Высокие дубовые окна, что выходят на Кривоколенный переулок из квартиры полковника Катранова, озаряются мертвенными вспышками телеэкрана. Полковник как-то нехорошо изменился за месяц, что прошел со дня банкета, словно отравился пироговскими кушаньями. Серое осунувшееся лицо, на подбородке запекшийся порез от бритвы. В купальном халате с монограммой на груди «И.В.К.» и с голыми ногами сидит он перед телевизором, утопая в огромном кресле, теребит в руке пульт дистанционного управления.
По первому каналу идет ток-шоу, но полковник смотрит сквозь телевизор. Что он видит там? Может, своего начштаба – генерала Ермильева, который в последние месяцы обращался с ним, как с надоевшей любовницей, а теперь вдруг стал до того вежлив и предупредителен, что невольно приходят мысли о какой-то подлянке?… Может, уважаемый Иван Никанорович вместо обещанного генеральского звания хочет дать верному порученцу под зад коленом и отправить на пенсию? Но тогда зачем поручил готовить приказ о создании ракетного полигона в Тиходонском крае? В принципе, развертывание новых объектов – это вообще не его, Катранова, линия… К тому же работа долговременная, а он уже задействован на китайских переговорах – не разорваться же! Да и насчет переговоров какая-то муть намечается: документы по этой теме ему не отписываются, про командировку в Гуаньчжоу разговоры резко смолкли… Возня идет какая-то вокруг, неприятная возня, с душком реальной опасности… И началось все после того дурацкого сна про статую Ленина с электронным прибором в голове! Как будто из прошлого протянул железный истукан руки к его незащищенной шее, решив отправить Катрана вслед за Дроздом…
Эти мысли очень беспокоили полковника Катранова последнее время, всю печень проели… Ничего не радует. Даже то, что Светка стала по телефону как-то любезней разговаривать, даже вроде пообедать соглашается…
Огромный дог Борька, пристукивая когтями по паркету, беспокойно курсирует между полутемной гостиной (зона хозяина) и ярко освещенной кухней (зона хозяйки), где еще витает дух позднего молчаливого ужина, а Ириша сосредоточенно раскладывает приборы в посудомойке. Каждый раз, перебегая из комнаты в комнату, пес чует какую-то каверзу, вывих пространства, что ли… как если бы между гостиной и кухней тянулась не пятиметровая ковролиновая дорожка, а многие километры пустого, черного и ледяного космического пространства: и темно, и тоскливо, и вот в самом же деле – шерсть встает дыбом, как на морозе, в груди клокочет сдавленное рычание, и бедный Борька понять не может, что же это за аномалия такая. Ясно одно: в доме что-то крупно пошло наперекосяк.
– Мальчик вкусненького захотел? – по-своему толкует Борькину озабоченность хозяйка. – Ну, иди, иди, хороший…
Она бросает ему ветчину, оставшуюся после ужина. Дог зевает, широко открывая черно-фиолетовую пасть, и глядит хозяйке в глаза. «Ничего не понимает», – думает он. Но если дают, надо есть – первый закон собачьей термодинамики. Пес склоняется над миской и глотает мясо, резко встряхивая головой.
Потом хозяйка выключила свет в кухне и пошла в душ, а из душа, завернувшись в махровую простыню – ну точно хот-дог с толстой аппетитной сарделькой внутри, – прошлепала в гостиную. Между хозяйкой и хозяином произошел короткий, очень короткий разговор.
Хозяйка, расстроенная, удалилась в свою спальню, хозяин остался сидеть перед телевизором, угрюмо вперившись взглядом в… Во что?
Борька вскинул голову, насторожился. Вместо пронырливого красавца-телеведущего, суетящегося в наполненной людьми студии, пес разглядел какую-то смутную картину, видимо, ту самую, что видит сейчас хозяин. Незнакомая женщина. Женщина одних лет с его хозяйкой… но выше, стройнее и моложавее, под гладкой кожей играют мышцы, а в глазах поблескивает холодная сталь… о-о, она умеет отдавать команды, будь покоен, и подчиняться ей приятно. Борька тихо заскулил и повернул голову набок. Ну и что тут такого? Женщины. Самки. Суки. Порой, когда хозяйка уезжала по каким-то делам и дом пустел, сюда приходили другие женщины, привозили с собой еду, вино и незнакомые запахи, и хозяин прикрикивал на него: «Фу! Это свои!» – и запирал в гардеробной. Это не по-товарищески, конечно, и пропахшую табачным листом гардеробную Борька терпеть не мог, но хозяина понимал: без самки не жизнь.
Так чего, хозяин, не привезешь сюда эту, со стальными глазами, чего страдаешь, сопли размазываешь?
В собачьем языке слово «измена» не имеет негативного оттенка; измена… изменить… поменять… что в этом плохого? Борьке казалось, здесь они с хозяином хорошо понимают друг друга. Поменять застоявшуюся воду в поилке на свежую, к примеру… или сменить старую самку на молодую… переехать из холодной конуры, где плохо кормят, в теплую и уютную, где кормят хорошо… Вот, вот. Только дурак откажется. Есть, правда, одно немаловажное «но», лишь одно. Хозяину изменять нельзя. Но это уже не измена, а – предательство. И помимо хозяина есть еще хозяйка, которая заведует кухней и вкусными остатками ужина. Как тут разорваться? Ох, сложно все это…
Борька изложил свою точку зрения деликатным, похожим на короткое покашливание, лаем.
– Пошел ты, – отмахнулся пультом хозяин.
Заболел он, что ли?
Пес суетливо покрутился, подошел к черному проему, ведущему в коридор, понюхал темноту, зарычал. Хотелось пойти к хозяйке, обсудить с ней возникшую проблему, объяснить, что к чему, она должна понять, ведь и от нее иногда пахнет чужими возбужденными самцами…
Но там, между двумя зонами, вместо обитого теплым ковролином коридора чудилась Борьке холодная тоскливая пустота, бесконечность. И он не рискнул в нее окунуться.
17 октября 2002 года, Подмосковье
В тридцати километрах на юго-запад от Кривоколенного переулка, на Боровском шоссе, постепенно отходит ко сну двухэтажный особняк под веселой сиреневой черепицей. И как красиво отходит! Родион, горячо любимый отпрыск, укатил-таки на свою конференцию в Бомбей, откуда звонил уже трижды: все тип-топ, предки, не волнуйтесь, – и предки могут с чистой совестью расслабиться. К лешему надоевший телевизор! Тяжелые шторы задвинуты, стальные противоштормовые панели на окнах приведены в положение «ночь», посуда вымыта, постель разобрана, в проигрыватель заправлена шестерка лучших дисков.
В спальне горит тихий золотистый свет, и полковник… нет, не полковник, а просто Серега Мигунов, он же Ален, молодой и влюбленный, дурачится, танцует под музыку, энергично двигая бедрами и явно передразнивая чью-то исполнительскую манеру. Кажется, он еще и поет, вцепившись руками в воображаемую микрофонную стойку, – что-то энергичное и зажигательное. На полу стоит изрядно початая бутылка «Шато Марго», а перед Серегой Мигуновым сидит на кровати единственный зритель в короткой шелковой рубашке – нет, не просто законная и верная жена, а девушка его мечты, его Света. Или, точнее, – Варя. Все еще Варя. Варенька.
Когда песня кончается, из зрительного зала доносятся благосклонные аплодисменты, шелковая рубашка летит на сцену Со сцены летят домашние шорты, слышится смех и визг, и на какое-то время сцена и зрительный зал смешиваются в буйном коловращении.
Потом они лежат, уставшие и вдруг постаревшие, потягивают вино, вяло переговариваются. О Родионе, который…
«– Тебе не кажется, что он как-то уж слишком серьезно относится к своей научной работе?… Зарылся в книги, с лица сошел совсем… А вот к Ксении, похоже, охладел… Кстати, ее родители… как ты думаешь, может, стоит пригласить как-нибудь?…
– Да ну их. Если только на нейтральной территории. Ресторан какой-нибудь. Домой звать не будем, чужие люди все-таки… Не хочу.
– А как же ты тогда своих однокурсников сюда пригласить решился?…
– Ну-у, это я дал маху, конечно. Рисковал…
– Конечно, рисковал. Твой Катранов с какой-то радости вдруг стал названивать мне на мобильный.
– Во, гад. А мне с той поры не позвонил ни разу… И что он хочет? – Ничего… „Как поживаете“, „что нового“, „привет Сереге“… Странный он у тебя…
– Да ничего не странный. Втюхался, вот и все.
– М-м? В смысле?
– Катран втюхался в тебя. Втюхался.
– А-а. Вот я и говорю: рискуешь, дорогой… Ладно, шучу, шучу…»
Через минуту Света засыпает, а Мигунов беспокойно ворочается, кряхтит. Ни веселье, ни выпивка, ни секс не отвлекли его от тягостных мыслей.
На службе какая-то нервозная обстановка: вроде внеплановая инспекторская проверка наметилась – режим секретности, оперативно-служебная деятельность и все такое… Карточки ознакомления с документами поднимают, сверяют с записями в рабочих тетрадях, короче, нервы мотают… Может, это и не связано с Дичково, а может, именно оттуда ноги и растут… Как бы то ни было – попадешься под горячую руку на какой-то мелочи, сразу отправят в отставку. Это в лучшем случае… Надо подстраховаться на всякий случай. Вчера он заказал умельцу дяде Пете с Черкизовского рынка дубликат универсального электронного ключа. Тот выточил точную копию, без электронной начинки, разумеется. Да она и не нужна…
