Значит, учение так и не пошло впрок. Придется повторить.
Всего этого, конечно, Николай никому рассказывать не стал, просто заметил, что Лев Грицук и прежде был замечен в фальсификациях вещественных доказательств.
Меньше всего Лев Павлович, вальяжный вид которого отчасти удивил Щербака, в памяти которого этот прохиндей сохранился некой услужливой глистой, готов был увидеть сейчас своего «учителя». И больше того, он даже испугался чего-то. Но чего? Оставалось только догадываться. Однако Левкина беда заключалась в том, что у Щербака не было времени разгадывать загадки. Он поманил Левку пальцем, предлагая ему выйти на лестничную площадку — покурить. Но ведь знает собака, чье мясо съела! Вот и Грицук замельтешил — он и не курит, и времени ни секунды свободной…
— Ты хочешь на свою задницу неприятности? — спокойно спросил Щербак. — Нет? Тогда выйдем, я тебе кое-что расскажу и покажу, а ты мне поможешь найти объяснение. В твоих же интересах. Или ты хочешь, чтобы я прямо здесь, при всех, устроил тебе бенц?
Левка не хотел. И вышел «покурить». Но Щербак на лестничной площадке не остановился, а предложил ему проследовать дальше, к машине. Грицук попробовал было воспротивиться, но Николай предупредил его, что без ущерба для здоровья он обойдется лишь в том случае, если спустится к машине, где ему будут предъявлены для опознания некоторые документы. Сказано было настолько жестко, что Левка вынужден был послушаться и спуститься во двор. А потом выйти через проходную на улицу и сесть в припаркованную рядом машину Щербака, полагая, что здесь, возле здания Главного управления внутренних дел столицы, ему, уж во всяком случае, серьезная опасность не грозит.
Но едва он услышал, на какие вопросы должен немедленно ответить, то можно было подумать, что из него окончательно вылетела вся спесь. Так вмиг выходит воздух из детского надувного шарика, превращая его в скрученную резиновую висюльку, очень напоминающую использованный презерватив. И все же он помолчал, а потом с неожиданной решительностью заявил:
— Можете угрожать чем угодно и делать что хотите, но я вам ничего не скажу. Читайте протоколы экспертиз, там — все, — и схватился за ручку дверцы, чтобы покинуть салон.
— Сидеть, — спокойно сказал Щербак и несильно сжал Левкину руку, отчего того перекосило. — А зря, — Щербак в принципе был готов к такому ответу, — ты плохо подумал, Левка. У меня уже есть показания того понятого, который подробно описал, как ты «грузил» Юркина. И как килограмм наркоты у него в доме якобы обнаружил, которую тебе, кстати, Лыков и вручил, когда приехал к вам с Савостиным и Волошиным на задержание. И даже как ты сам ногти Юр-кину стриг. Но это все — мелочи жизни, да? Юркина осудили и убили на зоне. Ну пересмотрят дело, прекратят за отсутствием состава преступления, восстановят доброе имя человека, а кому это теперь все нужно? Во имя какой справедливости, если самого человека-то нет? Ну'все, ты мне надоел, — вздохнул Николаи. — Поедешь со мной.
— Нет! — взвизгнул Левка, но короткий тычок прямыми пальцами где-то возле шеи вмиг вырубил его из сознания…
Форменный допрос Щербак проводил в своем гараже. Пришедший наконец в себя Грицук счел за лучшее самолично написать свои признательные показания. По совету того же Щербака он теперь вину за все свои преступные деяния валил на полковника Лыкова, указания которого был вынужден выполнять даже тогда, когда выезжал на операцию с другими оперативниками. Почему? Так ведь известно, коготок увяз — всей птичке пропасть. Однажды вынужден был согласиться, а дальше пошло — и шантаж, и прямые угрозы жизни.
Щербак тут же заставил его вспомнить несколько дел, где была допущена фальсификация со стороны криминалистической экспертизы. И о них пришлось написать Левке. Словом, вскрывалась целая система обмана и подтасовок. Николай уже решил было, что написанного вполне достаточно, чтобы Грицук сам понял, почему он теперь просто обязан держать язык за зубами. Любой намек тому же Лыкову или кому-то из его команды, и Левка — покойник. Как, между прочим, уже стала покойницей та баба-понятая, которая сдуру ляпнула чужому человеку про свое участие в задержании бизнесмена Юркина у него в доме на Истре. Из окна ее выбросил тот самый Толя Волошин, который и привез тогда с собой обоих понятых.
На Левку было жалко и противно, по правде говоря, смотреть. Даже выброшенный презерватив выглядит привлекательнее.
И вот тут, неизвестно, по какому наитию, Щербак спросил у него:
— Слушай, а чего ты так ни слова не написал про те документы, которые помогал подделывать, а? — просто спросил, без всякой надежды. Единственно по той причине, что слышал уже про фальшивое завещание Юркина, в котором тот отписывал все свои имущество бывшей жене, которую, надо полагать, не без основания ненавидел.
И Левка вздрогнул. Посмотрел затравленно.
— Вы и это знаете… — даже и не спросил, скорее, констатировал.
— А ты думал! — Щербак так и замер.
И Грицук взял новый лист бумаги и стал писать, как приехал с Лыковым на Истру, как вскрыли опечатанный дом, поднялись в кабинет, и полковник дал ему подсказку, где нужно искать сейф. Левка и нашел, разумеется. И вскрыл его. И достал все документы Юркина. А позже поехали в квартиру Лыкова, которая находится в Среднем Каретном переулке и числится за Фондом ветеранов МУРа, а командует им сам Вадим Михайлович. Вот там Грицук и встретился с юрисконсультом Ароном Захаровичем Швидко, который детально объяснил, даже сам написал текст завещания, который Левка затем, с помощью компьютера, переписал почерком Юркина. И воспроизвел его подпись — с учредительных документов фирмы «Земфира». И за эту тяжелую и особо тщательную, ответственную работу жлоб-полковник заплатил всего тысячу баксов!
— А если не секрет, сколько сам наварил на фирме? — спросил Левка, и глаза его блеснули праведным гневом.
— Около ста тридцати миллионов долларов, — наугад назвал цифру Щербак и увидел, что Левка сник окончательно. Конечно, где уж спорить с такими-то фантастическими деньгами!
Признательные показания были написаны, озаглавлены как «Явка с повинной», подписи на каждой странице проставлены. «Записано собственноручно, без принуждения, такого-то числа…»
— Ну все, Лев Палыч, — сказал Щербак. — Теперь я тебя отвезу в город, а до дома сам доберешься. И еще раз предупреждаю. Ты лучше меня знаешь своих подельников. Бегать им осталось уже недолго. Но если не выдержишь и сорвешься, даже собственного завещания написать не успеешь. Поэтому продолжай ходить на работу, молчи себе в тряпочку, а если кто спросит, говори, что заезжал старый приятель, просил помочь с экспертизой. Машину купил, а номера, выбитые на движке и кузове машины, ему не понравились, ты проверил, все правильно — номера перебиты. Значит, и машина краденая. Один к одному, как у того же Юркина. Усек?
Грицук поежился и кивнул — усек, мол…
— Где он сейчас? — спросил Вячеслав Иванович, перелистывая страницы «Явки с повинной».
— Проверял, — ответил Щербак. — Сказали, он выцыганил у своего начальника неделю отпуска и уехал — не то к матери в деревню, не то к тетке — в Питер. Пока с концами. Может, и к лучшему.
— Будем надеяться, — с резюмирующей интонацией известного генерала Иволгина из фильмов про российские национальные обычаи — охоту, рыбалку и прочие, заметил Грязнов. — Вам слово, Сева и Володя. Так что он врал, этот сукин сын юрисконсульт?..
Арон Захарович Швидко не стал дожидаться, когда сведения о личной жизни его клиентов начнут вытаскивать из него калеными щипцами. Он с ходу оценил ситуацию, в которой двое накачанных гигантов с неприятными усмешками на бесстрастных лицах просят вовсе не крупного, но усталого и пожилого еврея, мудрого, как теперь говорят, уже по определению, подробно рассказать, каким образом… ну и так далее. Так о чем долго думать и к кому попытаться обратиться за советом, если все равно никто лучше тебя этого изначально гнусного, надо сказать, дела не знает?
И потом, Арон Захарович всегда считал себя человеком разумным и достаточно наблюдательным, чтобы не совершать примитивных ошибок, типа думать одно, а говорить при этом совершенно другое. А вдруг обнаружится человек, который обладает интуицией, к примеру, чудовищно равной твоей! И что?
Он сказал:
— Да, господа, задавайте, пожалуйста, ваши любые вопросы. Только прошу формулировать их максимально точно, потому что это у нас с вами не вольная беседа за чашкой, скажем, чая или рюмкой, извините, хорошего коньяка, а самый натуральный допрос, где каждое слово должно быть обдумано и взвешено. Я готов, а вы?
И он стал отвечать, а Сева записывал. Демидов должен был пока только смотреть на Швидко, но так, чтобы стул сам ерзал под его задницей. Тут важно, чтоб юрисконсульт не чувствовал себя главным, от которого все зависит. Он должен отвечать, а не вести диалог. А вопросы ему задавали малоприятные. Они ведь уже прочитали показания Льва Грицука относительно роли Швидко в деле Юркина.
