Ознакомительная версия.
– Да вы же сами… – начал Гордеев.
– Пленки? – усмехнулся Локтев. – Нюшка, подай сюда пленки.
Нюша принесла кассеты.
– Возьмите на память, – сказал Локтев. – Я не собирался вас шантажировать. Ни вас, ни кого бы то ни было. Это называется методом провокации. Я еще раз убедился, что людей хороших нет. Вы все это творили сами. Но когда вас ткнули мордой в ваше же дерьмо…
– Слушайте, – вдруг улыбнулся Гордеев, – вам бы ассенизатором работать. Вас только дерьмо и интересует.
Локтев растерялся.
– Знаете, если хотите из людей вытащить то, что вас так волнует, проще дать им слабительное. Но если хотите от людей добра – вот тут посложнее будет, правда?
– Пошел вон, – сказал Локтев.
– Конечно. Вон отсюда, карету мне, карету. Тут сортиром воняет.
Он снова взял кейс и теперь уже решительно направился к выходу.
Перед самой дверью не удержался, обернулся, посмотрел на Лику. Локтев ей что-то говорил. Но она его слушала невнимательно.
И это Гордеев считал своей огромной победой.
Антоненко действительно появился в прокуратуре в половине второго.
На удивление быстро они оформили все документы и помчались в Бутырский изолятор.
– Что ты ему скажешь? – спросил Антоненко.
– А что я ему скажу… Поблагодарю.
– Ты?! Его?!
– Я. Его.
– Да это он у тебя в ногах должен валяться. Это ты его от тюряги спас. А может, и от «вышки».
– Все это фигня, – философски заметил Гордеев. – Он меня спас от более страшного.
– От чего?
– «Живой труп» читал?
– В школе.
– Боря, мы временами просто не живем, понимаешь? Мы существуем. Так, получувства, полурадости, полубеды. А эти ребята жили. Они знали, что такое воинский долг, что такое братство, что такое мужество, честь…
– О! Куда тебя занесло…
– Прекрати. Мы же на каждое настоящее и чистое найдем огромную кучу… дерьма. Давай не будем.
Антоненко пожал плечами.
– А вот если я на Зойке женюсь, это настоящее будет?
– Дурак, – рассмеялся Гордеев.
Игорь вышел к ним бледный, строгий, даже траурный. Вовсе не так люди выходят из этих скорбных стен.
Он остановился возле Гордеева и Антоненко. Потоптался, теребя в руках сумку с вещами. Потом сказал Гордееву:
– У меня деньги есть, я вам заплачу. Вы мне скажете сколько.
– Ладно, – махнул рукой Гордеев. – Вот его благодари.
– Спасибо, – сказал Игорь Антоненко.
– Да чего там, – растрогался Борис.
– А можно я тебя о чем-то попрошу? – спросил Юрий.
– Костюм сшить?
– Это тоже.
– А что еще?
– Давай обнимемся, – сказал Гордеев.
Антоненко ошалело посмотрел на друга.
Игорь вскинул глаза. Гордеев беззащитно улыбался.
Они шагнули друг к другу…
…Они обнялись.
И словно не было этих долгих лет. Словно эти годы просто чикнули и выбросили в корзину. И не надо было ничего говорить. Вспоминать, рассказывать наперебой, как они прожили друг без друга, как отвыкали от своей половины. Потому что они не отвыкали и не жили друг без друга.
Но – люди есть люди. Были какие-то правила, какие-то традиции. Надо было выпить за встречу. Надо было посидеть и поговорить.
Игорь сбегал и принес водки. Николай достал тушенку, хлеб, даже сладкие перцы.
Они пили водку, закусывали, но, казалось, даже не чувствовали вкуса. Они смотрели друг на друга, прямо в глаза, они не отводили взгляда, и если бы кто-то вошел, он решил бы, что эти люди играют в гляделки. Но они не играли, не дурачились. Им было так проще. Им не надо было говорить слова, они только ловили в глазах друг у друга верный отблеск.
– Война, – сказал только Николай.
Игорь кивнул. Все было ясно. Кому война, а кому мать родна, ведь она их снова, после стольких лет соединила.
Мать и отец после развода не виделись и даже не созванивались. И он и она как отрезали. Мать старалась вообще не упоминать об отце. А потому получалось, что не вспоминала и о брате Игоря. Он поначалу мучился, жутко тосковал, но потом свыкся как-то, что ли, как свыкается человек с отсутствием руки или ноги. Остаются только фантомные боли.
Отец завел новую жену. Хорошую, в общем, женщину, но ничего о прежней жизни она и слышать не хотела. Поэтому Николай тоже мучительно стал отвыкать от матери и брата.
И вот теперь оказалось, что ни тот, ни другой так и не отвыкли.
Им не надо было говорить, что теперь они будут жить вместе, что теперь их сам черт не разлучит.
Они все это видели в глазах друг у друга.
– Игорек. Ой, извините… А че ты так сидишь? – заглянула в палатку связистка. – Скучно.
И остолбенела. Поначалу решила, что писарь поставил перед собой зеркало. И с этим зеркалом от тоски глушит водку. А потом пригляделась – мама родная, близнецы.
В другой раз оба, конечно, стали бы в стойку – как же, девушка! Но сейчас она была досадной помехой. Впрочем, не выгнали, пригласили за свой стол.
И теперь уже потекла беседа. Не между братьями, они наперебой стали рассказывать все этой связистке. А она смотрела на них и только охала. Надо же, бывает же!
Правда, когда предложила позвать свою подругу, запротестовали. Не надо. Хорошо сидим. Никто не знает – и пусть. Завтра, завтра всем все расскажем. Мы теперь рядом будем, как у мамки в животе.
Потом заспорили, кто из них старший.
Николай был уверен, что родился на семь минут раньше брата, а Игорек уже пьяно мотал головой:
– Не-а, ты последыш!
Потом Игорь, кажется, целовался со связисткой, а Николай переоделся в его форму и бегал доставать водку.
Потом братья плакали. А связистка их утешала. Ох как утром она расскажет обо всем подруге! Ох как подруга удивится и даже не поверит.
Потом связистка принесла машинку и стала Николая стричь, чтоб совсем уже разницы между ними не было. А они счастливо хохотали.
А потом Игорь уже ничего не помнил.
Николай уложил его, накрыл с головой шинелью, чтобы солнечный свет не мешал, а сам подсел к связистке и стал на бреющем полете ее «кадрить».
Но связистка не «кадрилась». Ей тоже хотелось спать. Уже было утро, всю ночь просидели.
Николай ее отпустил.
Но она вдруг вернулась через минуту.
– Игоря в штаб. Какой-то пакет отвезти. Буди.
И вдруг Николай решил созорничать.
– Ты что, не узнала? – улыбнулся он.
Связистка присмотрелась.
– Тьфу ты, мамочки! Я думала – Коля.
– Нет, уехал Коля. Завтра приедет. А кто там зовет?
– Попов.
– Ну пошли, – встал Николай. – Что там за пакет…
Они вышли из палатки, солнечный свет резанул глаза после темноты. Утренний воздух омыл легкие.
– Хорошо! – сказал Николай. – Ты иди, я сейчас, пилотку забыл.
Он вернулся в палатку, склонился над спящим братом. Нет, не прощался, просто заботливо подоткнул шинель. Действительно, чего будить? Он смотается туда и обратно. А вернется – они отметят свою встречу уже по-настоящему, громко, шумно, весело, чтоб и люди порадовались.
А сейчас у него дела, он скоро вернется…
Ознакомительная версия.
