– Оставь ее, ты, умник! – выскочила на шум заспанная Лора. – Помочь он хочет! Только тронь еще раз ее пальцем, только попробуй! А хочешь помочь, верни брату его талисман!
– Какой еще талисман? – Тяжело дыша, Ладушкин вытирает пот со лба.
– Я хочу побыть одна. – Я закрываю ладонями уши, иду в ванную и запираюсь.
– Верни брату засушенный палец Фридриха Молчуна! – кричит Лора. – Это его любимая игрушка!
– Чокнутая семейка, вас всех надо лечить!
Я открыла кран с водой, чтобы не слышать их громкие препирательства, но это и так пришлось бы сделать, потому что меня стошнило. Усевшись на край ванны, я сосчитала, что за последнее время меня трижды тошнило по самым разным поводам. От ужаса, когда обнаружила голову Ханны в морозилке. От невыносимого запаха, когда меня облила поносом шимпанзе. И вот только что от разгадки, кто убил Ханну и Латова.
– Он ушел?
– Ушел. Обещал принести Антону палец.
– Иди сюда. – Я хлопаю по кровати.
Лора укладывается рядом со мной. У наших ног спит счастливым сном Антон. Улыбается во сне.
– Какой размер этой кровати? – раскидывает Лора руки.
– Три двадцать на три.
– К психиатру не обращалась?
– Не ехидничай.
– Нет, я совершенно серьезно спрашиваю. Ты же знаешь, в нашей семье психиатр – любимый доктор. Меня лично обследовали дважды, даже назначали лечение. После того, как я откусила ухо одному мальчику в детском саду.
– Засушила?… – Я начинаю засыпать.
– Что?
– Ухо откушенное засушила?
– Очень смешно!
– Ты же знаешь, в нашей семье… это дело обычное, засушивать все, что дорого…
– Четыре, пять… На этой кровати вместе с тобой может поместиться еще четверо крупных или шестеро мелких мужчин.
– Это тебе надо к психиатру…
– Ты еще себя не знаешь, мамочка!
– Не называй меня мамочкой…
– Хоть кого-нибудь в этой жизни я могу называть мамочкой? С моей ведь дело доходило до истерик, если я ее публично так обзывала. Только по имени!
– Давай закончим день чем-нибудь полезным. – Я заставляю себя открыть глаза и сесть. – Пока мы не забыли, что было в конфискованном ящике. Итак, я видела нитки, разобранную куклу, драгоценности, остатки чего-то из косметики, оружие, чулки, губную помаду, блокнот. Чего там не было?
– От распоротого рюкзака остались две бирки, еще бирка от свитера и вырезанный кусочек из косметички. Они должны быть там.
– Не заметила.
– Это все теперь выглядит как набор маленьких грязных тряпок с полустертыми надписями. Правда, на рюкзаке название фирмы было исполнено на куске кожи металлическими буквами.
– Можешь перечислить все, что вы с братом получали в подарок от Руди?
– Когда я была маленькая, он подарил мне водяной пистолет, игрушечные наручники и пластмассовый нож в ножнах. А Антону две мягкие игрушки – кошечку и собачку. Потом он стал дарить одежду и полезные вещи. Мне – комбинезон строителя, кожаные брюки и ошейник металлиста, еще косметичку, Антону – свитер из шотландской шерсти и рюкзак. Комбинезон я забыла в Германии, брюки, когда приехала в Москву, подарила подруге, а рюкзак был добротный, тянул на полста долларов, ему бы сносу не было, зря Ханна его раскурочила.
– Если в этих бирках и заложен какой-то смысл, то теперь они у федералов, и мы ничего поделать не можем, – зеваю я.
– Почему не можем? Я помню все наизусть, сейчас изображу. – Лора сползает с кровати и садится на колени у журнального столика. – Вот! – прыгает она через пять минут на кровать.
Сделанный на заказ дорогущий матрац от ее прыжка содрогается и плавно покачивается. Мы замираем и смотрим на Антона – разбудили? Спит. Улыбается.
На листке в линейку четыре прямоугольные рамки, в которых Лора изобразила по памяти надписи на бирках. Итак… Эта, похоже, от свитера – шерсть 100 %, условия чистки, в треугольнике буква Р, на утюге число 400, вверху название – «Гербердорф». Вот еще одна бирка с одежды – полиэстр 20 %, коттон 80 %, на утюге 60, фирма «Санна». Дальше – разъяснительная надпись: «Кусок тканого гобелена с закрепленной металлической пластинкой, остатки косметички». Подчеркиваю – «Эбелькадер», 65487, а под цифрами выдавлен трилистник. Подчеркиваю на рисунке и трилистник. От рюкзака осталась причудливой конфигурации нарисованная рамка, стрелка внутрь и объяснение Лоры – «кожа». Крупными буквами по кругу – «Хенгель / Круз», WI, 888 23.
– Давай телефон, попробуем что-нибудь выяснить, – киваю я удивленной Лоре.
Почти полчаса дозваниваюсь в Германию. Мою мамочку не так просто застать дома. Она, оказывается, устроилась на работу. Не верю своим ушам, отставляю трубку и смотрю на нее, чтобы не забыться в удивлении. Да, она теперь работает в парфюмерной фирме, туда можно позвонить. Звоню! Чтобы лишний раз не демонстрировать свое разочарование в немецком, лаконично требую:
– Мария Грэмс, битте!
– Я-я-а-а? – раздается в трубке голос моей мамы.
– Что ты делаешь в парфюмерной фирме?
– Инга? Я тебе звоню, звоню, а никто не берет трубку. Где ты шляешься?
– Пару дней провела в тюрьме, съездила в баню, а так я всегда дома.
– Детей привезла?
– Привезла.
– То есть, – уточняет моя мама, – свою часть этого важного мероприятия я выполнила?
– Отлично выполнила, спасибо. Теперь помоги мне кое-что установить. Есть на чем записать?
– Записываю.
– Значит так, записывай строго в той последовательности, в какой я говорю. Готова? Гербердорф, 100 Р 40, дальше, Санна, 20 60 80, дальше – Эбелькадер 65487, еще Хенгель и Круз, дубль вэ, ай, три восьмерки двадцать три. Записала? Для начала выясни, что из наименований является названием какого-нибудь банка. Их три. Потом обратись в этот банк или сразу в три, скажи, что имеешь там вклад и назови код. Код – это цифры после слов. Все.
– А меня не пристрелят? – интересуется мама. – Что-то мне все это не нравится. Я подумала вдруг, уж не занялась ли ты поисками несуществующего вклада Руди Грэмса? На этой почве, если не ошибаюсь, совершенно сбрендила Ханна.
– Ты только узнай, и все.
– То есть мне не нужно тащить с собой в банк дорожную сумку или рюкзак на восемьдесят литров?
– Зачем?
– Чтобы унести пятьдесят миллионов, зачем же еще?!
Ну вот, пол-Москвы уже знают про пятьдесят миллионов, а теперь еще и пол-Гамбурга!
– Не нужно. Я тебе перезвоню сама. Что ты делаешь в парфюмерной фирме?
– А как ты думаешь? Я сочиняю духи!
Смотрю-смотрю-смотрю в окно. Идет дождь. Дождь уничтожил все следы пребывания снега на асфальте, а крыши сами стекли грязными потеками еще до него. Вечереет. Думаю о маме, сочиняющей духи. С одной стороны, меня пугает ее позднее взросление, но немцы, как уверяла Ханна, вымирают в инфантилизме и равнодушии благополучной жизни. Им не помешает вдруг выплеснувшаяся энергия заблудившейся в отрочестве девочки из России сорока трех лет…
С другой стороны, мне не придется рассказывать тайну употребления серебряной ложки при приготовлении еды, чтобы намертво привязать к ней папочку… Я выпила две рюмки текилы, бокал мартини с соком, клубничный ликер – полбокала, потом Лора предложила добавить еще пива, я добавила пива, но лучше не стало. Прислушиваясь к бурчанию в желудке, смотрю на желтоватую жидкость в тонком стакане, которую мне от всей души протягивает Антон.
– Что это? – икаю я.
– Это молоко с желтком и немного коньяку. Пей, вкусно.
– Нет, только не молоко.
– Лора, – кричит он, – она не хочет!
Подходит Лора, подливает в бокал коньяку. Коньяк размывается в бокале среди взбитого желтка с молоком плавными струями темно-коричневого цвета.
– Вишенку! – требую я.
– Принеси компот из холодильника! – приказывает Лора.
Антон бежит в кухню. На мои колени взбирается попугай, властным жестом обхватывает своими когтистыми пальцами мою руку с бокалом и тащит к себе. Нюхает. Отодвигает. Сползает на пол.
– Это даже попугай не пьет! – икаю я, пока Лора достает из банки с компотом вишенки и булькает их мне в бокал.
– Попугай, как ты знаешь, дурак. Пей!
Пью. Ничего себе. Очень даже вкусно.
– Больше не надо, – прошу я Лору.
– А ты не запрешься в ванной с лезвием? – прищуривается она подозрительно.
– Нет.
– Не повесишься в туалете?
– Господи, нет!
– Не выпрыгнешь с балкона?
– Лора, у меня третий этаж, это смешно! Не выпрыгну. Я не дойду до балкона, я больше не могу двигаться.
– Тогда еще бутылочку пива!
– Сначала – пописать.
Держась за стенки, тащусь в туалет.
– Я позвонила твоему оператору! – кричит Лора под дверью. – Он приведет с собой Матрешку!
– Лаврушку, – поправляю я, не в силах встать с унитаза. – А зачем?
– Я испугалась, я еще маленькая, хотела вызвать психушку, но подумала, что тебе больше нужна помощь друзей, которых ты знаешь с детства.
Пришли друзья, которых, как заметила Лора, я знаю с детства. Лаврушка, конечно, сразу бросилась плакать. Лом с умным видом полез в аптечку на кухне и стал ее потрошить.
