– Нет, – потупилась Леля.
– Почему? Надо было сказать.
– Я не сказала, – повторила девочка. – Пусть она меня стукнула. Мне за цветочек было обидно. Мне его было так жа-а-алко! – И она снова разрыдалась.
Люба подхватила дочурку на руки, бросив на Родислава укоризненный взгляд, мол, не смог повести разговор так, чтобы ребенок не возвращался к грустной теме.
– Лелечка, цветочку уже не больно, у него быстро все прошло, честное слово. Ведь когда Марина тебя стукнула, тебе же не было больно, правда? Ты даже воспитательнице не сказала об этом и сразу же забыла. Так и у цветочка, у него поболело несколько минуток и прошло. Сейчас он уже здоровенький и веселенький.
– Честное слово? – с надеждой спросила девочка.
– Честное-пречестное. Иди умывайся, чисти зубки и ложись, я буду папу ужином кормить.
Из своей комнаты выглянул тринадцатилетний Коля.
– Привет, пап. А что у вас за шум? Почему ребенок плачет?
– Она уже не плачет, – поспешно ответила Люба, – она уже идет умываться и ложиться спать, да, Лелечка?
– Нет! Я с папой хочу!
– Лелечка, папа только что пришел с работы, – серьезным и каким-то взрослым голосом сказал Коля, – он очень устал, ему надо покушать и отдохнуть. Давай, моя сладкая мышка, пойдем вместе умываться, я тебе помогу, а потом я тебе книжку почитаю, хочешь?
– Хочу!
Леля радостно, забыв про слезы, схватила брата за руку и отправилась в ванную.
– Что у Кольки в школе? – спросил Родислав, приступая к трапезе за красиво накрытым столом. – Что-то он сегодня больно положительный. Опять пару схватил?
– Тройку в четверти и за год, – улыбнулась Люба, наливая из супницы в глубокую тарелку рассольник. – Теперь подлизывается. Ну что с ним сделаешь?! На него совершенно невозможно сердиться. Знает, паршивец, что сказать, как сказать, когда сказать, чтобы его снова все любили. Он добрый мальчишка и по большому счету хороший, только учиться ленится, хотя и способный.
– Это да, – согласился Родислав. – Вкуснотища! Нигде и никогда не ел таких рассольников, как у тебя. А что на второе?
– Голубцы, ты же сам вчера просил. А к чаю пирог с ягодами, твой любимый. Или тебе кофе сделать? Кстати, я сегодня банку растворимого урвала в магазине, возьми завтра на работу.
– Да ну? – удивился он. – Такой дефицит! Тебе повезло.
– В последнее время его стало легче купить, кофе же подорожал в два раза, забыл? И шоколадные конфеты тоже.
Конечно, насчет кофе Родислав забыл, вернее, ему не с чего было помнить, он в магазин уже давно не ходил: все хозяйственные заботы с самого начала их совместной жизни лежали на Любе. А вот про конфеты помнил, потому что регулярно покупал их для Лизы, и обратил внимание, что действительно, ассортимент того, что можно было найти на прилавках, стал побогаче.
– Давай кофейку, – решил он.
– А спать? Ведь не уснешь.
– Усну. И потом, еще рано, а мне столько нужно тебе рассказать.
Он с аппетитом уминал голубцы со сметаной, вдыхая запах кофе, который Люба сначала молола в ручной мельнице, потом заваривала каким-то особенно хитрым способом, отчего напиток получался необыкновенно ароматным и вкусным. Нигде – ни в ресторанах, ни в гостях – ему не доводилось пробовать кофе вкуснее.
– Вы с мамой решили, когда мы детей вывозим на дачу? – спросил Родислав.
– Послезавтра, в субботу. Жалко, что моя мама не может папу оставить одного, если бы она поехала на дачу вместе Кларой Степановной, было бы легче, – посетовала Люба. – Тамара права, папу очень избаловали и мама, и Бабаня.
– Кстати, – оживился Родислав, – Николай Дмитриевич тебе не говорил, что его ждет повышение?
– Повышение? – обрадовалась Люба. – Нет, он ничего не говорил.
– Что ты! У нас вся академия гудит, что одного замминистра снимают, а на его место назначают Николая Дмитриевича.
– Здорово! А что еще у вас в академии происходит? На какую тему было партсобрание?
– Доклад по книгам Брежнева «Малая земля» и «Возрождение». Я чуть не уснул, честное слово! И не пойти нельзя. Скука смертная! У вас на заводе уже обсуждали эту бессмертную литературу?
– Нет, еще все впереди.
Попивая кофе с ягодным пирогом, Родислав неторопливо и в подробностях рассказал жене о работе, о срочном документе, который сегодня подготовил по указанию начальника, и поделился своими размышлениями по поводу темы будущей диссертации.
– Можно взять что-нибудь о личности осужденных за преступления против собственности, но для сбора материала придется не вылезать из колоний, а это означает постоянные командировки, – осторожно забросил он удочку.
– Но тебе это интересно?
– В общем, да, – аккуратно ответил Родислав. – Но меня больше привлекает другая тематика. Я бы с удовольствием занялся проблемами повышения эффективности управления предварительным следствием. Это ново и довольно модно сейчас, наука управления сегодня на коне, а я все-таки столько лет в следствии проработал, кое-что в этом понимаю. Но опять командировки, материал-то надо на местах собирать. Как ты будешь без меня справляться?
– Ой, Родинька, да ты вообще об этом не думай! – воскликнула Люба. – Я отлично справлюсь, ты выбирай ту тему, которая тебе ближе и интереснее, а у нас все будет в порядке, и мамы наши, слава богу, на ногах, всегда помогут, если что. Но все-таки мне кажется, что про личность осужденных – это интереснее. Это же живые люди, каждый со своей судьбой, со своим характером, со своей историей… Неужели тебе это совсем неинтересно?
– Любаша, мне обе темы интересны, но я должен думать о перспективах, понимаешь? Если я буду писать о личности преступника, то мне придется готовить диссертацию на кафедре криминологии, а если про следствие – то на одной из управленческих кафедр. Их у нас в академии несколько. Я тебе уже говорил, что наука управления сейчас на коне, это писк моды, и тех, кто ею занимается, с удовольствием двигают потом на хорошие должности. Ты же знаешь, моя цель – организационно-инспекторское управление Штаба МВД, я хочу туда попасть, а с диссертацией по криминологии у меня шансов куда меньше, чем с диссертацией по управлению.
– Тогда конечно, – согласилась Люба. – Ты делай, как тебе лучше, а насчет командировок даже и не думай беспокоиться. Все будет нормально.
– А что у нас происходит, кроме Лелькиного цветочка и Колькиной тройки?
– Папа устроил маме скандал, – со вздохом сообщила Люба. – Ему в руки попалась квитанция на оплату междугородних переговоров, и он обнаружил, что мама несколько раз звонила Тамаре в Горький. Представляешь, что он устроил?
– Могу себе представить, – Родислав сочувственно покачал головой. – Бедная мама Зина. Зачем же она в кредит звонила? Купила бы талончик – никто бы ничего не узнал.
– Да ей и в голову не пришло, что папа будет квитанции проверять. Теперь они с Тамарой уходят в глубокое подполье: либо мама покупает талон, либо Тома будет звонить сама днем, когда папы дома нет, либо мама приходит сюда и звонит от нас.
Родислав допил кофе, но из-за стола не встал, он продолжал разговаривать и смотрел на сидящую напротив него Любу. Пока он не закончит говорить о том, что ему интересно, жена не начнет мыть посуду и убирать кухню, она так и будет сидеть, подперев ладонью подбородок, смотреть ему в глаза и слушать. Никто никогда не слушал Родислава Романова так внимательно и заинтересованно, как Люба, никто не помнил всех деталей и мелочей, о которых он упоминал, и ни с кем ему не было так свободно, как с женой, которая никогда его не критиковала и не говорила, что он в чем-то не прав. Правда, в последнее время ему приходится ей лгать насчет партсобраний и банкетов, но это такая мелочь по сравнению со всем остальным! Он безумно любит Лизу, любит до помрачения рассудка, до темноты в глазах, но отказаться от этого спокойного и надежного уюта он не в силах, поэтому о разводе не может быть и речи. Во всяком случае, пока. Тем более тесть ему развода не простит, и тогда прощай карьера.
* * *
Боль в груди становилась все сильнее, Люба уже почти не могла дышать, но продолжала сидеть за столом и слушать мужа. Нельзя показывать, как тебе плохо, нужно делать вид, что все прекрасно, что твой дом по-прежнему является островом мира, покоя и благополучия, только тогда Родислав будет возвращаться сюда с удовольствием. И вообще, будет возвращаться…
У него есть другая женщина, в этом Люба была уверена. Она почувствовала эту «другую» сразу, с первого же дня, когда Родислав однажды вернулся домой не таким, как обычно. На первый взгляд ничего не изменилось, он, как и всегда, переоделся в спортивный костюм, помыл руки и сел ужинать, задавал вопросы о детях и домашних делах, потом сам что-то рассказывал, но Люба отчетливо видела, что мысли его витают где-то в другом месте, а потом, в один прекрасный момент этого же вечера, вдруг почувствовала, что ее сравнивают. Ее с кем-то сравнивают. Родислав смотрит на нее, смотрит, как она сидит, как двигается, он слушает, как она говорит, и сравнивает с другой женщиной. Люба не смогла бы точно сказать, по каким признакам она это определила, но сомнений у нее не было. Как не было сомнений и в том, что сравнение это было не в ее пользу.
