— Весь книгообмен вы проводите через Зарванцева?
— По его адресу, — уточнил Степнадзе.
Бирюков встретился с настороженным взглядом Реваза Давидовича:
— С санкции прокурора мы проверили в почтовом отделении поступающую на ваше имя корреспонденцию и установили, что по адресу Зарванцева вам идут одни лишь переводы наложенного платежа. За последние два месяца, например, вы получили двадцать три таких перевода. Вам не кажется, что это односторонний книгообмен?
— Не пойму, дорогой.
— Что ж тут не понять? Вы получаете приличный наложенный платеж, но сами ни одной книги не выкупили. Проще говоря, вам их не шлют.
— Было время, слали, когда заказывал.
— У вас сохранились квитанции?
Степнадзе непринужденно расхохотался:
— Дорогой, я никогда не предполагал, что буду объясняться по этому поводу в уголовном розыске. Книгообмен не преступление, а если вы хотите обвинить меня в спекуляции, то это еще надо доказать! — Лицо Степнадзе внезапно побагровело. — Я возмущен вашей фантазией!
— Возмущаться, Реваз Давидович, не стоит, — спокойно сказал Антон. — Я не предъявляю вам обвинения, а лишь выясняю возникшее подозрение. Как бывший юрист вы, вероятно, знаете, что ничего противозаконного в этом нет.
Степнадзе недоуменно дернул плечами:
— На чем основано ваше подозрение?
— На подлинных фактах. И не только проводимый вами книгообмен нас заинтересовал. Кто из родственников у вас работает в Сухумском пединституте?
— Нет у меня там родственников.
Антон передал Степнадзе телеграфные переводы из Сухуми и Ростова. Наблюдая, как Реваз Давидович нахмуренно рассматривает их, заговорил:
— Перевод из Сухуми, очевидно, от женщины, с которой вы беседовали на пляже в Адлере и обещали через своего родственника протекцию ее дочери, поступающей в педагогический институт.
Степнадзе очень спокойно вернул переводы, посмотрел Антону в глаза и огорченно вздохнул:
— Вы очень большой фантазер. Это от молодости, с годами пройдет.
— Пока молод — попробую пофантазировать еще. — Бирюков протянул Степнадзе корешки переводов, полученных на Главпочтамте Зарванцевым. — Это что?..
Пересчитав их, Реваз Давидович с удивлением порассматривал почерк. Возвращая, твердо сказал:
— Не получал я этих переводов.
— Подделав почерк и подпись, их получил ваш племянник Альберт Евгеньевич Зарванцев по старому вашему паспорту.
— Этого не может быть.
Антон показал заключение почерковеда:
— Вот, ознакомьтесь.
Степнадзе, взяв дрогнувшей рукой бланк экспертизы, принялся его читать с таким видом, словно не верил своим глазам. Перечитав несколько раз, возвратил заключение Антону и тихо проговорил:
— Алик, Алик… Какой подлец Алик!..
Бирюков сразу же показал перевод, деньги по которому были получены Ревазом Давидовичем:
— А вот эти пятьсот рублей получили вы.
Реваз Давидович отрицательно покачал седой головой:
— Я ничего, дорогой, не получал.
— Есть тоже заключение почерковедческой экспертизы. Против нее возражать трудно, — сказал Антон, показывая другой бланк, официально заверенный экспертом-почерковедом.
Лицо Реваза Давидовича стало сразу сосредоточенным. Ознакомившись с заключением, он, словно считая, долго перебирал почтовые корешки, рассматривал их, недоуменно пожимал плечами. Наконец, возвратив все Антону, взволнованно заговорил:
— Ничего не могу понять! Как мой старый паспорт оказался у Алика, если я потерял его год назад?! Как Алик мог по моему паспорту получить деньги, если он на тридцать лет младше меня?!.
— Посмотрите на него, одетого в железнодорожную форму… — показывая фотографию Зарванцева, выполненную фотороботом, сказал Бирюков.
Впившись взглядом в снимок, Степнадзе нараспев протянул:
— Ка-а-ако-о-ой подле-е-ец…
— Хотите послушать, что Зарванцев говорит в своих показаниях?
— Хочу, дорогой, очень хочу!
Антон, нажав в столе кнопку, попросил дать воспроизведение магнитофонной записи допроса Зарванцева, затем — Сипенятина. Реваз Давидович слушал затаив дыхание. Казалось, кроме этой записи, сейчас его не интересует ничто на свете. Правда, иногда на его лице появлялась ухмылочка, иной раз он улыбался, но все это, как приметил Антон, было не настоящим, показным.
Вслед за записью Альберта Евгеньевича почти без перерыва пошла запись Сипенятина, рассказывающего о сговоре против Степнадзе. Реваз Давидович, сосредоточенно ловя каждое слово, будто окаменел. Теперь на его лице нельзя было заметить ни малейшего оттенка каких-либо чувств. Лишь один раз, когда Сипенятин сказал, что намеревался в Омске «отправить пахана на тот свет», Степнадзе коротко взглянул на Антона и сокрушенно покачал головой.
Поблагодарив через микрофон техников, транслировавших запись, Бирюков, обращаясь к Степнадзе, спросил:
— Как бывший юрист, вероятно, вы разгадали замысел своего племянника?
Реваз Давидович сунул руку под пиджак и, морщась, стал тереть ладонью левую половину груди — видимо, сердце у него пошаливало не на шутку. Пауза затягивалась, однако Бирюков не торопил. Наконец Степнадзе будто с облегчением вздохнул и заговорил:
— Признаться, дорогой, давно замечал связь Алика с Ниной, но не мог предполагать, что они не остановятся даже перед убийством. Какие подлые люди… Ох, какие подлые!..
— С ними мы разберемся, но сейчас давайте выясним ваше дело, — сказал Бирюков.
— Простите, дорогой, не понял…
— Что ж тут не понять?.. — Антон показал переводы, полученные на «до востребования». — Таких денег, как говорит Сипенятин, за красивые глаза не присылают. Это взятки за протекции поступающим в вузы. Мы только начали проверку и уже столько обнаружили. А если поищем месяц, два?..
Степнадзе как воды в рот набрал, и Бирюков вынужден был продолжить:
— Я вовсе не случайно раскрыл перед вами тайну следственного портфеля. Ваша юридическая практика должна вам подсказать, что улики против вас очень веские и дальнейшее раскрытие преступления зависит только от времени. Сумма полученных взяток, по всей вероятности, будет очень крупной, и вы без моей подсказки должны представлять величину ответственности…
— Это не взятки. Я никому никаких протекций не оказывал, — вдруг перебил Степнадзе. — Деньги слали сумасшедшие люди. Дураки, понимаете, слали!
— Что-то многовато сумасшедших получается, — недоверчиво сказал Бирюков.
— Их сотни! Тысячи!
— И все шлют вам деньги?
Реваз Давидович колебался всего несколько секунд.
— Всех дураков охватить невозможно, — с усмешкой сказал он. — Понимаете, я не оказывал протекций, я только обещал их.
— За что же вам платили?
— За обещания… — Увидев на лице Бирюкова недоверчивую улыбку, Степнадзе наигранно расхохотался, но тут же заговорил. — Трудно в это поверить, но, чтобы вы не тратили сил впустую, скажу: я не взяточник. Мои действия можно квалифицировать как мошенничество. Да, да! Статья сто сорок седьмая Уголовного кодекса РСФСР. В поездах, на пляжах, в институтах и университетах я знакомился с родителями абитуриентов, оставлял им свой адрес и обещал протекцию, но не делал ничего! У меня нет влиятельных ни родственников, ни знакомых, но я помню фамилии, имена и отчества ректоров почти всех вузов, знаю множество фамилий деканов и председателей приемных комиссий. Никто из них ни разу не видел меня в глаза, тем не менее они были моими «знакомыми»… Из ста абитуриентов, будет вам известно, шестьдесят-семьдесят, как правило, успешно сдают приемные экзамены. Им не надо протекций, но сердобольные мамы и папы, переговорив со мной, считали, что зачисление в вуз не обошлось без моего участия, и на радостях слали деньги…
— Почему большинство переводов получал ваш племянник? — спросил Антон.
Степнадзе возмущенно побагровел:
— Алик подлец! Украв мой паспорт, он получал деньги, которые должен был получать я. Мне давно казалось подозрительным: почему «поумнели» родители? И только теперь стало видно, что Алик опережал меня на Главпочтамте.
— Откуда Зарванцев об этих деньгах знал?
— Он и Нина помогали мне искать доверчивых родителей. Алик за это получал свою долю — двадцать пять процентов.
— С таким же успехом Зарванцев мог оказывать «протекции» от своего имени.
— У него не хватает смелости назвать свое имя. Алик — трус. Понимаете? Он только исподтишка может греть руки. И я не позволю, чтобы такое ничтожество воспользовалось моим имуществом! Я оставлю Нину без копейки!.. Вы прямо сейчас меня арестуете?
— Чтобы не помешали дальнейшему расследованию, к сожалению, придется заключить вас под стражу именно сейчас.
— Так я и предполагал, когда за мной в Шелковичиху приехала милицейская машина. — Степнадзе порывисто выхватил из кармана бумажник, дрожащей рукой вынул из него сберегательную книжку и решительно протянул ее Антону. — Вот, дорогой, прошу оформить, как полагается по закону. Семь тысяч, хранящиеся на этом счету, мною заработаны честно на Крайнем Севере. Когда отбуду наказание, мне их хватит, чтобы дожить старость. Все остальное подлежит конфискации. Кооперативная квартира, дача, «Волга» — все!.. Это нетрудовыми доходами нажито. Понимаете? Нетрудовыми!.. — И, зажмурясь, покачал головой. — Ох, Нино, Нино, Нино, Нино! Ох, Алик, Алик!.. Ох, какие подлецы!..
