– Ничего не получается, – встала я.
– А мне понравилось. Сегодня будет кофе с лимоном и коньяком? Или ты предпочитаешь каждый день разбивать по одной чашке из любимого сервиза мужа? Там как раз осталось пять чашек. Можно потрогать твою грудь?
Она потрогала мою грудь, а я – ее, сквозь рубашку.
– Ты уже делала это с мальчиками? – спросила хозяйка.
– Нет.
– Боишься?
Кончиком указательного пальца Лена осторожно щекочет мой левый сосок, превращая его в замерзшую вишню.
– Нет, не боюсь, просто муторно становится, как представлю кого-нибудь из знакомых, – бормочу я, с трудом представляя, что делать дальше. Отбиваться? Ее щупать? Ну ладно, сама напросилась! – А у тебя на левой груди есть небольшое затвердение, – я изображаю в голосе озабоченность. – Не рожавшие женщины после тридцати должны раз в год показываться маммологу.
– Господи, ну что ты говоришь?.. – хозяйка упала в подушки и закрыла глаза. – Кофе хочу!
Я одеваюсь, руки дрожат, а где-то неподалеку, в снятом Пенелопой на две недели отапливаемом сарайчике наверняка исходит писком упаковка анальгина. Ничего, вывернулась из щекотливой ситуации на «четыре с минусом».
Внизу у лестницы в инвалидной коляске спит Милорд.
В кухне меня ждет целый таз картошки, свеклы, моркови, лука, огурцов… А это что такое?
– Это авокадо, просто вымой хорошенько. Кому это ты кофе варишь?
– Хозяйке. Она просила.
– Что, вот так, в семь утра пришла к тебе в комнату и попросила принести кофе? – Аделаида поражена. – Да она никогда не встает раньше одиннадцати!
– Не в комнату. В ванную.
Аделаида бросает нож и садится.
Я нарезала лимон, а когда отвинчивала пробку у коньячной бутылки, Аделаида резко вскочила и погрозила мне изуродованным артрозом пальцем:
– Я разврата в этом доме больше не потерплю! Она поклялась мне и мужу! Она не смеет!.. Мало ей узкоглазых мойщиков окон! Дай сюда, сама отнесу!
Я успела налить в чашку только одну столовую ложку коньяка. Вторую пришлось выпить самой, потому что разъяренная Аделаида утащила поднос.
Наливаю себе кофе, отпиливаю кусочек колбасы, утаскиваю из коробки две конфеты – все равно их, похоже, кроме Аделаиды, никто здесь не ест, – очищаю апельсин…
Бель! – пробила Бельлинда половину восьмого. На втором этаже слышен истерический крик Лены и звук разбитой чашки. Наливаю томатного сока в высокий бокал и бросаю туда три оливки. Вытянув ноги на батарею, наслаждаюсь завтраком, пока наверху рассерженный Коржак выясняет: кто разбудил его в такую рань (он, оказывается, бедняга, лег около пяти), кто шумит и бьет посуду, кто опять взял чашку из китайского сервиза, почему Аделаида носит кофе в постель его амебе-жене, если для этого он специально – по просьбе жены! – нанял хамоватую неуклюжую десятиклассницу?!
Сколько интересной информации к размышлению с самого утра…
Сначала – картошку. Итак, к столу здесь подают любимое вино корейца. Любимое вино корейца… Любимое вино корейца… Ладно, предположим, он гостил когда-то у директора Коржака и оставил на память коробочку-другую. Теперь – две луковицы. Что это значит – узкоглазые мойщики окон? Совершенно невероятно, чтобы Коржак, сидя за столом с корейцем и поглощая его вино, обращался с ним, как с мойщиком окон. И для кого? Для домработницы? «Не называй меня домработницей, – потребовала вчера Аделаида. – Я экономка». – «А что ты здесь экономишь, Аделаида?» – «Я экономлю время и деньги, то есть жизнь!» Морковь какая большая… Шесть больших морковин. Свекла. Так, стоп, свеклу, случается, варят, тогда ее не чистят. Отложим пока. Королева говорит, что в сложных ситуациях, чтобы потом не каяться и не обвинять себя за неправильное выстраданное решение, нужно подчиниться первому импульсу. Первым импульсом, когда я услышала про мойщиков окон, было запустить чем-нибудь тяжелым в окно. Почему? Потому что я сразу же после слова «разврат» представила моего отчима, занимающегося любовью с женой Коржака и заливающего своей кровью из раны на груди ее ночную сорочку, пока его законная жена хоронит труп неопознанного мужчины. Ну и бред. С другой стороны, Коржак сказал, что я нанята по просьбе жены.
– Аделаида! Свеклу чистить?
– Чистить! – кричит она из столовой.
Бельлинда бьет восемь раз.
– Поторопись, – заходит в кухню Аделаида. – Милорд ровно в восемь выходит на первую прогулку.
Завтракает супружеская чета в десять утра в разных комнатах. Аделаида пошла с подносом успокаивать Коржака, я – Лену.
– Он меня избил, – заявила Лена, увидев меня в дверях своей спальни. – Хлыстом.
– Это, должно быть, очень эротично, – замечаю я.
– Не веришь?
Лена задирает на спине рубашку. Грандиозно… Кровавые полосы с подтекающей сукровицей. И несколько старых заживших рубцов.
– Поменяй постель! – Лена сбрасывает рубашку и садится голой к столику с трюмо завтракать.
– В комнате пахнет потом, кровью и спермой.
– Откуда ты знаешь, как пахнет сперма? – улыбается Лена.
– Иногда сперму собирают с трупов для анализов. Если ее подогреть, она пахнет.
Лена дергается и выплевывает изо рта все, что успела пережевать. На зеркало и на столик. Ну вот, теперь убирать придется, развела тут откровения!
– Ты какая-то ненормальная, – подозрительно вглядывается в меня Лена. – Возьми тюбик на тумбочке и смажь мне спину.
Мазь «спасатель». Тюбик почти пустой.
– Сначала надо обработать, чтобы раны не сочились, – откладываю я тюбик и иду в ванную. – Есть какой-нибудь спиртовой раствор или зеленкой мазать?
Пока я вожусь с ее спиной, в спальню заглядывает Коржак и ласковым голосом сообщает:
– Киска, я уехал по делам, обедайте без меня, обещал прийти Лаптев с женой.
– Ты такая умная, скажи, от какого яда умирают долго и мучительно? – интересуется Лена.
– Не скажу. Давай и щиколотку заодно обработаем, – киваю я на повязку на правой ноге.
– Нет! – Лена резко садится и подбирает под себя ногу. – Там все в порядке.
За обедом, когда я разливала суп, Лаптев поинтересовался, не мог ли он меня где-нибудь раньше видеть?
Ему, конечно, трудно было сопоставить мою фигуру в коротенькой шотландке и облегающем развратном топике с фигурой бомжа, валяющегося у камеры хранения номер пять.
– Может быть, в Интернете, на сайте для педофилов? Отчим, когда был живой, отсылал туда мои фотографии в голом виде, – предложила я свое объяснение.
Наступила, как это принято говорить, гробовая тишина. Она получилась действительно гробовой, все-таки я упомянула мертвого отчима, и лица у всех сидящих за столом сделались совершенно похоронными. Особенно изумилась жена Лаптева, она бросила ложку, закрыла рот рукой и сочувственно вскрикнула:
– Деточка?!.
Лена смотрела на меня во все глаза и кусала губы.
– Я работаю в Министерстве здравоохранения, – доверительно сообщила жена Лаптева, – у меня есть хорошие знакомства, если ты испытываешь психологические проблемы…
– Спасибо. Я наблюдаюсь у психиатра. Даже прошла у нее тесты на агрессивность.
– На агрессивность?
– Да. Я чуть не зарезала своего отчима.
Вся троица переглядывается. Нервы Аделаиды не выдерживают.
– Я посмотрю второе! – зловеще объявляет она и уходит в кухню.
– Как же это получилось? – шепчет сострадательная мадам Лаптева и показывает на стул рядом с собой. – Садись, детка!
– Сначала я хотела его отравить, – доверительно сообщаю я, усаживаясь и наливая в пустую тарелку половник супа. – Смешала, как полагается, беллоидную субстанцию с большой дозой спиртного… – Пробую суп. Ну и гадость. – Ну вот, а потом, когда кореец отказался пить, я набросилась на него с ножом.
– Кореец? – все еще не понимает Лаптева, но я заметила, как муж толкнул ее под столом ногой.
– Получилось так удачно, – улыбаюсь я Лене, – так хорошо все получилось!
– Что же тут хорошего? – не понимает Лаптев.
– Приехала «Скорая», чтобы перевязать рану. И кореец – это мой отчим, я его так называла, он не обижался, – выздоровел и женился на медсестре с этой самой «Скорой», а врач, который выпил коктейль, умер, представляете? Потом оказалось, что он был виноват в смерти моей мамы, разве это не удачно получилось?
– Кто? Кто был виноват в смерти твоей мамы? – госпожа Лаптева выдавливает накрашенными ресницами первые слезинки.
– Врач, который в тот вечер дежурил на «Скорой»! Он раньше работал в больнице в хирургическом отделении.
– А кореец?..
Похоже, она совсем тупая.
– А кореец женился на медсестре, – вздыхаю я. – Уже можно второе подавать?
Может быть, у Лены на щиколотке татуировка с инициалами Гадамера? Г и Ш, в рамочке в виде сердечка…
После обеда мы с Аделаидой готовим спальни для гостей. Все комнаты открыты, все постели перерыты, я хожу туда-сюда сначала с пылесосом, потом с огромным пластмассовым кувшином, полным воды, и поливаю шестнадцать горшков с цветами. За мной почему-то увязался Милорд, я уж было решила использовать его интерес ко мне, чтобы попасть в подвал (скажу потом, что собака туда спустилась), но Аделаида приказывает принести из кладовки на первом этаже два коврика и уложить их в спальнях.
