Пока Братство складывалось, каждый его член имел право голоса при решении важных вопросов, но к началу 80-х такая политика привела к анархии. В показаниях, которые до сих пор оставались нерассекреченными, Клиффорд Смит сообщил властям: «Во всем у нас было так: один человек — один голос. Принять новенького, убить кого-то — во всем. То есть получалось, что чуть ли не со всего штата голоса надо было собирать… Приходилось посылать «голубей» (то есть неподцензурные письма) с гонцами, с адвокатами или как-то еще. Пока получишь ответ: «Ладно, пришей этого парня» — все успевало выйти наружу, и тот парень попросту не выходил на прогулки».
По словам Смита, банда превратилась в «дюжину жеребцов, запряженных в одну телегу, причем все тянули в разные стороны». В это же время внутренний отчет Калифорнийского департамента исправительных учреждений рискнул предсказать, что «А.Б. в скором времени не будет уже представлять серьезной угрозы для служащих исправительных учреждений, если только в этой организации не сложится четкая, обладающая высоким авторитетом иерархия».
Вместе с другими руководителями банды, отбывавшими срок в Чино (Южная Калифорния), Томпсон разработал стратегический план. Тем членам Братства, которые ожидали суда за нападения на других заключенных и за убийства, приказано было самим вести свою защиту и вызывать на суд других заключенных в качестве свидетелей. Члены Братства принялись писать «повестки», и власти вынуждены были, согласно закону, переводить в Чино очередного «свидетеля». Таким образом, за несколько дней, используя ту самую юридическую систему, которая пыталась положить конец их бесчинствам, большая часть Братства получила возможность сойтись в тюремном дворе и устроить «конференцию».
Калифорнийские лидеры решили создать иерархию примерно по образцу итальянской мафии. Во главе всей организации поставили совет из дюжины членов, контролирующий все операции. Каждого члена совета решено было избирать голосованием. «Политические решения» совета отныне скрывались от рядовых членов. Член совета мог в любой момент отдать приказ убить любого заключенного, если только тот не состоял в Братстве. Действия совета контролировались комиссией из трех человек.
Власти считают доказанным, что Томпсон и Смит входили в калифорнийский совет, а на федеральном уровне (эту структуру Братству удалось внедрить в десятке тюрем строжайшего режима) высшие посты заняли, по всей вероятности, Барон и Ти Ди Бингэм.
Новая организация А.Б. оказалась намного надежнее прежней, но доносчики все равно оставались главной проблемой. Соблазн предательства в тюрьме очень велик (с этим приходится иметь дело любым преступным сообществам), сделать это проще простого: достаточно шепнуть словечко охраннику на ухо.
В начале 1980-х бывший член Братства Стивен Барнс давал показания по обвинению в убийстве члена «комиссии». Его поместили в надежное убежище, где Братство никоим образом не могло до него добраться. Тогда «арийцы» применили новую тактику: если невозможно убить врага, доберемся до его семьи.
«Мы решили прикончить жену Барнса, — свидетельствовал Смит. — А если не сможем добраться до нее, убьем его брата или сестру».
Для осуществления этого требовался исполнитель, тот, кто, как принято было выражаться в Братстве, мог «взять на себя». Предположительно Братство обратилось с этим поручением к Кертису Прайсу. Он как раз должен был получить условно-досрочное освобождение и, согласно показаниям бывшего члена банды, собирался «убивать по инструкциям, полученным от совета А.Б.». Курировавший Прайса офицер полиции называл его «самым опасным преступником, с каким мне доводилось иметь дело за двадцать два года службы».
Прайс был ростом метр восемьдесят, с короткими темными волосами и пронзительным взглядом голубых глаз. На фотографиях его бледное худое лицо так обтянуто кожей, что он кажется ходячим мертвецом. В юности он сам собирался стать полицейским или охранником, но в тюрьме нанес сокамернику удар ножом и захватил в заложники двух охранников.
В судебном протоколе засвидетельствовано, что, едва выйдя из тюрьмы, Прайс 14 сентября 1982 года свел знакомство с двадцатидвухлетней Элизабет Хикки и украл из дома ее отчима двенадцатизарядный обрез и автомат «маузер». С этим оружием Прайс поехал к дому отца Стивена Барнса, Ричарда, — тот жил в Темпл-Сити, Калифорния, — и трижды выстрелил ему в голову.
После «казни» Прайс вернулся в дом Элизабет Хикки и забил ее насмерть — очевидно, хотел избавиться от лишнего свидетеля. Затем он купил билет на фильм «Ганди». Члены банды, остававшиеся в тюрьме, вскоре получили открытку с надписью: «Дело сделано».
Недавно я предпринял попытку разыскать Майкла Томпсона. Мне сообщили, что он каким-то образом ухитрился выйти из Братства вскоре после убийства Барнса и давал показания против Прайса, который в 1986 году был осужден за двойное убийство.
Томпсон оказался изменником самого высокого ранга за всю историю банды. («Здоровый, злобный, умеющий убивать — и вдруг переворачивается брюхом кверху!» — с изумлением отозвался о его предательстве один из собратьев.) Томпсону, разумеется, тоже угрожали смертью, но его родственников власти вовремя переселили в другие города, а сам он проходил по программе защиты свидетелей — под разными именами его перемещали из тюрьмы в тюрьму, сажали в особо охраняемые одиночки, подальше от других заключенных.
Я долго его разыскивал и позвонил однажды в ту тюрьму, где, по слухам, находился в это время Томпсон. Мне ответили, что заключенного с таким именем нет. Но сразу после этого мне перезвонила знакомая из системы исправительных заведений, которой было известно о моих поисках.
— Они решили, что вы собираетесь его убить, — сказала она. — Теперь его переводят в другую тюрьму.
После того как я объяснил властям, с какой целью добиваюсь встречи с Томпсоном, мне позволили вступить с ним в переписку, а затем с его согласия я приехал в тюрьму особо строгого режима, где он содержался без имени, обозначенный просто как «Заключенный».
Мой автомобиль обыскали на пропускном пункте и выдали мне клетчатую рубашку взамен моей голубой — оказалось, почти такого цвета рубашки носят заключенные, и, чтобы не возникло путаницы, посетителям запрещается надевать голубые рубашки. Рядом со мной ждали свиданий матери с детьми. Белые платьица, хорошо отглаженные брючки — точно в церковь собрались.
Мы прошли через ряд стальных дверей, и я слышал, как эти двери с грохотом захлопываются за нами. Наконец вошли в ярко освещенную комнату с деревянными столами и стульями. Остальным посетителям позволили рассесться за столиками вместе с их родственниками-заключенными, а меня отвели в дальнюю часть помещения, где в стене было пуленепробиваемое окно размером примерно 90 на 90 сантиметров. Перед окном поставили стул, я сел и всмотрелся сквозь толстый слой прозрачного пластика. По ту сторону была маленькая бетонная камера, внутри — стул и телефон. Единственный вход в камеру — стальная дверь — располагался против окна.
Дверь отворилась, и появилась огромная фигура Томпсона, казавшаяся еще крупнее в белой тюремной робе. Охранник снял с него кандалы, Томпсон подался вперед, и я смог разглядеть его лицо, заросшее бородой, как у отшельника. Волосы, падавшие ему на плечи, были расчесаны на пробор по моде 70-х, когда он впервые сел за убийство.
Когда Томпсон подошел поближе, я разглядел под лохмами седеющих волос его ярко-голубые глаза. Он сел и взял телефонную трубку.
— Как добрались? — любезно спросил он.
Голос его был мягок и вежлив. Мне было интересно, почему он покинул Братство. Томпсон ответил, что принял это решение после споров о том, следует ли убивать отца Стивена Барнса.
— Я спорил с ними изо дня в день, — рассказывал он. — Все повторял: «Мы же воины! Мы не воюем с детьми. Мы не убиваем стариков, чьих-то отцов и матерей». Но я проиграл, и они убили его, устроили показательную казнь. А потом еще и Хикки, которая вовсе ни при чем, просто знала, где Прайс раздобыл оружие. Тогда я ушел. Я им сказал: «Это дело вышло из-под контроля». — Томпсон наклонился к самому окошечку, дыхание его облачком легло на пластик. — Я и сейчас готов подраться с кем угодно, один на один, лицом к лицу. Так устроен мир, в котором я живу. Но я не хотел убивать людей снаружи, из вашего мира.
— А что изначально привело вас в Братство? — спросил я.
Томпсон надолго замолчал.
— Хороший вопрос, — проговорил он после паузы.
Он начал перечислять: чувство принадлежности, защищенности. Но главным для него стало пьянящее ощущение своей силы.
— Я был наивен, я считал всех нас доблестными воинами, — сказал Томпсон.
В 1980-е годы он попытался изменить политику Братства.
