– Потому и покончила, – невесело пошутил Гарджулло.
Однако кто знает, не могла ли эта многодетная мать в свободное от кухни время скупать акции «Марс» или переправлять в тайные гранильные мастерские необработанные алмазы.
– Ограничим круг, – сказал Турецкий, когда понял, что сейчас они просто вязнут в этом море суицидов. – Будем искать только тех, кому к пятьдесят второму году было не меньше двадцати лет. Они были внедрены тогда, значит, должны были быть вполне взрослыми людьми.
Да, круг ограничился, но не намного, потому что всплеск самоубийств приходился именно на этот преклонный возраст. Но все-таки искать стало легче.
По именным карточкам, по незначительным деталям, а чаще всего интуитивно группа находила тех, кому было внушено более сорока лет назад: убей себя во что бы то ни стало.
– Страшная штука – человеческий мозг, – сказал Мамонтов. – В него можно такого навалить – фильм ужасов покажется мелодрамой. Кстати, сами фильмы ужасов тоже ведь продукт ума.
– И все-таки хорошо, когда мозг есть, – иронично заметил Джек. – Подумать можно…
Он уже дописывал свой фантастический роман. Что-то про космонавтов в тридцатом веке на планете Альфа.
Всем было очень неприятно копаться в личных делах людей, сведших счеты с жизнью.
Но картина, даже если сбросить пятьдесят процентов на ошибки, представала грандиозная.
Министры, военные, банкиры, торговцы, промышленники, служащие таможен и аукционов были разбросаны по всему миру. От Нью-Йорка да Сиднея, от Хельсинки до Пекина.
Но самым сенсационным из этих сообщений было сообщение о том, что покончил с собой шеф контрразведки «Марс» Патрик Силлитоу.
Турецкий несколько раз перечитал распечатку с этим сообщением и все никак не мог поверить. Позвонили в МИ-5, оказалось – точно. Правда, там выдвинули какой-то пристойный предлог – болезнь, неурядицы, проблемы с «Марс».
– Что-то раньше эти проблемы не заставляли его пускать пулю в лоб, – сказал Турецкий.
Все остальные агенты были ему неведомы. А с Силлитоу он разговаривал всего несколько дней назад. Кто мог подумать?
– Только не говори, что ты давно обо всем догадывался, – сказал Реддвей.
– Я – нет. А вот русская пословица гласит: рыба тухнет с головы. Нам бы сразу понять, что против англичан, против мощной контрразведки, которая даже внедрила своего агента к террористам, даже самому гениальному мошеннику воевать было бессмысленно. Если бы не подсадная утка… И потом, ты знаешь, Питер, я с ним разговаривал… Что-то меня в нем насторожило. Теперь – понятно.
– Вот черт! А ведь мы к нему сунули Марго! – запоздало испугался Реддвей.
– Мы ему и план «Кристалл» сунули, хотя он его знал как свои пять пальцев, – напомнила Марго, прищурив огромные глаза.
– А может быть, и не знал, – мотнул головой Турецкий. – Скорее всего, он выполнял только свою часть работы, а в остальное посвящен не был…
– Может быть…
Сводки поступали еще, но теперь сенсаций уже не было. Потрясал только масштаб.
– Эти люди могли бы начать мировую революцию, – задумчиво сказал Реддвей.
– У них была другая задача, хотя в чем-то схожая, – согласился Турецкий. – А ведь где-то сидят, наверное, агенты и с таким заданием – устроить мировую революцию…
– Не дай Бог, – замахал руками Реддвей.
– Интересно, какой они выберут код?
– Включение будет звучать так, – подхватил тему Барагин, – «как у тети Маши в попе потеряли клизму». Отклик: «призрак бродит по Европе, призрак коммунизма».
– Типун тебе на язык, – суеверно замахала руками Кати, памятуя о мрачных пророчествах Барагина.
– А наш-то призрак, – не дал даже отсмеяться команде Турецкий, – тоже где-то бродит.
– Вы имеете в виду Солонина? – спросила Кати, продолжая юмористическую ноту.
– Я… Я даже не знаю, кого имею в виду.
– И вот это мы будем сообщать президентам трех, нет теперь уже четырех стран? – спросил Реддвей. – Вот для этого они создавали наш «Пятый уровень»?
– Ну, кое-что мы сделали, – вяло заметил Турецкий.
Ему стало тоскливо. Снова он думал ни о чем, вернее, очень конкретно и очень безысходно: «А уж эту загадку мне не разрешить…»
Солонин снова ехал в Шереметьево. Ехал за три часа до отлета. Просто не хотелось без дела сидеть в Москве.
И ругал себя на чем свет стоит:
«Вот не надо было тогда уезжать. Вот надо было докопать все, а потом ехать к Турецкому и плакаться на свою долю горемычную, дескать, я вам не мальчик, я не могу без полного знания ситуации. Ну вот я ситуацию всю узнал. И что? Много я доброго сделал? Малинова упустил. Еще раз узнал, что политика – дело циничное. И все? Ну, наказал несчастных ментов, дал поспать водителю-волгарю и прислуге мальчика Димы. Единственный добрый человек встретился на моем пути – Фридман, так и его уберечь не смог».
Автобус шел со всеми остановками. Долго стоял в пробке у метро «Аэропорт», потом снова потащился со скоростью черепахи.
«Сыщик хренов, придурок с бицепсами. Это тебе не часовых валить. Тут думать надо. Куда все тропки вели с самого начала? Да к Малинову и вели. Если, конечно, исключить Берию и Цирева. Вот за Диму и надо было сразу браться. Он же лежал с гэбэшником в больнице, он был у его смертного одра, ему тот поверил свою сокровенную тайну. Только он один мог завертеть всю эту катавасию…»
Солонин нахмурил лоб. Что-то в этих размышлениях ему не нравилось. Что-то царапало его, какая-то была ложь во всей этой истории. Какая-то изначальная неорганичность.
Он начал прокручивать ее в своем мозгу еще и еще раз и вдруг остановился.
«Мамочка родная! Ну и вкус у меня, если я во все это поверил! Ну и психолог из меня, если я даже мысль такую мог допустить! Да гнать меня из „Пятого уровня“ в три шеи! Что за умильную картинку я себе нарисовал – прожженный гэбист исповедуется Малинову на смертном одре! Ну и картинка! Фигня все это, дорогие товарищи! Все это липа и развесистая клюква!»
– Метро «Сокол», – сказал водитель.
«Сокол ты, Сокол, жопа, – вспомнил старый анекдот про космонавта Солонин. – Сокол…»
А в следующую минуту он уже протискивался в закрывающуюся дверь.
Нет, все– таки из команды его гнать рано. Он умеет хотя бы исправлять свои ошибки. Он хоть и запоздало, но начинает что-то сопоставлять. В памяти вдруг всплывают детали. Чьи-то глаза, руки… Да-да, именно руки… Вот именно на руки он внимания и не обратил. А ведь это так бросалось в глаза.
Через Ленинградку в этом месте перебежать – смерти подобно. Машины несутся с такой плотностью – иглу не просунешь! Но Солонин бежал, как по чистому полю.
Вот и Алабяна. А здесь – направо, в этот уголок рая посреди загазованной Москвы.
Дача Фридмана была третьей. И Солонин остановил свой лёт почти у калитки.
Сейчас все должно было решиться. Или он полный идиот, или операция «Кристалл» будет сегодня завершена.
Во дворе лаяла огромная собака. У Солонина радостно забилось сердце. В прошлый раз ее не было.
Да, эта собака могла разорвать на мелкие кусочки. Но только не Солонина. Впрочем, хитрости здесь не было никакой. Любое животное понимает доброе слово. Вот люди – нет.
Как только собака завиляла хвостом и скрылась в будке, занавеска в доме чуть колыхнулась.
Солонин успел это заметить. Поэтому не стал стучать в дверь и дожидаться, пока хозяева соизволят ему открыть.
Он со всей дури ломанулся в окно – и успел вовремя.
Белоголовый старик с водянисто-голубыми глазами вскидывал ружье. Солонин выбил оружие ударом ноги и повалил старика на ковер. Впрочем, больше резких движений не потребовалось. Старик затих.
– Здравствуйте, Георгий Карлович, – сказал Солонин, вставая с пола. – Или вас теперь надо звать Семеном Семеновичем.
Старик пополз к дивану и с трудом на него взобрался. Мучительный кашель заставил его тщедушное тело забиться надолго.
– Не долечились? – сочувственно спросил Солонин. – А вроде бы лечились от во-от такущей язвы, – растянул он руки по-рыбацки. – Интересно как. Я думал, только у нас мастера грима работают, оказывается, нет ничего нового под луной. Кстати, это не вы выбирали фразу из Екклезиаста? Нет, наверное, не вы. Вы же в Бога не веруете, правда? А вот во что вы верите, Георгий Карлович, так это в то, что можно всех на свете обвести вокруг пальца? Что можно запросто убить своего лечащего врача и выдать его за свой собственный труп? А потом еще жить в его доме. А ведь это какое-то некрофильство. Вы что, труп потом сами сюда таскали? Чтоб уж наверняка.
– Кто тебя навел? – наконец подал голос Цирев.
– Никто, отдам должное вам, Георгий Карлович, вернее, вашему большому вкусу.
– Мне насрать! – гаркнул Цирев.
– Да, помнится, фекальная тема вас очень прельщала, – улыбнулся Солонин. – Но очень уж грубо вы действуете. Знаете, врачи все же больных не судят. Они их лечат. И очень переживают, если больной умрет. Вот с этим вы переборщили. А по сути – верно. Такая самокритика!
