока нет.
Камень угрюмо замолчал, и Ворон начал прикидывать, чем бы эдаким развеселить друга, чтобы отвлечь от грустных дум. Да и подлизаться надо, вину загладить.
– Да! – вспомнил он. – Ты про подарок от армянской семьи спрашивал, так я узнал. Сказать?
– Ну, говори, – мрачно разрешил Камень.
– Они золотое колье подарили, с бриллиантами. Аэлла Тамаре принесла, но та не взяла. Слишком дорогой подарок, говорит, и бессмысленный. Шубу, говорит, я взяла бы, потому что ее можно носить и радоваться, что красиво и не холодно, и старую машину тоже взяла бы, потому что на ней можно ездить и не толкаться по метро и автобусам, а с колье какой прок? Да, красивое, но куда его носить? На работу с белым халатиком? В общем, не взяла. Но согласись, что Аэлла молодец, как обещала, так и сделала.
– Молодец, – равнодушно подтвердил Камень. – Ты не забудь Ветру при случае рассказать, пусть порадуется. Но ты, по-моему, еще одну важную вещь упустил.
– Это какую же? – недовольно встрепенулся Ворон.
– Насчет человека, который следит за Романовыми.
– Ничего я не упустил! Нет его пока.
– Не может быть. Ну ты сам посуди: кто может за ними следить? Кому это нужно? Это может быть связано только с работой Родислава как следователя. Может, он кому-то на хвост наступил, дело какое-нибудь сложное вел. А ты говоришь, он ушел на научную работу. На научной-то работе кому он нужен? Не будет за ним никто следить после перехода в академию. Значит, это было раньше. А ты пропустил.
– Не раньше это было, а позже! Я точно помню! Я этого человека только один раз видел, но это было в год Олимпиады, тогда по всему городу олимпийские мишки висели, во всех витринах, и пять разноцветных колец. И этот человек как раз сидел на лавочке и открывал маленький пакетик с печеньем, а на пакетике тоже кольца разноцветные. Я ничего не мог перепутать!
– Тогда я ничего не понимаю… А что такое адъюнктура, в которой должен потом учиться Родислав? Это что-то вроде Академии ФБР?
– Ну прям! Это та же аспирантура, только для тех, кто носит погоны. Диссертации пишут, кандидатские экзамены сдают, всякая такая муть.
– Аспирантура, говоришь, – задумчиво протянул Камень. – Совсем непонятно. Кому нужен аспирант в погонах? Нет, все-таки ты что-то путаешь, не может этого быть.
– А я тебе говорю, что это было, было, было! – сердито закаркал Ворон. – И нечего меня подозревать. Хочешь, я сразу в год Олимпиады влезу, чтобы ты не сомневался?
– Ну уж нет! Сейчас только семьдесят восьмой год начался, пропускать два года я тебе не позволю. Давай подряд смотреть. Но если окажется, что ты ошибся…
– То что? Ну, что ты сделаешь? – вызывающе спросил Ворон.
– Змея позову, вот что! – выкинул Камень козырного туза.
– Не смей! Даже имени этой пакости холоднокровной при мне не произноси.
– Вот то-то же, – спокойно завершил дискуссию Камень. – Лети давай.
* * *
Родислав дочитал выполненный на пишущей машинке документ и с огорчением отметил, что теперь в нем не было ни одной опечатки. Как жаль! Он с удовольствием сходил бы еще раз в маленькую комнатушку, где сидела лаборантка Лиза, и попросил бы ее исправить ошибки, при этом наклонился бы к ней и вдохнул ее запах – смесь духов и еще чего-то теплого и немного терпкого. От этого запаха у него кружилась голова и пылали щеки. В Научном центре Академии МВД он работал уже два месяца, и из этих двух месяцев один был страстно влюблен в Лизу Спичак, миниатюрную изящную брюнетку, живую и горячую, как огонь, жизнерадостную и веселую, как ребенок, такую прекрасную и такую желанную. Ни одну женщину в своей жизни Родислав не хотел так, как ее, Лизу, – ни свою жену Любу, ни многочисленных случайных любовниц, в связь с которыми он вступал «по ситуации» и в которых никогда по-настоящему не влюблялся. Теперь, после появления в его жизни Лизы, он уже начал сомневаться, а любил ли он когда-нибудь жену – настолько непохожим на ровную спокойную привязанность было то жгучее и головокружительное чувство, которое он теперь испытывал.
