поняла, что очки она сняла для того, чтобы отвлечь меня от своих попыток сдержать слёзы.
— Если вы ничего не знали, то это не ваша вина, — заверила я.
Герцогиня откинулась в кресле и тихонько рассмеялась.
— Разве так о вас пишут в газетах? О, мать виновата всегда, как, в общем-то, и жена. Предполагается, что женщины управляют мужчинами, не так ли? Как там говорится: «За каждым великим мужчиной стоит великая женщина». Нам отведена роль тех, кто поддерживает их, а иногда и сдерживает их порывы. Забудьте о своей собственной жизни, забудьте о карьере, любви и горестях, мы — матриархи! — Когда она произносила слово «матриархи», глаза у неё сузились, а руки сжались в кулаки. Затем она подалась вперёд, и вся её фигура внезапно приобрела уставший вид. — Если уж на то пошло, не думаю, что Джеймс вообще прикасался к вашему мальчику. Последний десяток лет он был малоактивен, его мучили подагра и рак кишечника, который, впрочем, сейчас в стадии ремиссии, так что здоровым человеком мужа никак не назовёшь. Если он когда-либо и приставал к детям — в чём я не уверена — то, по всей видимости, довольно давно. Задолго до пропажи вашего сына. — Она вся съёжилась, повиснув на подлокотниках, как дряхлая старуха. За время нашего разговора она словно постарела лет на десять.
— Спасибо, что уделили мне время. — Я встала и взяла в руки сумку, на мгновение замешкавшись в поисках слов утешения. На ум ничего не приходило.
Я повернулась и вышла, оставив её сгорбленно сидеть в старинном кресле посреди величественного дома. Герцогиня даже не взглянула мне вослед.
* * *
После встречи с герцогиней я не переставала периодически видеть во снах её поникший в кресле силуэт. Её образ преследовал меня. Расследование окончилось, и не прошло и трёх лет со дня нашей встречи тем тёплым октябрьским днём, как герцогиня Хардвикская отошла в мир иной. Я была вместе с Эйденом на её похоронах, которые прошли без всякого шума, с участием удивительно небольшого числа скорбящих. Присутствовавшие говорили о её силе как матери и жены и о том, как эффективно она организовала повседневный быт и работу в Уэтерингтон-Хаусе.
Её дети решили продать дом, и, насколько я слышала, его собирались превратить в музей, а многие предметы антиквариата выставить на аукцион Уэтербис.
Её муж скончался много позже.
* * *
Эйден был с Робом и его родителями дольше, чем я планировала, но возвращаться домой я не спешила: нужно было время, чтобы обдумать слова Мейв Грэм-Леннокс. Мне было жаль её, и я сочувствовала превратностям её судьбы. Столь грязные делишки не приличествуют подобным семьям, для них это скандал, в результате которого их блестящая репутация оказывается вывалянной в дерьме. Репутация для них — всё. Не иссякнет ли поток посетителей Уэтерингтон-Хауса, исправно платящих за вход? Возможно, посетители будут, но их визит теперь будет сопровождаться нездоровым любопытством: «А вот это, дамы и господа, тот самый компьютер, на котором герцог тайно хранил детское порно». Чем больше я думала об этом, тем лучше осознавала, что все мы чудовища. Да-да, все мы! Мы — монстры, ведь нам так нравится читать все эти истории. Нам нравится наблюдать за человеческими страданиями.
Подъехав к дому, я испытала то неприятно-щекочущее чувство, которое возникает, когда что-то не так. Входная дверь дома была распахнута. Не успела я припарковаться, отстегнуть ремень безопасности и выскочить из машины, как меня чуть не сбила с ног светловолосая женщина, тащившая за собой плачущего мальчика лет десяти, который одной рукой держал другую, перебинтованную. За ней выбежал Роб.
— Простите ради бога, что так получилось! — сказал он, протягивая к женщине руки в знак сочувствия. Чтобы не отстать от неё, ему пришлось перейти на лёгкий бег.
Только по прошествии какого-то времени, которое потребовалось, чтобы осознать, что происходит, я поняла, что знаю эту женщину: это была Шивон Майклс. Её сын Билли учился в начальной школе Бишоптауна, а сама она работала менеджером у Сони и Питера.
— Мне неприятно это говорить, Роб, но газеты правы. С ним небезопасно.
— Это с кем небезопасно?! — огрызнулась я, вступая в переполох.
Шивон отпряла от меня:
— Извини, Эмма, то, что случилось с Эйденом, конечно, ужасно, но ему явно нельзя находиться рядом с детьми.
— Ну сейчас да, — сказала я. — Он пока ещё не оправился после всех ужасов. Роб, что, черт возьми, ты тут наделал?
Лицо Роба, искажённое страшной гримасой, было бледным и потным, челюсти плотно сжаты. Его взгляд метался по окрестностям дома, словно пытаясь засечь репортёров, и это не укрылось от моих глаз.
— Я тут ни при чём! Он застал меня врасплох, поняла?
Пока Шивон с плачущим ребёнком садилась в машину, я схватила Роба за руку и заставила его посмотреть мне в глаза.
— Это твои родители затеяли?
— Они просто пытались помочь. Они решили, что если Эйдену будет с кем играть, это поможет его… выздоровлению.
— Что вообще произошло? — спросила я с чуть было не остановившимся сердцем.
— Он ткнул Билли ножницами в руку.
Я отпустила руку Роба и пошатнулась:
— Вот чёрт…
— Билли всё игрался с пультом от телевизора, постоянно выхватывал его из рук Эйдена. Я велел ему прекратить, но, похоже, Шивон избаловала этого маленького засранца, потому что он меня и слушать не хотел. Потом пацан взял и дёрнул Эйдена за волосы, и тогда Эйден взял ножницы со столика и ударил ему по руке. Ножницы-то детские, ими ничего особенного не сделаешь, так, просто кожу поцарапали. — Он закатил глаза. — А реакцию парень выдал такую, будто пулю схлопотал.
— Господи, Роб. Как ты мог это допустить?!
— Прости…
— Давай бери родителей и вали отсюда, — грубо проговорила я.
— Что-о?!
— Я серьёзно. Ты облажался, и вам самое время уйти. — Я повернулась к нему спиной и поспешила в дом.
33
После этого случая я уже не была уверена, был ли у Сони злой умысел или она просто идиотка. Каким-то образом в её твердолобой
