Сначала я попытался связаться со своим посаженым отцом - генералом Врачевым, но его помощник сказал, что тот находится в заграничной командировке и вернется через неделю. Единственным, с кем я еще мог посоветоваться по этому щекотливому вопросу, был начальник паспортного отдела для иностранцев, проживающих в Софии, полковник МВД Болгарии Куманов.
С Кумановым мы почувствовали взаимную симпатию едва ли не с первого дня, когда я пришел получать у него удостоверение для временного проживания в Болгарии. Мы с ним настолько сошлись, что я его приглашал на нашу свадьбу.
Услышав, что мне нужно срочно повидаться с ним по важному делу, но не в его кабинете, Куманов спросил, где я нахожусь, и сказал, что через пятнадцать минут приедет.
Когда мы встретились, я, ничего не утаивая, рассказал ему о своем походе в посольство США, о своих подозрениях и о последней фразе Майкла...
Не прошло и часа, а мы уже беседовали с каким-то генералом (его фамилию я не запомнил) в здании болгарской госбезопасности. Первым делом генерал попросил у меня книгу Набокова, полученную от Майкла, которую тут же вручил какому-то сотруднику. Потом попросил меня, не упуская ни одной детали, рассказать о моих встречах с Майклом, что я и сделал. После этого генерал задал несколько вопросов об интонациях Майкла, о его поведении, даже о его взгляде. Затем, крепко пожав руку, поблагодарил меня за бдительность и добавил, что в посольство больше ходить не стоит. Если я понадоблюсь, то меня вызовут...
Когда я вышел из серого здания, у меня было ощущение, что мною только что хорошо попользовались. На душе было мерзко и противно...
Произошло это осенью шестьдесят девятого года...
К тому времени наш долгий и вялотекущий развод достиг наконец своего завершения, и нас развели. К зиме шестьдесят девятого года я закончил писать дипломную работу, и мне назначили день защиты: шестое января тысяча девятьсот семидесятого года. А моя болгарская виза заканчивалась двадцать девятого декабря шестьдесят девятого года.
Вполне естественно, еще в октябре, узнав, что день защиты дипломной работы намечен через неделю после окончания визы, я взял ходатайства о ее продлении из ректората института, из болгарского ЦСКА и с основного места работы - из директората "Балкантуриста". Тогда мы еще не были разведены, и потому в посольство СССР пришлось пойти и Павлине.
Принимал нас первый секретарь посольства. Вспомнилась даже фамилия Воробьев. Он был весьма любезен, особенно с Павлиной: тогда я как-то не обратил на это внимание и только почти через четверть века, от моей бывшей болгар-ской жены, Павлины Крум Живковой, я узнал пошлые подробности тех далеких дней.
Оказывается, господин Воробьев положил глаз на мою жену в первую же встречу с ним и поэтому решил во что бы то ни стало сделать все возможное, чтобы овладеть ею. И главным препятствием посчитал меня, то есть мужа Павлины...
Предполагая, что визу мне могут продлить лишь до дня сдачи экзаменов, я решил узнать у того же Воробьева, что нужно для того, чтобы взять мой "Мерседес" в Москву. Он связал меня с сотрудником посольства, который оформлял документы на машины. Тот сотрудник попросил приехать на машине, чтобы он осмотрел и оценил ее. В этот же день он, осмотрев машину, заявил мне, что таможенная пошлина на мою машину составляет семь с половиной тысяч рублей!!
Эта сумма была столь внушительной, что я не поверил своим ушам и переспросил сотрудника посольства, но и второй раз он повторил то же самое.
Таких денег у меня не было, и мне ничего не оставалось, как самому подыскивать покупателя. На мое счастье, такой покупатель нашелся, и мне удалось продать своего "железного друга" без потерь!..
Однако продолжим...
Воробьев назначил мне встречу по поводу продления визы на двадцать восьмое декабря, то есть точно за день до ее окончания. Почему я тогда не сообразил и не насторожился? Теперь-то понял, что причина была очевидна. Зная, что у меня есть кое-какие связи на самом высшем уровне в Софии, он не оставил мне никаких шансов. Более того, за пару часов до назначенной встречи с Воробьевым ко мне пришел полковник Куманов и, избегая смотреть мне в глаза, предложил поехать с ним, чтобы уладить кое-какие формальности моего пребывания в Болгарии. Дело в том, что мой вид на жительство истекал в тот же день, что и виза.
Ничего не подозревая, я спокойно поехал с ним. Полковник привез меня не в свой офис, а в какое-то помещение, напоминающее солдатскую казарму. Там я понял: что-то не так, и прямо спросил:
- Товарищ полковник, что это значит?
И вновь Куманов прятал от меня взгляд.
- Виктор, тебе придется быть здесь до выяснения некоторых формальностей... - И, не говоря более ни слова, тут же вышел, закрыв дверь на ключ.
Чего только не передумал я за часы, проведенные в этой казарме на сорок с лишним кроватей! Не найдя никаких разумных объяснений, я пришел к версии: меня задержали болгарские Органы за неосторожное посещение американского посольства.
Умереть от голода мне не дали: вечером человек в военной форме принес мне вполне приличный ужин. Ни на один мой вопрос он не ответил, словно был глухонемым. На следующий день он же накормил меня завтраком и ранним обедом. Где-то около двенадцати часов пришел Куманов и смущенно объявил мне:
- В связи с окончанием вашей визы мне предписано сопроводить вас в аэропорт и посадить на самолет, летящий в Москву!
- Товарищ полковник, у меня же защита диплома шестого января! - чуть не плача, воскликнул я.
- Извините, но ничем не могу вам помочь! - Он странно скосил глаза, и я понял, что нас прослушивают.
- Я могу созвониться с советским посольством? - спросил я, пытаясь что-нибудь придумать.
- Сегодня советское посольство не работает... - не очень уверенно ответил Куманов.
- А как же мои вещи? Деньги?
- Ваши вещи будут упакованы в контейнер и переправлены в Москву на ваше имя, а деньги будут переведены через международный банк. Вам будет сообщено, где и когда вы сможете их получить... - Он говорил сухо и бесстрастно, словно робот.
- Куда же мне сообщат, если я сам не знаю, где буду жить? У меня же нет адреса... - Казалось, рушится вся моя жизнь.
- Не беспокойтесь: власти найдут, как вернуть вам и вещи, и деньги... Собирайтесь!
- Можно в туалет? - попросился я, зная, что единственный туалет находится у самого выхода, а значит, Куманов отведет меня туда сам, а там не будет нежелательных слушателей.
- Хорошо. - Он сделал паузу, вероятно, чтобы дать время наблюдателям укрыться. - Пошли... только без глупостей! - предупредил полковник.
Не успели мы переступить порог казармы, как я спросил:
- Почему? - хотя уже прекрасно знал ответ: задержать меня могли и болгарские Органы, но высылать из страны, да еще так беспардонно, могли только мои родные власти.
- Не знаю, чем ты насолил своему посольству, но это их распоряжение, снизив голос до шепота, ответил полковник. - Я пытался вступиться за тебя, но мне намекнули, чтобы я не вмешивался, если не хочу потерять погоны и работу... - Он с огорчением вздохнул. - На моей памяти такое впервые случается... Ты уж не держи на меня зла...
- Я понимаю... - пробурчал я, хотя ничего не понимал...
И только через четверть века узнал от своей бывшей жены, что инициатором моей необъяснимой депортации был этот сукин сын Воробьев. Чтоб ему пусто было! Надо отдать должное Павлине: поняв, что именно Воробьев повинен в моих бедах, она от души посмеялась над ним. Ему часами приходилось выстаивать в костюме-тройке и галстуке на самом солнцепеке в ожидании Павлины, которая, вдоволь помучив его, наконец соглашалась прийти на свидание. С полгода она виртуозно морочила ему голову, то отдаляя, то приближая к себе, а потом категорично послала куда подальше...
Вот кому бы не пожелал ничего хорошего в жизни! Подонок всегда и везде остается подонком...
Вот я - в Москве и под самый Новый год! Ни вещей, ни угла своего... Да и денег-то с гулькин нос! Не помню точно, но не более двухсот рублей...
В аэропорту я познакомился с очаровательной девушкой, работавшей там в справочной. Не помню, что я ей там наплел про свое житье в Софии, но мои байки ей понравились, и она пригласила меня к себе на празднование Нового года! Мне было не только некуда торопиться, но и даже некуда пойти, а потому несколько часов я прокрутился возле этой милой девушки. К своему стыду, имени ее не помню (пускай будет Ирина), однако фамилию запомнил навсегда - Мазур.
Ирина действительно понравилась мне, но не мог же я провести у справочной всю ночь! Но и признаться в том, что я бездомный, было не лучше. Мило попрощавшись и пообещав позвонить при первой возможности (я не обманул, и наш бурный роман длился несколько месяцев), я вышел из здания аэропорта в полной растерянности.
Как говорят: "Куда пойти? Куда податься? Кого найти, чтобы отдаться?" Именно такое настроение и было у меня в тот момент.
