— Я был молодой, — начал Брэдли, — в шестьдесят девятом мне было двадцать пять, но я никогда не принадлежал к тому пресловутому поколению. — Он засмеялся. — Пожалуй, это было бы трудно: одновременно быть хиппи и бобби? Как будто ты одновременно и на той и на другой стороне.
— Я на несколько лет младше вас, — заметил Бэнкс, — может, поэтому мне действительно нравилась тогдашняя музыка. До сих пор нравится.
— Правда? Кошмарный грохот, — заявил Брэдли. — Сам я всегда предпочитал классику. Моцарт, Бетховен, Бах.
— Я их тоже люблю, — ответил Бэнкс, — но иногда ничто не сравнится с небольшой порцией Джимми Хендрикса.
— Каждому свое. Думаю, в ту пору я слишком уж увязывал эту музыку с их стилем жизни и вообще с тем, что тогда происходило, — с неудовольствием проговорил Брэдли. — Музыкальный фон для наркотиков, длинных волос и сексуальной распущенности. Я был юный консерватор, можно сказать, обыватель, а теперь я повзрослел и стал старым консерватором. Я каждое воскресенье ходил в церковь, стригся коротко и верил, что сексом можно заниматься только после свадьбы. До сих пор в это верю, к большому огорчению моего сына. Очень старорежимно.
Брэдли был почти на десять лет старше Бэнкса, но выглядел великолепно: никакой обвисшей кожи, как у Эндерби, и прекрасно сохранившаяся шевелюра. На нем были белые брюки и рубашка под серым пуловером с треугольным вырезом, и Бэнксу он чем-то напомнил игрока в крикет, еще тех времен, когда крикетисты не снимались в яркой цветной рекламе всего на свете, от мобильных телефонов до кроссовок.
— Вы хорошо уживались с инспектором Чедвиком? — спросил Бэнкс, вспоминая, что Эндерби описывал Железного Чедвика человеком трудным и необщительным.
— Да, но пришлось привыкнуть, — ответил Брэдли. — С Чедвиком непросто было общаться близко. У него были определенные… военные переживания, и он, бывало, надолго замолкал, и не смей его при этом тревожить. Он никогда не говорил о войне, но она засела где-то глубоко в нем и, несомненно, сформировала его характер — как у многих из его поколения. Но, думаю, я с ним уживался не хуже других.
— Вы помните дело Линды Лофтхаус?
— Как сейчас. Рано или поздно это должно было случиться.
— Что именно?
— То, что с ней произошло. Все они валялись в грязи, жрали ЛСД и бог знает что еще. Это же должно было когда-нибудь пробудить в них первобытные инстинкты, верно? Если содрать с человека тонкую, но необходимую пленку цивилизации и всяких условностей, послушания и порядка, то что вы увидите? Под ней — зверь, мистер Бэнкс, просто зверь. Кто-то должен был пострадать. Я еще удивляюсь, почему это случалось так редко.
— А что, по-вашему, такого было в Линде Лофтхаус, из-за чего ее убили?
— Сначала, когда я увидел ее в спальном мешке в задранном платье, я, должен признаться, решил, что это, скорее всего, убийство на почве секса. У нее просто был такой вид, понимаете?
— Какой?
— Как будто она готова пригласить тебя к себе в спальник сразу, как только увидит.
— Но она была мертва.
— Ну да, конечно. Я знаю. — Брэдли издал нервный смешок. — Я же не какой-нибудь некрофил. Я просто передаю вам свое первое впечатление о ней. А потом выяснилось, что это работа одного психа. Я же говорю, такое обязательно случится, если поощрять ненормальное поведение. У нее был незаконнорожденный ребенок, знаете.
— У Линды Лофтхаус?
— Да. Когда мы ее нашли, выяснилось, что она принимала противозачаточные таблетки, как и многие из них, только вот в пятнадцать лет она этого, очевидно, не делала. Отдала ребенка на усыновление в шестьдесят седьмом.
— Удалось выяснить, что стало с ее ребенком?
— Это нас не заботило. Мы отыскали отца, парня по имени Дональд Хьюз, механика из гаража, и он нам рассказал, какого рода жизнь вела Линда. Ему это не нравилось, но у него было алиби и не было мотива. Он к тому времени получил приличную работу и не хотел ничего общего иметь с Линдой и ее хипповским образом жизни. Собственно, потому-то они и расстались. А если бы ее не соблазнил этот растленный образ жизни, ребенок мог бы вырасти в полноценной семье, с нормальными родителями.
Значит, может оказаться важным вопрос, кто этот ребенок, подумал Бэнкс. Родился в конце шестидесятых, значит, сейчас ему под сорок, и если он узнал, что случилось с его биологической матерью… Нику Барберу было тридцать восемь, но он — жертва. Бэнкс почувствовал, что начинает путаться. Слишком много преступлений: Лофтхаус, Мёрчент, Барбер. Надо сосредоточиться. Во всяком случае, он может попытаться выяснить, есть ли связь между Барбером и Лофтхаус, и, даже если ее нет, он хотя бы не будет чувствовать себя таким болваном.
— Вы выяснили, каков был мотив убийства?
— Нет. Преступник был помешанный.
— Это был тогда такой термин для обозначения психопатов?
— Это мы их так называли, — объяснил Брэдли, — но, думаю, «психопат» или «социопат» — никогда не понимал разницу — это было бы более политкорректно.
— Он сознался в убийстве?
— С таким же успехом мог бы сознаться.
— Что вы имеете в виду?
— Он не отрицал своей вины, когда ему предъявили улику.
— Нож?
— На котором были его отпечатки пальцев и кровь Линды Лофтхаус.
— А чем этот человек… кстати, как его звали?
— Мак-Гэррити. Патрик Мак-Гэррити.
— Чем этот Мак-Гэррити привлек ваше внимание?
— Мы выяснили, что жертву знали в нескольких домах в городе, где студенты и всякие бездельники жили и торговали наркотиками. Мак-Гэррити тоже часто туда наведывался, более того, он был наркодилер, вот за что мы его и задержали, когда проводили рейд.
— И потом у инспектора Чедвика появились подозрения?
— Ну да. Мы слышали, что этот Мак-Гэррити был немного не в своем уме и даже те, в чьи дома он частенько заходил, его побаивались. Тогда в этой среде терпимо относились ко всяким странным типам, особенно если они снабжали наркотиками, — вот почему я сказал, что удивляюсь, почему такие вещи не случались чаще. У этого Мак-Гэррити явно были серьезные проблемы с психикой: при рождении ударился головой, насколько я знаю. Он был старше остальных, к тому же рецидивист, раньше уже совершал насильственные действия. У него была привычка играть пружинным ножом. Люди начинали нервничать, а он, вероятно, именно этого и добивался. Кроме того, поговаривали, что после убийства он запугивал еще одну девушку. Чрезвычайно неприятный тип.
— Девушка подала заявление?
— Нет. Это всплыло на допросах. Мак-Гэррити, конечно, отрицал, но мы прижали его по всем прочим обвинениям и добились всего, чего хотели.
— Вы с ним виделись?
— Присутствовал на одном из допросов. Слушайте, я не понимаю, почему вам сейчас захотелось все это узнать. Никаких сомнений; что убийство совершил он.
— Я в этом не сомневаюсь, — уверил Бэнкс, — просто пытаюсь найти причины убийства Ника Барбера.
— Ну, Мак-Гэррити к этому никакого отношения не имеет.
— Ник Барбер писал о «Мэд Хэттерс», — заметил Бэнкс, — а Вик Гривз был двоюродным братом Линды Лофтхаус.
— Гривз — это тот, который слетел с катушек?
— Да, если вам угодно так выражаться, — ответил Бэнкс.
— Как еще тут выразишься? Но уж с ними-то я точно никогда не встречался. Той частью расследования, которая была связана с Северным Йоркширом, занимался инспектор Чедвик вместе с сержантом Эндерби. Но я уверен, что они допросили членов группы.
— Да, я говорил с Кийтом Эндерби.
Брэдли фыркнул:
— На мой взгляд, он был неряшливый и не вполне ответственный, напоминал тех типов, с которыми нам приходилось иметь дело, если вы понимаете, о чем я.
— Сержант Эндерби был хиппи?
— Не совсем, но он носил довольно длинные волосы, а иногда надевал цветастые рубашки и галстуки. Однажды я даже видел его в сандалиях.
— С носками? — улыбнулся Бэнкс.
— Без.
— Благодарение богу!
— Я понимаю, вы язвите, — проговорил Брэдли с чопорной улыбкой. — Но факт остается фактом: Эндерби был разгильдяй, у него не было никакого уважения к полицейской форме.
Бэнкс проклинал себя за то, что позволил себе иронию, но чистоплюйство Брэдли начинало действовать ему на нервы. Его так и подмывало рассказать, что Эндерби описал Брэдли лизоблюдом, но ему хотелось добиться результатов, а не ссоры. Пора сдать назад, придерживайся только важных пунктов, призвал он себя.
— Значит, вы думаете, что этого писателя убили, потому что он работал над статьей о «Мэд Хэттерс»? А предпосылки для такой гипотезы у вас есть? — осведомился Брэдли.
— Ну, мы достоверно знаем, — ответил Бэнкс, — что он упомянул о статье, над которой работает, своей подружке и сказал, что эта история, возможно, связана с убийством. И мы знаем, что сейчас Вик Гривз живет очень близко от коттеджа, в котором убили Ника Барбера. К сожалению, все заметки, мобильный телефон и ноутбук Барбера пропали, так что информации у нас немного. Но это само по себе подозрительно — то, что его личные вещи забрали.
