— Полина Солодко? — переспросила она. — Впервые слышу.
— То есть среди ваших детей такой девочки точно нет? — уточнила Настя.
— Совершенно точно, — твердо ответила директор.
— Может быть, раньше была?
— Голубушка, когда раньше? Я здесь директорствую восемнадцать лет. И за эти восемнадцать лет никакой Полины Солодко у нас не было. У нас вообще не было ни одной Полины, имя-то редкое, немодное. Но если вы не доверяете моей памяти, давайте проверим, старые списки все сданы в архив, но копии я храню, так же как и фотографии воспитанников. В моем личном архиве есть все.
Они вдвоем просмотрели все списки воспитанников за восемнадцать лет. Полины Солодко среди них действительно не было. Искать девочку среди тех, кто жил в детском доме до 1992 года, то есть до прихода нынешнего директора, смысла не было, книги Агаты Кристи, которые стояли на полках у Аиды Борисовны, выпущены после 2000 года, и читать их раньше года выпуска было невозможно в принципе.
Привыкшая подозревать всех без разбора, Настя на всякий случай подстраховалась и попросила директора еще раз собрать детей из «группы Павловой», объяснив, что у нее появились кое-какие дополнительные вопросы об Аиде Борисовне. Может быть, директор скрывает информацию о Полине? Мало ли по каким причинам. А вдруг именно здесь и коренится разгадка смерти Павловой и директор в курсе и покрывает преступника? Всякое бывает.
Но собравшиеся подростки о Полине Солодко никогда не слышали. Настя внимательно всматривалась в их глаза, ловила малейшие мимические движения, слушала интонации и ничего не обнаруживала. Никаких признаков того, что дети что-то знают и молчат.
Надо на всякий случай проверить добросовестность Вторушина. Он, конечно, готов дать голову на отсечение, что Полина Солодко не связана со школой, где Павлова проводила беседы с учениками, но кто знает, какова цена этой его неотсеченной головы. Надо только быстренько придумать для школы какое-нибудь правдоподобное объяснение своему интересу к Аиде Борисовне и ее знакомствам. Когда она в первый раз ехала в детский дом, то представилась журналисткой и сказала, что собирает информацию с ведома милиции. Может, и в школе такое проскочит? А почему бы и нет? Конечно, директор детдома поверила ей на слово, а если в школе не поверят и позвонят Вторушину, то он сразу поймет, что Настя его перепроверяет. Некрасиво выйдет. Впрочем, вряд ли школьные педагоги будут звонить именно Илье, они небось и телефона-то его не знают, если уж они усомнятся в Настиных полномочиях, то позвонят, скорее всего, руководству. И Вторушин ничего не узнает.
В школе все прошло даже проще, чем в детском доме, там никто не удивился Настиному приходу, словно журналисты из Москвы чуть не ежедневно появлялись в этих стенах и именно для того, чтобы собрать материал для очередной версии об убийстве бывшего следователя. Настя попросила познакомить ее с классными руководителями тех классов, перед которыми выступала Аида Борисовна. Те в один голос заявили, что в их классах Полина Солодко никогда не училась.
Откуда же ты взялась в жизни Аиды Борисовны Павловой, таинственная девочка Полина? В почте Павловой не было никаких писем ни на имя Полины Солодко, ни от нее. Может быть, та закладка — просто случайная бумажка, найденная и подобранная невесть где и положенная в книгу кем-то, кто брал ее почитать. И даже, скорее всего, так оно и есть. Но для порядка надо выяснить все до конца.
Ужасно хотелось есть, Настя завтракала в начале одиннадцатого, а теперь уже седьмой час. Она заскочила в подвернувшуюся по пути кафешку, выпила две чашки плохого кофе, съела два куска слишком сладкого, почти приторного торта и отправилась туда же, где была сегодня утром, — к дому Аиды Борисовны. Люди уже возвращаются с работы, и вполне можно обойти квартиры и попытаться выяснить, кто из соседей брал у Павловой романы Агаты Кристи и кто такая Полина Солодко.
Дом был относительно новый, многоэтажный, зато, к счастью, всего с одним подъездом, и через три часа Настя на гудящих от усталости ногах вышла и села в машину.
Ничего. Ни-че-го. Никакой Полины Солодко в доме не обнаружилось, и имя это никому ни о чем не говорило. Соседи очень тепло отзывались об Аиде Борисовне, рассказывали, что она увлекалась национальными кухнями, коллекционировала рецепты, вела обширную переписку со знатоками кулинарии, постоянно готовила что-то новое и приглашала соседей попробовать, а если им нравилось — давала рецепт. И книги охотно давала, библиотека у нее была большая, хорошая, и многие этим пользовались. Но романы Агаты Кристи никто не брал, за книгами обращались в основном немолодые люди, пенсионеры, которым покупка книг не по карману, а в городскую библиотеку идти далеко, и просили они «проверенную» русскую и советскую литературу: «Вечный зов» Иванова, «Угрюм-реку» Шишкова, романы Вениамина Каверина и Юрия Бондарева, мемуары маршала Жукова и тому подобное.
По дороге домой Настя размышляла, кого бы попросить поискать эту неуловимую девочку Полину. Федулова? Но после утреннего визита в квартиру Павловой никак не удавалось преодолеть неприязнь к майору. «Ты с ума сошла, — уговаривала она себя. — Ну что такого случилось? Подумаешь, опер выпил в рабочее время. Ты что, никогда в жизни такого не видела? Да на каждом шагу. Даже твой лучший друг Юрка Коротков — и тот себе позволял, и ты не стала к нему хуже относиться из-за этого. Получается, твоему дружку Короткову можно, а Федулову нельзя? Все милиционеры выпивают на службе, это не новость, и так было всегда, и так есть, и так будет. Что ты себе напридумывала?» Но уговоры не помогали. Обращаться к Федулову не хотелось. Наверное, она стремительно стареет и становится категоричной и нетерпимой. Это плохо. Получается, нужно просить Вторушина, который Насте тоже не особо нравится. Ну что ж, будем из двух зол выбирать меньшее, решила она и набрала номер Ильи.
Тот долго не мог взять в толк, зачем Насте понадобилась какая-то неизвестная девочка, которая, если исходить из ее возраста, ну просто никак не может быть причастной к убийству Павловой.
— Она не может, — соглашалась Настя. — Но, возможно, у нее есть родители. Или старшие братья и сестры. В любом случае, это неотработанный контакт Павловой. Илья, нам нужно раскрыть убийство, а не удовлетворить собственное любопытство. Мы должны проверить все до самой последней мелочи.
— Ладно, — вздохнул Вторушин, — найду я вам вашу девочку, если уж так прибило. Только не обещаю, что скоро. Уж как получится.
Приехав в усадьбу, она даже не нашла в себе сил вывести на прогулку Подружку. Просто разделась и рухнула в постель как подкошенная.
Утро было пасмурным и тяжелым, как настроение после похорон. Настя долго пыталась проснуться, но потом бросила эту пустую затею и решила спать, сколько влезет.
Влезло не очень много, в половине десятого она все-таки поднялась. Бегорский все еще находился в усадьбе, поэтому на завтрак светила перспектива овсянки. Настя поморщилась при мысли об этом и решила в кафе не ходить, а выпить пустой кофе в номере и поехать в город, где устроить себе «неправильный» завтрак в каком-нибудь общепите. «А как же Подружка! — спохватилась она. — Собака ждала тебя весь вечер, а ты ее обманула и не пришла. И сегодня с утра она снова тебя ждет, и грустит, и не понимает, то ли ты ее разлюбила, то ли уехала, не попрощавшись, то ли умерла. Но в клубное кафе я все равно не пойду, хоть расстреливайте. Лучше поголодаю лишних полчаса».
Радость Подружки при виде Насти невозможно было описать, она виляла хвостом, бросалась на решетку вольера и глухо лаяла, а ее темные блестящие глаза излучали любовь и восторг.
— У меня даже ничего вкусненького для тебя нет, — пристыженно говорила Настя, надевая ошейник и пристегивая поводок, — я вчера не сумела ничего купить. Ты уж меня прости.
«Мне ничего не нужно! — было написано на морде у собаки. — Только ты приходи, только не бросай меня, не забывай!»
Гулять было тяжело, дул пронизывающий влажный ветер, от которого слезились глаза и мерзло лицо, но Настя мужественно выдержала отведенные для прогулки полчаса, после чего отправилась искать место, где можно с удовольствием позавтракать. Водитель посоветовал ей маленькое заведение на углу Майской площади и Федеративной улицы, совсем рядом со зданием мэрии и в двух шагах от отдела внутренних дел.
— У них всегда продукты свежие и повара хорошие, — сказал он со знанием дела. — Там же народ из мэрии питается, и прокурорские, и судейские, и менты. Они с семи утра открываются, там завтракают те, кто сутки дежурит.
Заведение оказалось на удивление уютным, с маленьким, но достаточно разнообразным меню. Почти все столики были заняты, но Насте удалось найти очень симпатичное место у большого окна, выходящего на Майскую площадь. Уже через две минуты она поняла, почему такой, казалось бы, удобный столик оставался свободным: от окна нестерпимо дуло, и ей пришлось накинуть на плечи куртку, а колени прикрыть сложенным в несколько раз длинным шарфом. Она с аппетитом поглощала творожную запеканку с вареньем, ела хрустящие теплые круассаны, намазывая их медом, пила ароматный кофе и смотрела на громоздкое здание бывшего Дома политпросвещения, ныне концертного зала, того самого, где без малого год назад проходил творческий вечер известной актрисы, после которого убили Галину Ильиничну Корягину. Где-то здесь, на этой площади, прогуливался Ленечка Вешняк, ожидая, когда закончится концерт. Наверное, он нервничал, потому что в толпе ему нужно было отыскать малознакомую женщину, которую он видел до того времени, скорее всего, не больше одного раза. Вряд ли он ориентировался на фотографию. Вероятно, он все-таки предварительно приезжал в Томилин, где по договоренности с Ритой Нечаенко посмотрел на Корягину «живьем». Впрочем, это уже не имеет никакого значения… Он стоял где-то здесь или прохаживался взад-вперед, а может быть, даже сидел в этом кафе и даже на том самом месте, на котором сейчас сидит Настя и с которого так хорошо виден вход в концертный зал. Он ждал и знал, что ему нужно найти женщину, дойти следом за ней до пустынных проходных дворов и убить. Убить быстро и тихо. Неужели он был на сто процентов уверен, что сможет, что не дрогнет? Ангелоподобный белокурый хищник, нападающий со спины…
