Убедившись в своей правоте, Федор вышел из палаты и двинулся по коридору к работающему телевизору.
По телевизору шел какой-то боевик. Свет не горел, и замершие в напряженных позах, озаряемые синеватыми бликами экрана больные немного смахивали на постояльцев морга, которых пьяные санитары шутки ради рассадили по стульям. Отыскав нужного человека, с левой рукой на перевязи и с головой, похожей на марлевый шар с прорезями для глаз и рта, Федор присел рядом с ним на свободный стул. В полумраке никто не заметил, как завязанный узлом полиэтиленовый пакет перекочевал из рук в руки.
– На экспертизу. Срочно, – едва слышно произнес Федор, и марлевый шар медленно качнулся в знак того, что приказ услышан и понят.
На следующий день, едва дождавшись ухода жены на работу и с почти неприличной поспешностью выпроводив из дома дочь, Валерьян Модестович Кушнеров сразу же метнулся к телефону. Сорвав трубку, услышав гудок работающей линии и уже нацелив указательный палец в первую из нужных ему кнопок, господин главный редактор замер в нерешительности, не отваживаясь набрать номер больницы. Звонить было страшно, но и оставаться в неведении Валерьян Модестович больше не мог. Он быстро набрал номер и нервно облизал губы, слушая потянувшиеся в трубке длинные гудки.
Ждать пришлось довольно долго: в больнице, как всегда, не торопились снимать трубку. Наконец грубый женский голос на том конце провода неприязненно произнес:
– Справочная!
– Здравствуйте, – сказал Валерьян Модестович. – Меня интересует состояние больного Баркана.
– Отделение, палата? – еще неприязненнее спросил женский голос.
Усилием воли подавив предательскую дрожь в голосе, Кушнеров выдал требуемую информацию. В трубке послышался шорох – дежурная медсестра копалась в бумажках.
– Алло, вы слушаете?
– Да, – с трудом выдавил Кушнеров, точно зная, что последует за этим.
«Умер» – вот что ему должны были сейчас сказать.
– Состояние нормальное, – сказала сестра. – Какое у него может быть состояние? Подумаешь, травма – два ребра сломал! Только зря место занимает…
– Простите, – непослушными губами с трудом пролепетал Валерьян Модестович, – а вы уверены? Ошибки быть не может?
– Откуда я знаю? – злобно огрызнулась сестра. – Что у меня тут написано, то я вам и говорю.
– Но он не умер?
– Чего?! Вы что, молодой человек, пьяный? С утра пораньше зенки залил и развлекаешься?
– При чем тут зенки? – слабо запротестовал Кушнеров. – Просто у меня было… ну, словом, нехорошее предчувствие.
– Предчувствие, – с неимоверным презрением передразнил женский голос. – Пить надо меньше, чтоб по ночам кошмары не мучили!
На этом разговор прервался – на том конце провода со звоном и лязгом бросили трубку. Мимоходом Кушнерову подумалось, что его собеседница, по всей видимости, не очень-то счастлива в семейной жизни, коль скоро полагает всех без исключения мужчин законченными алкоголиками. А сама она, судя по голосу и манере разговора, относится к той разновидности вечно всем недовольных дам, из-за которых многие мужики уверены, что все бабы – стервы, кровососы и вообще не люди, а некие злобные создания, приставленные к ним, мужикам, за вполне понятные и простительные грехи молодости, из коих самым большим была глупость, некогда погнавшая их в загс…
Размышляя об огорчительном неумении большинства людей ладить между собой и находить компромиссные решения спорных вопросов, Валерьян Модестович незаметно для самого себя одну за другой хлопнул подряд две рюмки коньяку. Нервы у него от этого немного успокоились, в голове прояснело, и он обнаружил, что уже, оказывается, может думать о деле, даже не хватаясь при этом за сердце.
Собственно, думать тут было нечего. Если Игорек действительно каким-то чудом уцелел, отведав угощения, приправленного смертельной дозой снотворного, которое Кушнеров позаимствовал из богатых запасов своей супруги, значит, журналист родился в рубашке, а Валерьяну Модестовичу повезло не взять на душу грех. Вот только повезло ли? А что, если весь коньяк каким-то образом употребил его сосед по палате? Да и зачем это – весь? Ему было достаточно выпить рюмочку раньше Баркана, и тогда…
Тогда Игорек сейчас почти наверняка ломает голову над тем, как это могло случиться. И долго думать ему не придется… Если дело было вечером (а когда же еще?), над загадочной смертью его соседа думает уже не он один. Возможно, Баркан уже отвечает на вопросы следователя, а сюда, на дом к Валерьяну Модестовичу, тем временем мчится, распугивая сиреной прохожих, сине-белый милицейский «луноход»…
Впрочем, тут были возможны и другие варианты. Много вариантов. Например, Баркан не стал пить коньяк вчера, а оставил его на сегодняшний вечер. Или он выпил, уснул и благополучно умер во сне, а дура медсестра об этом еще не знает, потому что данные о больных у нее старые, вчерашние, обход начнется только через час, и все кругом уверены, что оба пациента из седьмой палаты просто-напросто дрыхнут без задних ног…
Да, вариантов могло быть великое множество, но существовал простой и надежный способ сократить их количество до приемлемого минимума, а может, даже и внести в этот вопрос полную ясность. Валерьян Модестович взвесил на ладони мобильный телефон. Один звонок, и… И что?
«Не узнаешь, пока не позвонишь», – подумал он. Облегчение, наступившее было, когда ему сказали, что Баркан жив, бесследно улетучилось, сердце опять сдавила глухая тоска, одолевавшая главного редактора со вчерашнего вечера. Верность учению, дисциплина, послушание – это все слова, более или менее красивые, а вот убийство – это уже поступок, предусмотренный уголовным законодательством. О чем он, вообще, думал, когда ввязывался в эту историю?
Известно о чем. О том, чтобы обратить на себя внимание великого Б.Г., поставить кумира в известность о том, что здесь, в дыре под названием Красная Горка, происходит нечто, имеющее к нему, кумиру, какое-то отношение. Только и всего. А что вышло? Кумир отдал приказ, и Кушнеров этому безумному, не лезущему ни в какие ворота приказу беспрекословно подчинился. Как будто Б.Г. обладает способностью гипнотизировать через Интернет… А что же, очень может быть, что и обладает. С него станется, на то он и Б.Г. – по уверениям некоторых, живой Бог на земле…
Отбросив колебания, Кушнеров нажал клавишу быстрого набора, вызвав на экранчик дисплея надпись «Баркан».
– Привет, шеф! – буквально после второго гудка раздался в трубке жизнерадостный голос Игорька. – Кто рано встает, тому Бог подает? Это правильно! Мне тут уже укол вкатили в… ну, сами понимаете куда.
– Как самочувствие? – промямлил Кушнеров первое, что пришло ему в голову.
– Странное, – сказал Баркан, и Валерьян Модестович насторожился. – Такое ощущение, как будто у меня сотрясение мозга и перелом парочки ребер…
Это была шутка, что подтвердил немедленно раздавшийся в трубке жизнерадостный до кретинизма смех корреспондента.
– Представляете, шеф, – продолжал Баркан, – коньячок-то ваш пропал! Сосед его нечаянно грохнул, ни капли не удалось спасти. Пришлось за водкой бежать, заливать горе… Да, кстати, у меня новость! Он имя свое вспомнил! Федором его зовут. Теперь дело за фамилией и всем остальным. Память к нему возвращается, как я и говорил. Вы не волнуйтесь, шеф, я на посту, так что история у вас в кармане.
Кое-как закруглив, а точнее, скомкав разговор, Кушнеров прервал соединение и дрожащей рукой налил себе третью рюмку коньяка. Сердце бухало, как паровой молот, где-то у самого горла; в ногах ощущалась противная слабость. Валерьян Модестович Кушнеров вовсе не был негодяем; напротив, и он сам, и окружающие всегда считали его вполне приличным человеком. И вот он, приличный человек, уважаемый бизнесмен и примерный семьянин, чуть было не совершил двойное убийство, от которого ему лично не было никакой выгоды.
Да что выгода! Теперь, когда эта затея с отравлением провалилась, у Валерьяна Модестовича будто пелена с глаз упала, и он вдруг увидел то, что было очевидно с самого начала: им просто пытались пожертвовать, как шахматист безжалостно жертвует пешкой, подбираясь к ферзю противника. Если бы Баркан и его сосед по палате умерли, для Валерьяна Модестовича это был бы конец. В остатках коньяка экспертиза без труда обнаружила бы лошадиную дозу снотворного, а на бутылке почти наверняка остались отпечатки пальцев. А если даже и не остались, вычислить его, непосредственного начальника корреспондента Баркана, женатого на аптечном провизоре, для милиции не составило бы никакого труда. Именно он, а не кто-то другой, возглавил бы список подозреваемых; за допросом последовал бы обыск, а в квартире чего только нет! Запасами подлежащих строгому учету медицинских препаратов, которые домовитая супруга Валерьяна Модестовича накопила за годы работы в аптеке, можно укокошить добрую сотню человек, если не больше. Так что в результате сели бы оба…
