Некоторое время я сидел без сил, невыспавшийся, терзаемый болью и унынием, навеянным ее смертью, чувствуя, что на предстоящие два дня меня просто не хватит, пусть даже я сам все это задумал.
Долгое время спустя я заставил себя позвонить в отель "Четыре времени года" и попросить Мерсера. Но вместо него трубку взяла Нелл.
— Все звонки переключают на меня, — сказала она. — Бемби лежит. Мерсер и Занте сейчас летят в Хоуп на вертолете, который для них арендовали, чтобы опознать тело Шеридана, которое доставят туда на машине.
— Все это выглядит как-то очень по-деловому.
— Власти хотят убедиться, что это Шеридан, прежде чем что-то предпринимать.
— Вы не знаете, когда Мерсер и Занте вернутся?
— Они надеются, что около шести.
— Хм-м… Жокейский клуб просил меня провести небольшое совещание. Как вы думаете, Мерсер согласится?
— Он ужасно любезен со всеми. Чересчур спокоен.
Я задумался:
— Вы не сможете связаться с ним в Хоупе?
Она нерешительно ответила:
— Вероятно, смогу. У меня есть адрес и телефон того места, где он будет. Только я думаю, что это полицейский участок… или морг.
— Не сможете ли вы… не сможете ли вы передать ему, что, когда он вернется в отель, его будет ждать автомобиль, который доставит его прямо на небольшое совещание с руководством Жокейского клуба? Скажите ему, что Жокейский клуб выражает ему свое глубочайшее соболезнование и просит уделить ему совсем немного времени.
— Наверное, смогу, — с сомнением в голосе сказала она. — А как насчет Занте?
— Мерсер должен быть там один, — сказал я категорическим тоном.
— Это важно? — спросила она, и я представил себе, как она нахмурилась.
— Я думаю, для Мерсера это важно.
— Хорошо. — Она приняла решение. — Тогда Занте сможет подходить к телефону вместо матери, потому что я должна быть на приеме. — И тут ей пришла в голову мысль: — А разве на приеме из Жокейского клуба никого не будет?
— Мерсер туда не захочет пойти. Им нужно спокойно поговорить с ним наедине.
— Ну хорошо, я постараюсь это устроить.
— Огромное спасибо, — с жаром сказал я. — Я позвоню попозже.
В пять часов я снова позвонил ей. Вертолет уже в воздухе, летит обратно, сказала Нелл, и Мерсер согласился, чтобы за ним заехали в отель.
— Вы просто прелесть.
— Скажите в Жокейском клубе, чтобы не задерживали его надолго. Он устал. И он опознал Шеридана.
— Я бы с удовольствием вас расцеловал, — сказал я. — Путь к сердцу мужчины лежит через его агента из туристической фирмы.
Она рассмеялась:
— При условии, что этот путь кого-то интересует.
И она положила трубку — я услышал деликатный щелчок. Не хочу с ней расставаться, подумал я.
Машина, которую я прислал за Мерсером, забрала его и доставила в "Хайетт". Шофер, следуя данным ему указаниям, сообщил Мерсеру, в какой номер подняться. Лорримор позвонил в дверь люкса, который я заказал, так сказать, в его честь, я открыл и впустил его.
Он сделал шага два, а потом остановился и с неудовольствием пристально вгляделся в мое лицо.
— Это еще что такое? — спросил он с возрастающим раздражением, готовый уйти. Но я закрыл за ним дверь.
— Я работаю в Жокейском клубе, — сказал я. — В Жокейском клубе Великобритании. Я откомандирован сюда, в Жокейский клуб Канады, на время рейса Скакового поезда и празднований в честь канадского скакового спорта.
— Но вы… вы…
— Меня зовут Тор Келси, — сказал я. — Было решено, что мне лучше не ехать в поезде открыто, в качестве агента-охранника Жокейского клуба, поэтому я поехал под видом официанта.
Он внимательно осмотрел меня с ног до головы. Осмотрел парадный костюм богатого молодого владельца, который я надел специально для такого случая. Окинул взглядом дорогой номер.
— Господи, — произнес он растерянно и сделал несколько шагов вперед.
— Зачем я здесь?
— В Англии я работаю с бригадным генералом Валентайном Кошем, — сказал я, — а здесь — с Биллом Бодлером. Они возглавляют службы безопасности Жокейских клубов.
Мерсер кивнул. Их он знал.
— Поскольку они не смогли прибыть сюда сами, они оба уполномочили меня переговорить с вами от их имени.
— Да, но… О чем переговорить?
— Может быть, вы присядете? Не хотите ли… чего-нибудь выпить?
Он посмотрел на меня с каким-то сухим юмором.
— Вы можете предъявить какие-нибудь документы?
— Да.
Я достал свой паспорт. Он раскрыл его, прочитал мои имя и фамилию, взглянул на фотографию, дошел до того места, где значилась моя профессия расследования. Потом протянул паспорт обратно.
— Да, я бы чего-нибудь выпил, — сказал он. — Тем более что вы так ловко подаете всякие напитки. Коньяку, если можно.
Я открыл буфет, в котором стоял предоставленный отелем по моей просьбе запас вина, водки, виски и коньяку, налил порцию как раз по его вкусу и даже кощунственно положил в стакан льда. Он с едва заметной улыбкой взял стакан и уселся в одно из кресел.
— Никто не догадался, кто вы такой, — сказал он. — Никому это и в голову не пришло. — Он задумчиво отхлебнул глоток. — Зачем вы ехали на этом поезде?
— Меня послали из-за одного пассажира. Из-за Джулиуса Филмера.
Он только начинал чувствовать себя более или менее непринужденно, но тут от его спокойствия мгновенно не осталось и следа. Он поставил стакан на стол и уставился на меня.
— Мистер Лорримор, — начал я, садясь напротив него. — Мне очень жаль, что такое случилось с вашим сыном. От всей души жаль. Весь Жокейский клуб передает вам свои соболезнования. Тем не менее я полагаю, что должен сказать вам прямо: и бригадный генерал Кош, и Билл Бодлер, и я — все мы знаем об… э-э… об инциденте с кошками.
Я видел, что он был потрясен.
— Вы не можете этого знать!
— И мне представляется, что Джулиус Филмер тоже знает.
Он безнадежно махнул рукой:
— Как он-то смог это узнать?
— Бригадный генерал сейчас выясняет это в Англии.
— А откуда узнали вы?
— Ни от кого из тех, кто дал вам слово хранить это в тайне.
— Не от колледжа?
— Нет.
Он на секунду прикрыл лицо рукой.
— Возможно, Джулиус Филмер еще будет предлагать вам отдать ему Право Голоса в обмен на свое молчание, — сказал я.
Его рука опустилась и легла на горло. Он прикрыл глаза.
— Я об этом думал, — сказал он и снова открыл глаза. — Вы видели последнюю сцену того представления?
— Да.
— С той самой минуты я… я не знаю, что мне делать.
— Это решать вам, — сказал я. — Но… вы разрешите кое-что вам сообщить?
Он сделал неопределенный жест, выражавший согласие, и я заговорил и опять проговорил довольно долго. Он слушал в высшей степени внимательно, не сводя глаз с моего лица. Когда человек про себя не согласен ни с одним словом, которое слышит, он смотрит в пол, в стол или куда угодно, но не в лицо говорящего. К концу моей речи я уже знал, что он сделает то, о чем я его прошу, и был ему благодарен, потому что для него это будет нелегко. Когда я умолк, он задумчиво произнес:
— Значит, это представление не было случайным совпадением? Отец, которого шантажируют преступлением его дочери, конюх, которого убивают, потому что он слишком много знал, человек, который способен наложить на себя руки, если лишится своих лошадей… Вы это сами написали?
— Эту часть — да. Но не все с самого начала.
Он слабо улыбнулся:
— Вы показали мне, что я делаю… что я был готов сделать. Но больше того… Вы показали это и Шеридану.
— Я об этом думал, — сказал я.
— Да? Почему?
— После этого он стал выглядеть по-другому. Он изменился.
— Как вы могли это заметить?
— Такая у меня профессия.
Он встрепенулся:
— Нет такой профессии.
— Есть, — сказал я.
— Объясните.
— Я наблюдаю… и когда что-то начинает выглядеть не так, как раньше, пытаюсь понять и выяснить почему.
— Постоянно наблюдаете?
Я кивнул:
— Да.
Он задумчиво отпил глоток коньяку:
— И какую перемену вы заметили в Шеридане?
После некоторого колебания я ответил:
— Мне просто показалось, что у него в голове что-то перевернулось. Как будто он что-то увидел по-новому. Это было что-то вроде прозрения. Я не знал, долго ли оно продлится.
— Возможно, и недолго.
— Возможно.
— Он сказал: "Прости меня, папа", — добавил Мерсер.
Теперь уже я в недоумении уставился на него.
— Он сказал это перед тем, как выйти на площадку. — У Мерсера перехватило дыхание, но он проглотил комок, подступивший к горлу, и через некоторое время продолжал: — Он был какой-то тихий. Мне не спалось. На рассвете я вышел в гостиную, и там сидел он. Я спросил его, в чем дело, и он сказал: "Я сам загубил свою жизнь, да?" Все мы знали, что так оно и есть. Ничего нового тут не было. Но он впервые сказал это сам. Я попытался… попытался его утешить, сказать, что мы будем стоять за него, что бы ни случилось. Понимаете, он знал про угрозу Филмера. Филмер при всех нас заявил, что ему известно про кошек. — Он невидящим взглядом смотрел поверх своего стакана. — Шеридан уже не в первый раз такое сделал. Двух кошек он убил точно так же в четырнадцать лет, у нас в саду. Мы водили его к психотерапевтам… Они говорили, что это трудности переходного возраста. — Он помолчал. — Один психиатр сказал, что Шеридан — психопат, что он не может сдерживать себя… но на самом деле он мог, почти всегда. Он мог удерживаться от хамства, но считал, что богатство дает ему на это право… Я говорил ему, что не дает.
