Пришли друзья, которых, как заметила Лора, я знаю с детства. Лаврушка, конечно, сразу бросилась плакать. Лом с умным видом полез в аптечку на кухне и стал ее потрошить.
– Что у вас случилось? – поинтересовалась я.
– Не у нас. У тебя. – Лом, шевеля губами, читает надписи на лекарствах. – Ты собралась покончить с собой и даже не позвонила попрощаться? После всего, что между нами было?!
– Инга-а-а-а, – рыдает Лаврушка, – не делай этого, я не смогу без тебя-я-а-а-а…
– Вы что, сбрендили? – Я совершенно искренне удивлена. Я бы наорала на них как следует, но количество выпитого спиртного затормаживает все реакции.
– Твоя племянница позвонила. Она, кстати, называет тебя мамочкой, – многозначительно уставился на меня Лом. – Сказала, что ты наглоталась снотворного. Собираешься покинуть этот мир. Объяснила почему.
– Почему? – Опять икаю.
– Она сказала, что к вам завалился инспектор милиции, этот, как его?… Лапушкин? Провел допрос с пристрастием и без свидетелей. Требовал, чтобы ты сдала клад за восемнадцать процентов от суммы. Ты отказалась. После его ухода провела собственное расследование, позвонила матери в Германию. Ты узнала, где лежат эти деньги, и от груза ответственности, и в предчувствии смертельных неприятностей решила покончить с собой. Твоя племянница считает, что сожительницы… как это? – повернулся Лом к Лаврушке.
– Хранительницы очага, – всхлипывает та.
– Да. Хранительницы очага иногда ломаются от нагрянувших на них проблем и предпочитают смерть унижениям или резким переменам в жизни.
– Я хотела выпить две таблетки снотворного, чтобы спрятаться! Какого черта вы устраиваете этот балаган?
– Что это значит – спрятаться?
– Когда я сплю, меня никто не сможет найти! Лора!! – кричу я.
Лаврушка и Лом смотрят на меня с жалостью.
– Я решила, что лучше тебе напиться до бесчувствия, чем травиться, – оправдывается Лора в дверях.
– Ты что, вообще не веришь мне? Ни одному слову?
– Я верю, но импульсы…
– Плевать на импульсы. Говорю тебе раз и навсегда: что бы ни случилось, я должна помочь вам с братом вырасти. Пока вы сами меня от себя не прогоните, я никуда не уйду! И второе. Ты подслушала наш с Ладушкиным разговор?
– И что? – Лора сразу же выставляет колючки.
– Если ты слышала все, говори, что думаешь на эту тему?
– Я думаю, что ты поняла, кто убил мою мамочку и Латова. Я думаю, что ты знаешь, где находятся деньги.
– Почему-у-у?! – Схватившись за голову, я со стоном падаю на кровать.
– Потому что ты умная!
…Давным-давно жил на свете великий воин по имени Фридрих. Фридрих был могучим, прекрасным мужчиной и слов на ветер не бросал. Можно даже сказать, что и в полное затишье он никаких слов не говорил. Он был молчун, и все звали его Фридрихом Молчуном. Разговаривал он только в бою, а весь мир считал своей собственностью. Он мог убить одним ударом кулака коня, если бил по черепу над глазом…
– Что за садистские подробности? – морщится Лаврушка, мы шипим на нее, и Антон продолжает сагу о великом лонгобарде Фридрихе:
…Он любил почти всех женщин, которых встречал на своем пути, потому что считал женщину сосудом для продолжения жизни и хотел, чтобы его кровь продолжалась во многих женщинах и во многих поколениях. Все на свете он измерял собой. Его дворец имел по периметру оборонительной стены две тысячи пятьсот Фридрихов, ложе – два с половиной Фридриха на три…
В этом месте Лора ткнула меня в бок локтем. Я не осталась в долгу и тоже ткнула ее. Нечего издеваться, ну люблю я большие кровати, люблю!
…а земли его пахотных полей в Лонгобардии тянулись в одну сторону на одиннадцать тысяч взятых по тысяче Фридрихов, а в другую…
– Я как-то посчитала, – шепчет Лора, – мужичонка этот был так себе, плюгавенький, метр шестьдесят, а сколько амбиций!
…боевых собак он мерил своей ладонью по спине от морды до обрубленного хвоста – у боевых собак лонгобарды отрезали при рождении хвосты, а женщин – от макушки до пяток. Если ему приводили женщину меньше восьми ладоней, он от нее отказывался, отпускал, чтобы еще подросла…
– Обрати внимание, – шепчет Лора, – ладонь у этого Молчуна была ничего себе, в растопырку – от кончика среднего пальца до кончика большого – почти двадцать один сантиметр. Сам он – метр шестьдесят, а женщин ему должны были поставлять не ниже метра семидесяти!
– Да чем он прославился, этот Фридрих? – не выдержал Лом. – Кроме того, что ввел свои единицы измерения?
…Фридрих Молчун – единственный лангобард, не покорившийся Карлу Великому, сыну проклятого Пипина. С остатками войска лонгобардов он ушел в горы и оттуда по ночам нападал на вражеские лагеря, уничтожив таким образом больше половины войска Карла. После смерти Фридриха не было больше ни одного настоящего воина-мужчины в роду лонгобардов, и само это племя было рассеяно по земле…
Антон закрыл тонкую книжку в кожаном переплете.
– Откуда ты знаешь, какая у него была ладонь? – потихоньку интересуюсь я у Лоры.
– Копье в подвале видела? Дедушка говорил, что оно – девять ладоней Фридриха. Я посчитала. Двадцать один сантиметр получается. – Лора растопыривает ладонь и показывает сначала на кончик среднего пальца, потом – большого.
– Это копье Фридриха Молчуна? – удивлена я. – Тяжелое…
– Он, конечно, был силен. Кинжал великого Фридриха хранился у Руди, в нем больше двух килограммов веса!
Лом с вытаращенными глазами и Лаврушка с таким выражением лица, как будто то, что она разглядывает в коробочке, сейчас прыгнет на нее или по крайней мере само поднимется и погрозит, склоняются над засушенным пальцем Молчуна, который исхитрился раздобыть и доставить Ладушкин.
– А что он измерял своим мизинцем? – шепотом интересуется Лаврушка, решается и осторожно прикасается к пальцу.
– Да! – оживляюсь я. – Что он измерял этим мизинцем?
– Дедушка говорит, что мизинцем Фридрих Молчун мерил небо.
Некоторое время мы сосредоточенно соображаем, как именно нужно мерить небо, почему – мизинцем, а не целыми Фридрихами, потом устаем от абстракций и включаем музыку.
– Дедушка сказал, что только одно существо может измерять небо своим мизинцем! – Антон взволнованно пытается вернуть наше внимание. – Это может делать только бог!
– Пусть он покажет из книжки картинку с гравюры, – злобствует Лора. – Покажи, каким этого Фридриха представляли его современники! Ничего себе бог – пузатый коротышка с клещеобразными руками и кривыми ногами! Ногами он ничего не мерил? Двадцать две пятки Фридриха, сто сорок три ноздри! – Она бегает по комнате от Антона, потом разворачивается, валит его на пол и умело, за две секунды, скручивает его руки сзади и захватывает в кольцо голову, выставив острый локоть.
Заметив мой взгляд, отпускает брата, ставит его на ноги, отмахивается от его кулаков, вытирает ему салфеткой нос, разворачивает и толкает ко мне.
– Иди к мамочке, поплачь, она тебя утешит.
Я обнимаю Антона, укладываю его голову на колени и глажу волосы.
– Семь сантиметров… полных, – замечает Лом, с сосредоточенным видом прикладывающий линейку к пальцу в коробке.
– Не трогай палец бога! – придушенно приказывает Антон, не поднимая головы.
– Я не трогаю. Еще не хватало! Я пытаюсь определить универсальное число. Число, которое лежит в основе измерения Вселенной. Но есть проблема. Палец слегка скрючен. Ты не пытался его разогнуть?
Лаврушка закрывает рот рукой и бросается в туалет.
Антон вскакивает, хватает коробочку и прячет ее за спину.
– Нет, не подумай чего, – успокаивает его Лом, – это исключительно для чистоты эксперимента. Нужно ли учитывать миллиметры? Или только полные приближения? Ахинея, только представь на минуту, что живешь в мире, где все по отдельности измеряется относительными частями тела бога. Расстояния – длиной тела, женщины и собаки – ладонями, а Вселенная – мизинцем! Нет общей меры, есть условная единица – длина его мизинца или ладони. Это же страшно поэтично!
– Он не разгибается. – Антон доверился восторгу Лома и ставит коробочку на стол.
Появившаяся было в дверях Лаврушка от его слов опять бросается в туалет.
Вечером Ладушкину в награду за доставленный мизинец бога было позволено меня выгулять.
– Ваша мама, – вкрадчивым голосом объявил он, – посетила филиал швейцарского банка в Гамбурге, назвала там пароль, и ее любезно приняли.
– Какой банк? – напряглась я.
– Вы же сами по телефону назвали банк – «Хенгель и Круз».
Я лихорадочно соображаю, почему мама не звонит.
– Она не может вам дозвониться, – подстерег мои мысли инспектор. – Предприняты некоторые попытки, чтобы ей это не удалось, пока федералы обрабатывают полученную информацию. Еще не желаете перейти к более близким отношениям?
– Прямо здесь? – обалдела я.
– Я имею в виду следующую стадию дружеских отношений между нами – доверие и откровенность.
