— Стойте неподвижно, мистер Джеффрис, — приказал Дортмундер, разгадав мои мысли. — Я выстрелю вам в зад. Вы не умрёте и будете об этом очень долго и горько сожалеть.
Мне уже начало казаться, что он прав.
Из дневника Филипа Тьерса
Я забрал из больницы вещи матери. Удивительно: после такой долгой и достойной жизни их осталось совсем немного. Мне кажется, что она расстроилась бы, узнав, насколько мало вещи говорят о ней. Я решил оставить некоторые из них на память, а всё остальное передать в службу милосердия, которой она отдавала столько времени и сил. Похороны состоятся через три дня.
Из Германии до сих пор нет известий, и Эдмунд Саттон признался, что испытывает некоторое волнение. Так как в этой миссии М. X. изменил своему правилу не предпринимать без серьёзной поддержки действий, связанных с большим риском, теперь мы оба склоняемся к мысли, что с ним случилось что-то неладное. Но мы не имеем права что-либо делать ещё в течение нескольких часов.
И всё же я питаю надежду, что мои тревоги окажутся ложными и телеграмма, которую мы с таким нетерпением ожидаем, всё-таки придёт не позже крайнего срока. Хотя утверждать, гто глубоко убеждён в благополучном исходе предприятия, я могу, лишь покривя душой. Мне довелось уже услышать мнение, что после смерти матери я настроен пессимистически и вижу вокруг лишь самые мрачные перспективы. Но обстоятельства, в которых М. X. проводит это расследование, не могут не породить во мне самых серьёзных опасений.
Выстрел прозвучал не громче хлопка пробки, вылетающей из бутылки шампанского. В первое мгновение я даже не осознал, что это был именно выстрел, и направлен он был в Дортмундера. А тот, казалось, не мог понять, что случилось. Из этого я заключил, что выстрел или предназначался мне, или не попал в цель.
Но тут Дортмундер, всё ещё сохраняя на лице злорадную гримасу, медленно осел на землю, словно марионетка, нити которой кукольник выпустил из руки.
Пожалуй, только спустя минуту я смог оторвать от него взгляд и лишь после этого обрёл способность двигаться. Меня так трясло, что я с трудом нагнулся и взял маленький, похожий на детский, арбалет из мёртвой руки.
— Это просто смешно, — раздался голос Пенелопы Хелспай, вышедшей из-за кустов совсем рядом со мной, — ведь меня прислали убить вас, а я спасла вас от смерти. — Её щека была испачкана грязью, платье порвано на плече, но других видимых повреждений на ней не было заметно. Она не направляла на меня свой револьвер флотского образца, но и не опускала его. — Не считайте, что мы с вами находимся в одном лагере, это было бы ошибкой. На сегодня мы с вами стали временными союзниками, поскольку преследовали одни и те же цели, точно такие же, как у Британии и Германии насчёт этого драгоценного Соглашения, которое вы пытаетесь спасти от злоумышленников. У меня есть свои причины оставить вас в живых, а не то вы сейчас лежали бы рядом с этой падалью. — Она с таким отвращением пнула ногой труп Дортмундера, что это вызвало у меня прилив неприязни к ней.
— Боюсь, что поблизости могут оказаться и другие, — перебил я, посмотрев на арбалет, который держал в руке.
— Да. Не следует задерживаться здесь. — Она оглянулась. — А где шотландец? И мистер Холмс?
— Мистер Холмс, — ответил тот из-за куста, — только что разделался с двумя стражниками Братства. Вас можно поздравить, моя дорогая, с мудрым решением, которое вы приняли относительно Гатри. Мне очень не хотелось бы убивать вас. — Он отвесил даме светский поклон, что в этой ситуации выглядело странно, учитывая многочисленные пятна от раздавленных спелых виноградин на его потрёпанной одежде.
Я уже справился с нервной дрожью. Недавнее потрясение сменилось вернувшимся ощущением чрезвычайной уязвимости. Казалось, что никакая защита не способна теперь уберечь меня от опасности. В одной руке я держал арбалет, а другой нащупывал в кармане пистолет. Мне хотелось как-то выразить свою благодарность мисс Хелспай, а также предупредить о моих предчувствиях, но слова не шли на язык. Я отказался от этого намерения и стал вместе с остальными прислушиваться, чтобы не пропустить появления новых охотников.
— Гатри, — обратился ко мне Холмс, направившись вверх, туда, где остался Макмиллан, — оттащите герра Дортмундера в кусты, чтобы его не смогли сразу найти. Нам вовсе не нужно, чтобы Братство направило за нами следом целый почётный эскорт.
— Как получилось, что нас нашёл Дортмундер, а не кто-то другой? — задал я наконец вопрос, волновавший меня сильнее всего.
— Он увидел вас сверху, из узких окон-бойниц, — ответила мисс Хелспай. Её тон был столь же холоден, как и во время нашей утренней встречи.
Как ей удаётся сохранять спокойствие? — спросил я себя. В отличие от неё, мне приходилось сейчас прилагать большие усилия, чтобы одолеть свербившее меня беспокойство, похожее на панику, в предчувствии грозящей опасности. А теперь мою совесть отяготит груз ещё одного погибшего из-за меня человека.
Пенелопа тем временем продолжала:
— Когда поднялась тревога, он взял бинокль и принялся осматривать холмы. Я увидела, как солнце блеснуло на линзах, и узнала его одежду.
— Вы очень внимательны, — не оборачиваясь, сказал Майкрофт Холмс.
— Убийца должен быть внимательным, — ответила девушка. Она направилась вслед за ним, а я между тем оттаскивал тело Дортмундера в кусты, густо росшие между несколькими высокими вязами.
Прикосновение к мёртвому телу, ощущение отсутствия в нём всяких признаков жизни ещё больше вывели меня из равновесия. Теперь я начал понимать, почему люди испытывают к мертвецам куда большее почтение, чем к живым. Пенелопа Хелспай (лишь сейчас я впервые задумался о звучании слов, образующих её фамилию, — адская шпионка) всадила ему пулю в основание черепа, и шея трупа была изогнута под ужасающе неестественным углом, хотя крови при таком безусловно смертельном ранении было не так много, как, по моему представлению, должно было быть. Засыпав труп несколькими охапками листьев, я собрался было направиться вслед за Майкрофтом Холмсом и Пенелопой Хелспай, но вдруг заметил ещё одного из охранников Братства, осторожно пробиравшегося по лесу. Он направлялся прямиком туда, где находились Майкрофт Холмс, Пенелопа Хелспай и беспомощный Макмиллан. Ещё несколько минут — и он неизбежно наткнётся на них. Этого я не мог допустить. Я встал поудобнее, поднял арбалет, напряг руку и потянул за спусковой крючок.
Короткая стрела впилась человеку точно между лопатками. Он захрипел, попытался схватиться за ствол дерева и медленно сполз на землю.
На сей раз я действовал механически; в эти ужасные минуты лишние раздумья не отягощали мой мозг. Труп охранника я спрятал в зарослях боярышника, надеясь, что эти предосторожности дадут нам по меньшей мере столько же времени, сколько пришлось на них затратить. Затем я бросился туда, где оставил Макмиллана, и попал как раз в тот момент, когда Холмс взваливал шотландца на плечо.
Макмиллан всё ещё находился в полубреду и невнятно бормотал сквозь повязку:
— Не знаю. Я ничего не знаю. Ничего не знаю.
— Нам это известно, старина, — пытался успокоить его Холмс, когда мы двинулись в путь. Тени удлинились — день клонился к вечеру. Ещё дважды нам пришлось скрываться в тенистых зарослях, когда поблизости от нас появлялись отряды охранников Братства, да однажды мы сами напугали местного браконьера с кроликом в мешке, который чуть не выпалил в нас из дробовика. Но к половине пятого мы всё же оказались у самой деревни. Майкрофт Холмс остановился и снял Макмиллана с плеча.
— В деревне обязательно будет их дозор, можете не сомневаться, — сказал он. Холмс был совершенно серым от усталости, но его жизненные силы казались мне неисчерпаемыми. — Нужно добыть лошадей, не привлекая ничьего внимания.
— Но… — Пенелопа Хелспай взмахнула револьвером.
Холмс посмотрел на неё с выражением неиссякаемого снисходительного терпения, и я был поражён безропотностью, с которой Пенелопа выдержала этот взгляд.
— Милая девушка, вы же сами понимаете, что мы не можем расхаживать по Европе, стреляя во всех попадающихся навстречу членов Братства, хотя, может быть, так и стоило бы сделать. К тому же их здесь больше, чем нас. И ещё, учтите, совершенно нежелательно, чтобы нас задержали и стали допрашивать французские власти.
— Вы чрезвычайно утомительный человек, мистер Холмс, — объявила она, не желая сдаваться слишком уж откровенно. Хорошо. Я больше не стану наступать вам на мозоли.
Мне показалось, что она уступила чересчур быстро и легко и что в этом должен быть какой-то подспудный смысл, но решил промолчать. В таких весьма непростых обстоятельствах следовало избегать всего, что могло бы привести к расколу в нашем маленьком войске.
