Ознакомительная версия.
Я резким движением растащил Мохова и Косынкина и бросился вверх по лестнице. Те ринулись за мной. Мы с грохотом добрались до середины и замерли: навстречу нам вышла Анастасия Кирилловна. В руках она держала зажженный факел, на губах ее блуждала снисходительная улыбка.
— Нет! Нет! — с отчаянием закричал Гавриил Кириллович.
— Да что происходит? — воскликнул я.
— Анастасия Кирилловна хочет сжечь дом, — сказал Косынкин. — Чтоб не достался французам.
—Сжечь дом? — изумился я.
—Вот! Вот! Остановите ее! — верещал Гавриил Кириллович. — Бонапарт уйдет, и мы вернемся в свой дом!
—Это мой дом, — ровным голосом произнесла Анастасия Кирилловна. — И я не хочу, чтобы французы нашли кров под его крышей.
Вслед за ее словами послышался треск, донесся запах гари, и мы увидели, что за ее спиною уже горят верхние комнаты.
—Твой дом! Твой дом! — закричал ее брат. — Если ты его сожжешь, ты не получишь от меня ни копейки! Так и знай! Ни копейки!
Анастасия Кирилловна с сожалением взглянула на брата и поднесла факел к картине, висевшей над лестницей. Полотно вспыхнуло, предки Моховых с величественной скорбью смотрели на нас сквозь пожиравшее их пламя.
— А-а-а! — завопил Гавриил Кириллович так, словно огонь облизал ему пятки. — Пропадите вы пропадом! Спасайтесь сами! Спасайтесь сами как знаете!
Он побежал вниз, распахнул дверь на улицу, в которую ворвался ветер, и огонь с неистовой скоростью рванул вниз по стене, полыхнули балясины, вспыхнуло платье на Анастасии Кирилловне. Она вскрикнула, оступилась и упала в объятия Косынкина.
Все случилось в одно мгновение. Затем за сбежавшим Моховым захлопнулись двери. Косынкин опрокинул женщину на пол и стал руками сбивать пламя с ее платья. Я скинул с себя сюртук, набросил его на Мохову, а она смотрела на нас с блаженной улыбкой. Вячеслав в несколько хлопков потушил огонь, занимавшийся на его панталонах. Затем склонился над Анастасией Кирилловной и заключил ее в объятия.
—Ты чудо! Ты чудо, чудо! — восклицал он, осыпая ее поцелуями.
—Слава, Слава, все хорошо! — Анастасия Кирилловна потянулась вверх, и он помог ей встать на ноги.
В доме стоял нестерпимый жар. Огненное кольцо грозило замкнуться вокруг нас.
—Скорее! На улицу! — приказал я.
Мы выбежали из дома. И в тот момент, когда распахнули дверь, огонь за спиною вспыхнул с тысячекратной яростью.
—Простите меня, — с застенчивой улыбкой спокойно произнесла Анастасия Кирилловна.
—Он уехал без нас, — воскликнул Косынкин.
Груженые подводы катились прочь. Над передней телегой возвышалась спина Мохова, он с яростью размахивал рукой, погоняя лошадь. За подводами, придерживая руками поклажу, бежали слуги.
— Столько добра везет, — тихо промолвила Анастасия Кирилловна. — А оно теперь ничего не стоит. Разве что лихие люди жизни лишат ради этих вещей. Нужно было раненых вывозить. — Немного помолчав, она добавила: — И детей.
Огонь вырвался наружу, из окон повалил дым. Начал собираться народ. Лица зевак сияли от радости. Из толпы доносились восторженные крики:
—Вот так! Знай наших! На-кось, мусье, выкуси!
Анастасия Кирилловна с удовлетворением смотрела
на пылавший дом. Одобрительные возгласы зевак принесли ей успокоение.
Я отвязал коня, взял его под уздцы, и мы двинулись к Арбату.
—Так… — протянул я. — Мы остались без транспорта.
—Простите меня, простите, — повторила Мохова.
— Анастасия Кирилловна, я восхищен! Восхищен вами, — сказал я.
— Но ваша семья, ваши дети! Вы расчитывали на нас, — сокрушенно произнесла она. — Я не думала, что Гаврюша так расстроится.
—Гаврюша, — брезгливо фыркнул Косынкин.
В душе я сожалел о том, что из-за жертвенного жеста моя семья осталась без транспорта. Но осудить Анастасию Кирилловну не мог и более того — действительно восхищался ее поступком.
— У меня такое чувство, — сказал Косынкин, глядя на толпы беженцев и армейские ряды, покидавшие город, — что все они движутся прямиком в ад, в самое пекло.
—В аду окажутся те, кто не успеет сбежать, — прошептала Анастасия Кирилловна.
«Черт побери! Вы говорите о моей семье, о моей жене, о моих детях!» С этой мыслью я вскочил в седло, сказав:
—Вот что! Ступайте на Петровку! А я поскачу к Ростопчину! Здесь действительно будет ад! Помнится, Федор Васильевич говорил, что со мною готов штурмовать врата ада. Что ж, он не откажет в помощи!
— Боюсь, в такие минуты генерал-губернатору не до частных случаев, — покачал головою Косынкин.
—Inaworcecase[58]придется выходить из города пешком, — сказал я. — Только нельзя говорить по-французски. Ладно, встретимся на Петровке.
Во дворе дома генерал-губернатора собралась толпа. Чем-то жутким веяло от нее. По каким-то признакам, еще не осмысленным, было ясно, что эта толпа жаждет крови и не успокоится, пока не получит жертву. И самое ужасное, что столпившиеся здесь люди уже не различали своих и врагов. Толпа готовилась растерзать любого — дай только повод! И повод малейший! Да самой ничтожной причины будет достаточно.
В стороне я заметил полицейского офицера. Я не знал его имени, но лицо показалось знакомым: должно быть, он участвовал в деле Ключарева или в вызволении меня из плена, — словом где-то наши пути пересекались. Я спешился и подвел к нему коня. Увидев меня, офицер невесело улыбнулся.
—Вот что, сударь, присмотрите за моей лошадью, — попросил я. — А мне нужно попасть к графу.
Офицер трясущейся рукой взял под уздцы лошадь и сказал:
—Опасно, ваше сиятельство, добром там не кончится.
—Вижу, братец, но делать нечего, я рискну, — ответил я.
—Спаси вас Бог, — прошептал полицейский.
Я вошел во двор и, огибая толпу, двинулся к входу. Несколько красных от перепоя физиономий покосились на меня. Я шел, стараясь ни с кем не встречаться взглядами. Толпа гудела, доносились отдельные выкрики: кричали об измене, о том, что следует покарать тех, кто довел дело до нынешнего состояния. Я знал, что в любую секунду ярость черни может обратиться на меня. Достаточно кому-нибудь бросить небрежное замечание в мой адрес — и толпа разорвет меня на части.
Но мне повезло. Я вошел невредимым в дом генерал- губернатора и, отирая холодный пот, взбежал на второй этаж. Здесь я встретил полковника Брокера и юного Сергея Федоровича, сына графа Ростопчина. От Адама Фомича несло тяжелым винным духом.
— Свинство, Андрей Васильевич, грязное свинство, — тяжелым голосом вымолвил он.
—Это вы к чему? — спросил я.
— Мы с Ивашкиным ночь били бочки с вином. — тяжелым голосом вымолвил он. — Разгромили весь винный двор. И что же?! Мы думаем, как спасти этих людей, а они! Они пили вино прямо из сточных канав! А двое! И что вы думаете, кто эти двое?! Наши же пожарные! Им поручалось разбить бочки, не допустить пьянства! Так эти двое упились до того, что утонули в канаве! А теперь эта же чернь собралась здесь! Они смеют требовать ответа от генерал- губернатора!
—Что ж, Адам Фомич, — промолвил я, довольный тем, что в этот раз не я испортил ему настроение, — в такое время все зверство и выходит наружу.
Он покачал головой и сказал:
—А сейчас я к Красным воротам — вывозим пожарную команду, пойдем по Калужской дороге. А вы?
—Сейчас разберусь, — я кивнул на гостиную, где через открытую дверь увидел графа.
— Москву придется сжечь, — сказал Сергей Ростопчин. — Всю ночь план составляли с папенькой.
Участие в столь грандиозном деле льстило тщеславию молодого человека. Он снисходительно поглядывал на полковника Брокера, так взволновавшегося из-за утонувших с перепоя пожарных. Эх, если бы его отцу, генерал-губернатору, хоть толику этих чувств!
—Ну, Бог в помощь, — сказал полковник, и мы обнялись на прощание.
* * *Граф Ростопчин стоял у окна и наблюдал за толпой. Чуть в стороне переминался с ноги на ноги бледный полицейский офицер Волков.
Ознакомительная версия.
